Заговор против маршалов. Книга 1

«Великолепное понимание духа истории...» — репор­теры торопливо заполняли блокноты стенографиче­скими завитушками.— «Аристократические манеры по­томка прославленных генералов...» «Безупречная речь воспитанника Дидро и Монтеня...»

С разных сторон посыпались вопросы.

—     

Потом, дамы и господа,— генерал Жеродиа повелительным жестом разомкнул окружение.— Про­шу,— он предупредительно указал дорогу зажатой в руке перчаткой.

Сцепив локти, жандармы образовали проход.

—     

Вы уже знаете, что ваш визит вызвал заметную нервозность в Берлине? — спросил Жеродиа по пути к машинам.

—      

«Владыка Журнализм, ведущий свистопляску, глупец, кому дано при помощи столбцов дурачить по утрам три тысячи глупцов»,— процитировал маршал.— Это из Альфреда Мюссе, мой генерал... Политику в наш век все-таки определяют самолеты, а не краси­вые слова.

—     

Совершенно с вами согласен! — обрадовался ге­нерал Келлер.— Буду рад продемонстрировать высоким гостям искусство наших пилотов в небе Шартра.

—    

Почему именно самолеты? — осторожно поинте­ресовался полковник Гоше.— Не танки, не газы?

—     

В непосредственной связи с вопросом о нервозно­сти,— мгновенно отреагировал Тухачевский.— На ко­нец прошлого года в Германии было произведено четыре тысячи пятьсот единиц. Есть о чем призадуматься.

—     

Этот вопрос наверняка будет поднят на встрече с нашим министром. Генерал Венцов, надеюсь, распола­гает программой? — Жеродиа обернулся к военному атташе.

—     

Так точно, господин генерал. Спасибо за любез­ность.

—     

Тогда все в порядке. До скорой встречи, господа. Увидимся в военном министерстве.

Тухачевский уже стоял возле открытой дверцы авто­мобиля, когда на стоянку, прорвав оцепление, влетела молодая энергичная дама.

—     

Два слова для агентства «Гавас»! — выпалила она на одном дыхании.— В виде исключения, маршал!

—     

Сожалею, сударыня,— Михаил Николаевич пре­дупредительно обернулся.— Как человек военный, я лишен возможности дать интервью.

—     

А если вопрос не политического характера? — запахнув коверкотовое пальто, помятое в легкой пота­совке с полицией, она оборвала висевшую на нитке пу­говицу и обезоруживающе улыбнулась.— И не воен­ного?

—     

Тогда ничего не поделаешь, придется подчинить­ся. Слушаю вас, мадам.

—     

Я читала, что маршал обожает женщин. Это правда?

Стоявшие рядом французы встретили вопрос жизне­радостным смехом. Сотрудники советского полпредства, растерянно переглянувшись, полезли в машины.

—     

Боюсь, что так, прекрасная парижанка,— скры­вая улыбку, Тухачевский слегка поклонился.— Но не судите слишком строго грешников вроде меня.

—     

Никогда в жизни! — просияла она, сразу по­хорошев.— На таких грешниках держится наш жал­кий мир.

Репортаж (вместе со снимком маршала и интервью- ерши) появился в вечернем выпуске «Фигаро». Про­странное описание церемонии встречи заключали сле­дующие слова:

«Каюсь, ибо грешен,— с чарующей улыбкой при­знался мне синеглазый красавец маршал.— Но кто спо­собен устоять перед шармом «парижанки»?

За утренним чаем в полпредстве на рю Гренель По­темкин подсунул газету Михаилу Николаевичу, отчерк­нул ноготком нужный абзац и, сладострастно прищурясь, молвил:

—     

Гривуазно.

—     

Любопытная, однако, интерпретация,— хмыкнул Тухачевский, отставляя золоченую тарелку с гербом. Благодарю за угощение, Владимир Петрович. И почему «Фигаро»? Она назвалась из «Гаваса»?

—     

В «Гавас» пошло одно, сюда продала другое, если, конечно, не наврала. Тут это, знаете, водится... Но вы, дорогой мой, не огорчайтесь. Ничего страшного. Можно сказать, даже на пользу дела. Французов хлебом не корми, но дай изюминку. Сейчас популярность важна, как никогда. Главное — произвести впечатление на про­стых людей. Они здорово давят на правительство. Я очень рад, что послали именно вас.

—     

Егоров, смею уверить, был бы не хуже, но фран­цузы фактически сорвали договоренность о встрече ге­неральных штабов.

—     

Разъелись на мирных хлебах, не желают и ду­мать о войне.

—     

Хочешь мира...

—     

Вот именно! — с чувством подхватил Потем­кин.— А об этом они и думать не желают. Но на страу­синой тактике долго не проживешь... Я определенно на­деюсь на решительный перелом. Ранг делегации все- таки играет первостепенную роль. Как-никак вы зам- наркома. Правительственный уровень! Пятнадцатого утром нас примет Фланден.

—     

Не успеваешь следить за их министрами. На­стоящая чехарда.

—     

Разрешите? — в гостиную вошел Венцов.— Толь­ко что говорил с министерством. Они подтвердили ауди­енцию.

—     

Скоро поедем,— Тухачевский взглянул на часы.

—     

Чайку? — предложил Потемкин.— Самовар еще не остыл.

—     

Спасибо, Владимир Петрович, не откажусь,— во­енный атташе выдвинул тяжелый стул с витыми нож­ками и узорной решетчатой спинкой.— Позволите ря­дом с вами, товарищ маршал?

—     

Сделайте одолжение.

—     

Небось такого у Морена не подадут,— полпред то­ненькой струйкой налил заварки.— Грузинский!

—     

Что он собой представляет? — спросил Тухачев­ский.— Как генерал Морен у нас мало известен.

—     

Определенно промежуточная фигура,— кивнул Потемкин.— Плод межпартийного компромисса. Но че­ловек с головой. Впрочем, сами увидите... Гамелен куда более тонкая штучка.

—     

Теоретик! — подтвердил Тухачевский.— Всего год как сменил Вейгана, а уже много чего сумел пона­писать. Я слежу.

—     

У него целый штат вылощенных подпевал,— по­дал реплику Венцов.— Вейган хоть и ушел с политиче­ской сцены, но продолжает дергать за ниточки из-за ку­лис. Есть тут такой лейтенант — полковник Дидло, его клеврет, так он в «Ревю Эбдомодер» чуть ли не новую доктрину развил... Я посылал вам, товарищ маршал.

—     

Помню, помню,— оживился Михаил Николае­вич.— По-моему, жалкий лепет? Неуклюжая попытка опровергнуть де Гол ля. Вы читали его книгу? — он во­просительно посмотрел на Венцова.

—     

Прошу прощения, видимо, упустил.

—     

И совершенно напрасно... Значит, Дидло креатура Вейгана? Скажи пожалуйста... Случайно не потомок знаменитого балетмейстера?.. Максима Вейгана я куда как хорошо знаю. Старый знакомец!

—     

Еще бы! — дрогнул плечами Потемкин.— Если бы он не помог Пилсудскому... Фактически именно он спас поляков от полного разгрома. Мне говорили...— бегло взглянув на Тухачевского, полпред озабоченно на­клонился над самоваром, не закончив фразы.

—     

Помог,— спокойно согласился Тухачевский. «И если бы он один!» — Но и Пилсудский тоже не лыком шит... Пора бы нам перестать шпынять покойника по всякому поводу. Для поляков он национальный герой, революционер. Кстати, именно Пилсудский еще в три­дцать третьем году предложил французам начать пре­вентивную войну против Гитлера. Прозорливый был по­литик. Жаль, что не вышло. Могли задавить германский фашизм в самом зародыше.

—     

Да, история,— глубокомысленно протянул По­темкин.— Пока седоусый маршал бряцал сабелькой в бельведере, полковник Бек подписал с фюрером до­говор о мире. Своеобразно все складывается, своеоб­разно...

—      

Михаил Николаевич очень уместно ввернул фран­цузам про вагон в Компьенском лесу,— ощутив скры­тую напряженность, Венцов поспешил перейти на ней­тральную тему.— Ведь это Вейган стоял тогда рядом с Фошем.

—     

Ну конечно! — Потемкин озарился благодарной улыбкой.— «Что же, собственно, вам угодно, господа?» Кажется, именно так выразился старик Фош, когда не­мецкая делегация явилась просить перемирия. Истори­ческая фраза,— уходя от опасных подводных камней, подчеркнул Владимир Петрович.