Тёмный рыцарь

Де Пейн неспешно зашагал по монастырскому саду. Остановился на минуту, рассматривая резное изображение то ли ящерицы, то ли двуногой змеи, которая взбиралась по стебельку лилии к лепесткам; каждый из них символизировал человеческую душу. Рядом выглядывала из зелени горгулья со свиным рылом и обезьяньими ушами. Легкий вечерний ветерок доносил издалека звуки лиры и пение — молодой нежный голос восхвалял Пречистую Деву.

— Нам надо подождать, — крикнул вслед ему Беррингтон. — Нам надо еще немного подождать. Принц должен вернуться в Лондон, в Вестминстер. Возможно, к тому времени мы исполним свой долг.

Де Пейн, уже не споря, пожал плечами. Покинув монастырский двор, он вошел в церковь аббатства, восхитился ее росписями, в особенности жутковатой фреской, изображавшей пятнадцать знамений Божьих, каковые, по уверению святого Иеронима, должны предшествовать Страшному Суду. Яркими красками были изображены душераздирающие сцены: горы содрогаются; приливные волны заливают берега; звезды дождем сыплются с неба и врезаются в Землю, уже охваченную адским пламенем. Затем Эдмунд посетил часовню Пречистой Девы и придел во имя святой Анны. Проведя там некоторое время в уединении, он направился по обсаженной деревьями дорожке к «маленькому раю» — небольшому саду, спланированному в виде концентрических кругов и усаженному пышными цветами всевозможных оттенков. Эдмунд присел на скамеечку из дерна рядом с искусно сделанным фонтаном в форме пеликана с роскошным оперением; птица вонзала клюв себе в грудь — оттуда и вытекала, журча, струя воды. Внимание рыцаря привлек тихий звук. По дорожке к нему брела Изабелла в желто-коричневом платье, отделанном на запястьях и шее белыми лентами; ее прекрасное лицо скрывала легкая вуаль. Девушка села рядом с де Пейном и крепко сжала рукой его пальцы. Рыцарь напрягся.

— Эдмунд, Эдмунд, — ее губы были так близко, что он ощущал на щеке свежее дыхание. — Ради всего святого! — игриво сказала она. — Благородный рыцарь, не тревожься так! Я не belle dame sans pitie. [94]

Он отвернулся.

— Мы все хотим, чтобы это поскорее закончилось, — тихонько сказала Изабелла. — Скоро все и закончится. Уокин будет найден и убит. — Она посмотрела Эдмунду прямо в глаза, белые нежные пальцы и мягкая лента на запястье коснулись его щеки.

— Никогда не верь воину…

Де Пейн резко обернулся. В «рай» вошли Беррингтон и Майель.

— Господа, вы что, шпионите за мной? — шутливо воскликнула Изабелла.

— Мы — нет, сестра, а вот благочестивые братья-бенедиктинцы — да. Это они подсказали мне, где тебя найти.

— А где Парменио? — спросил де Пейн, стараясь повернуть беседу в другое русло.

— Бродит где-то, как обычно. — Майель присел на корточки и искоса взглянул на де Пейна. — Ты знаешь, Эдмунд, не доверяю я этому генуэзцу. Он появился в Триполи, как привидение, и с тех самых пор так и не объяснил всерьез, что делал там. — Майель оборвал свою речь: громко бухнул колокол аббатства, еще и еще. Набат.

Де Пейн вскочил на ноги. Перекрывая звон колокола, по всему монастырскому раю раздавались испуганные крики и стенания. Беррингтон бегом пустился назад по дорожке, де Пейн и остальные — за ним следом. Они выскочили из садика через калитку из ивовых прутьев, и тут Беррингтона схватил за руку один из монастырских послушников, запыхавшийся и обливающийся потом. На языке, который невозможно было разобрать, он, задыхаясь, что-то сообщил.

— Там принц, Нортгемптон и Мюрдак, — крикнул, подбегая, Парменио; камзол его был расстегнут, открывая пропитанную потом рубаху. — Все трое, — он тоже задыхался, — убиты.

— Все трое?! — воскликнул поражённый де Пейн.

— Помилуй их, Боже! — еще не отдышавшись, с трудом выговорил Парменио. — Принца и Нортгемптона отравили. Они уже умерли. — Он махнул рукой. — Мюрдак близок к этому, его отнесли в лазарет. Монастырский лекарь проверяет винные кубки. Идёмте-ка лучше туда.

Покои, отведенные Евстахию, находились на первом этаже. Огромные двойные ставни, закрывавшие арку окна, были распахнуты настежь, чтобы открыть взорам царивший внутри ужас. Тела Евстахия и Нортгемптона лежали прямо на полу. Глаза мертвого принца остекленели, лицо страшно исказилось, из открытого рта стекала пена. Рядом с ним на боку вытянулся Нортгемптон, черты лица которого застыли в ужасной Маске смерти. Казалось, что граф в последнем предсмертном усилии тщился доползти до огромного распятия, висевшего на стене. Беррингтон попросил, чтобы все, кроме аббата и лекаря, покинули помещение. Эту команду исполнил капитан наёмников принца, побагровевший от гнева: он разогнал братьев и служек, колотя их мечом плашмя. Запер за ними дверь, вернулся и застыл над телом своего господина.

Де Пейн оглядел комнату. Помещение было роскошным: стены сверкали, табуреты и скамьи были тщательно отполированы, высокая спинка кресла обита кожей, кровать укрывал балдахин, поддерживаемый четырьмя столбиками. В центре комнаты стоял большой обеденный стол, почти весь заваленный письмами, свитками пергамента, кусочками воска для печатей, чернильницами. Здесь же стояли три кубка с вином и блюда с недоеденной снедью. Опрокинутые на пол высокие табуреты свидетельствовали о разыгравшейся в покоях трагедии. Де Пейн подошел к столу и взял винный кувшин; тот был пуст. Эдмунд принюхался, но ничего подозрительного не ощутил и поставил кувшин на место. Принц был пьяницей, он, что называется, не просыхал, и Нортгемптон от него не отставал. Два кубка во главе стола — из одного из них, очевидно, пил Евстахий — были совершенно пусты, даже осадка не осталось. Третий кубок, справа от кресла принца, был почти полон. Де Пейн, которому лекарь посоветовал быть поосторожнее, взял этот кубок и сразу почувствовал резкий неприятный запах, похожий на тот, что издает пустая сковорода, поставленная на огонь. Рыцарь поморщился и взглянул в окно. Надвигались сумерки.

Эдмунд подошел к окну и выглянул: небо затягивали низкие черные тучи, предвещавшие скорую летнюю грозу.

— Думаю, что яд был во всех трех кубках, — высказал предположение лекарь. — Но кувшин пуст, так что это только догадки.

— Господин!

Де Пейн обернулся. Капитан наемников снял шлем и отбросил кольчужный капюшон, открыв узкое лицо, покрытое шрамами, и коротко подстриженные рыжие волосы.

— Да? — откликнулся тамплиер.

— Господин, этот кувшин принес послушник, он сейчас ждет снаружи. Перед тем я попробовал вино, — он развел руками, — и не почувствовал ничего особенного.

— А кубки? — спросил Беррингтон.

— Они, должно быть, и до этого стояли здесь, — ответил капитан. — Однако же, будь в них отрава, ее непременно заметил бы его высокопреосвященство архиепископ. После того как я попробовал вино, — продолжал наемник, — я впустил послушника в комнату. Его высокопреосвященство взял кувшин и сам наполнил все три кубка. Принц и граф были уже за столом. Говорят, — капитан с ненавистью взглянул на аббата, — что принц был проклят святым Эдмундом за разграбление его монастыря, а значит…

— А значит, — перебил его де Пейн, — лучше не трогать святого Эдмунда. Позови того послушника.

Старый монастырский слуга мало что мог добавить к тому, что было уже известно. Дрожа от страха, он объяснил, что несет службу в винных погребах. Это вино он брал в присутствии отца-келаря, который может это подтвердить. Из погреба он сразу отнес вино в покои принца. К нему никто не приближался. Капитан, охранявший дверь снаружи, изрядно отхлебнул из кувшина, потом послушник внес вино в комнату. Принц тотчас потребовал кубок. Архиепископ стал наполнять кубки, а послушник тем временем удалился. Капитан подтвердил его слова и добавил, что больше в комнату никто не входил.

Беррингтон собрал кубки, поставил их на поднос и, поклонившись аббату, сказал:

— Преподобный отче, я отнесу их в лазарет его высокопреосвященству архиепископу. Быть может, он расскажет нам что-нибудь еще. Капитан, приказываю тебе во исполнение твоего долга: вели своим людям сохранять спокойствие. Шумом и беспорядками делу не поможешь. Отец настоятель, как только мы поговорим с архиепископом, мне потребуется помощь твоей канцелярии, монастырские гонцы и самые резвые кони из твоих конюшен. Охрану обеспечит капитан. Гонцы должны разыскать короля и сообщить ему о том, что здесь случилось. Но сперва…