СТАЛИНИАДА

В Москве на следствии один из арестованных, «вспоминая» все свои преступные связи, назвал и некоего Шмуля Шмулевича из Бердичева. Из Москвы в Бердичев последовала телеграмма арестовать Шмуля Шмулевича как троцкиста и врага народа. Но в городе оказалось двенадцать Шмулей Шмулевичей — один скорняк, другой мясник, третий портной, и ни одного близкого к политике.

Однако приказ есть приказ. На всякий случай арестовали всех и все двенадцать получили свои стандартные десять лет.

Беня Шик из Тирасполя

Еврей-контрабандист из Тирасполя не ел трефного, а ел только кошерное: питался одними галетами, отказываясь от тюремной похлебки. Он назвал своего сообщника — Беня Шик из Тирасполя. Через неделю его вызвали на допрос.

— Этот? — спросили у него.

— Нет, — сказал контрабандист.

— А кто же твой сообщник?

— Беня Шик из Тирасполя.

— Так это же Беня Шик из Тирасполя.

— Может быть, но это не он.

— Так кто же твой сообщник?

— Беня Шик из Тирасполя.

Ситуация повторилась: вскоре нашли третьего Беню Шика из Тирасполя.

И вот уже четыре еврея не ели в камере трефного и ели только кошерное. Вскоре их стало десять. И на этом приток сообщников прекратился: Бень Шиков в Тирасполе больше не было.

Контрабандист получил пять лет по статье за контрабанду. А так как у девяти Бень состава преступления не было, по нормальной статье осудить их было нельзя, а выпускать — неудобно, то всем тираспольским евреям дали по десять лет как политическим — благо для такого обвинения аргументы не были нужны.

В это время за контрабанду давали пять, а ни за что — не меньше десяти лет.

Благодарность

Артист МХАТа Борис Петкер и его жена Лидия рассказывали мне о судьбе их приятеля.

Иван Григорьевич Канашвили был в Грузии крупным врачом, лечил Сталина и Берия. Однажды его вызвали на дачу к Сталину.

Приехавшие за ним люди в штатском осмотрели содержимое чемоданчика с инструментами и лишь после этого повезли Ивана Григорьевича на дачу. Его провели в комнату, в которой лежал личный секретарь Сталина. У больного оказался дифтерит. Врач распорядился провести в доме дезинфекцию и попросил Сталина уехать, чтобы не заразиться. Секретаря удалось вылечить.

Через некоторое время Канашвили ехал из Москвы домой в Тбилиси. В его купе вошли два человека в штатском и объявили ему, что он арестован. Канашвили, высокий — 2 метра 5 см — и сильный человек, вытолкал этих людей из купе и благополучно доехал до Тбилиси, где его встречала жена. Но на вокзале Ивану Григорьевичу предъявили ордер на арест, подписанный Сталиным и Берия, "арестовать и усиленно допросить".

Усиленно допрашивал Ивана Григорьевича следователь П., предъявивший самые нелепые обвинения: отравление воды в источниках Боржоми человеческими экскрементами (курорт на месте этих источников был детищем Канашвили), взрыв моста в местах, где Иван Григорьевич никогда не был, и т. д. Перебив ему ноги, его заставили подписать признание в контрреволюционной деятельности.

Канашвили расстреляли. Жену посадили. Она работала в казахстанских лагерях чабаном, а потом штукатуром (строила свинарники). Вскоре умерла. Их дочь дожила до реабилитации и во второй половине 50-х присутствовала на суде, приговорившем следователя П. к расстрелу. От всего того, что она услышала на процессе, она лишилась чувств, и её вынесли из зала суда.

Охват иностранцев

Сталин сказал, что на процессе по делу о поджоге рейхстага было три тактики: первая — Димитрова, который защищал свою партию. Это была истинно марксистская тактика. Вторая — Попова и Танева: тактика личной защиты, и третья — тактика предательства.

Попова и Танева по прибытии в СССР арестовали.

Попов, сотоварищ Димитрова по процессу, руководитель болгарского комсомола, оказался в одном лагере с Мильчаковым — руководителем советского комсомола. Он говорил своему советскому коллеге по работе и судьбе: "Я сидел в тюрьмах царской Болгарии, в австрийских тюрьмах, в тюрьмах немецких фашистов — разве же это тюрьмы? Курорт!"

В 1937 году болгары, жившие в эмиграции в СССР, пришли в Коминтерн к Георгию Димитрову и попросили его сообщить Сталину, что Ежов враг и предатель, он арестовал многих болгар и, если этого изверга не уберут, они, болгары, многие из которых работают в органах, убьют Ежова.

Димитров ответил, что дело здесь совсем не в Ежове.

Вскоре с этим вопросом было покончено: большинство болгар-эмигрантов было арестовано, а Ежов снят и расстрелян.

Проблемы Коминтерна

В Советском Союзе жило много эмигрантов, бежавших из своих стран от преследований, среди них немало немецких антифашистов. Некоторые из эмигрантов работали в Коминтерне. Во второй половине 30-х годов большинство из них было репрессировано. Особо нежелательными стали эти люди после заключения договора с Германией.

Есть версия о том, что в Испании Сталин решал (и решил!) одну важную для себя задачу: уничтожение старых, идейных, неконтролируемых, инициативных кадров зарубежных компартий. Эти кадры привлекались в интербригады — там они перемалывались: на фронте; с помощью внутреннего террора, который вели спецотделы, расстреливая «предателей»; путем прямых боевых действий преданных частей против интербригад.

Когда эта, основная задача испанской кампании была решена, Сталин потерял особый интерес к испанским событиям, и республиканский фронт, ослабленный междоусобицей, потерпел поражение. В Испании воцарился генерал Франко. Эта диктатура была для Сталина более приемлема, чем возможное демократическое многопартийное государство на социалистическом фундаменте.

Беседа

Ромен Роллан, как и Лион Фейхтвангер, встречался со Сталиным. Существует запись Роллана об этой беседе. Зафиксированные Ролланом впечатления очень остры. Они ещё не опубликованы полностью.

Не только б славы Герострата

В конце 30-х годов Илью Эренбурга спросили:

— Вам понравилась книга Фейхтвангера "Москва, 1937"?

— Эта книга ничего не значит, потому что у Фейхтвангера нет достаточного имени. Вот если бы такую книгу написал Андре Жид или Ромен Роллан — было бы другое дело.

Это понимал и Сталин. Он очень заигрывал с известными зарубежными писателями и старался заполучить их в союзники и летописцы его эпохи. Однако ни тот, ни другой не снизошли до описания доблестей или благородных качеств тирана.

Сын Чан Кайши

Сталин стремился к тому, чтобы иностранные деятели, близкие к социализму, посылали своих детей учиться в СССР. Многие отцы и дети охотно шли навстречу этому стремлению. Так, автор книги "Сын народа" генеральный секретарь Французской компартии Морис Торез послал своего отпрыска в МГУ, где студенты звали его "внуком народа". Вообще-то это средневековый обычай: у властителя-вассала брали сына, и он был заложником—гарантом верности его отца сюзерену. Учился в Москве и сын Иосипа Тито. Он женился здесь на русской девушке, и им вовремя, до крайнего обострения советско-югославских отношений, удалось уехать в Белград. Жили в Москве и другие дети из знатных иностранных семей. Среди них был и сын Чан Кайши. Он прибыл к нам в конце 20-х годов. Женился на комсомолке в красной косынке. Вскоре вступил в ВКП (б) и отрекся от отца, с 1927 года ставшего главой гоминьдановского режима. Вначале сын Чан Кайши стал председателем какого-то колхоза. Потом — редактором газеты "Уральский рабочий", а затем — заместителем директора Челябинского тракторного завода. В середине 30-х годов его арестовали. После личного обращения Чан Кайши к Сталину его сына освободили и отправили в Китай. Позже войска Чан Кайши отступили из материкового Китая на Тайвань и там после смерти отца сын унаследовал власть. Он отверг убеждения своей молодости, с ужасом вспоминал дни, проведенные в сталинской тюрьме.