Тёмный рыцарь

После шести дней непрекращающихся бесчинств воинство Евстахия добралось до Бэри-Сент-Эдмундса — величественного аббатства, все строения которого были сооружены из светло-серого камня. За его высокими стенами расположилось немало амбаров, рыбных садков, фруктовых деревьев, загонов для скота и птицы, всевозможных надворных построек. Утопавший в зелени залитого солнечным светом огромного сада, среди роскошных розовых кустов в полном цвету, наполнявших окрестности пьянящим ароматом, монастырь являл собою средоточие мира и благолепия. У аббата хватило здравого смысла встретить Евстахия на дороге, перед главными воротами. Окруженный пономарями и братией в белых одеждах, высоко поднявших кресты и кадила, аббат прочел краткую приветственную проповедь на латыни и пригласил молодого принца проехать в монастырь, осторожно предупредив, что свита принца должна расположиться на окрестных полях и лугах. Покачивавшийся в седле от неумеренных возлияний Евстахий согласился. Его вместе с главными лицами свиты (включая и рыцарей Храма) с почетом провели в аббатство, в отведенные им покои в гостевом доме из того же серого камня Де Пейну досталась узенькая комнатушка. Он снял доспехи, разложил небогатые пожитки и сразу же вышел, потому как раньше сам настоял на том, чтобы они с товарищами встретились внизу, в небольшом розарии близ гостевого дома. У Эдмунда все болело от многодневного пребывания в седле, он устал и был в ярости; очень скоро он и Парменио ожесточенно заспорили с Беррингтоном о том, что происходит вокруг.

— Бандиты! — кричал де Пейн, давая волю накопившемуся гневу. — Мы всего лишь бандиты, мы сжигаем фермы и мельницы во славу Божию!

Парменио усердно закивал, поддерживая его. С тех пор как они выехали из Уоллингфорда, генуэзец стал еще более скрытным и замкнутым.

— Так что скажете? — требовательно спросил де Пейн.

Майель вместо ответа улыбнулся, словно смаковал какую-то невысказанную шутку. Изабелла сидела на скамеечке из дерна, разглядывая браслеты, украшавшие ее запястья.

— Ради чего? — крикнул де Пейн Беррингтону. — Ради чего мы здесь? Чтобы грабить? Мы же рыцари Храма, а не gregarii, не разбойники с большой дороги.

И снова Парменио поддержал его. Майель отвернулся. Изабелла закрыла лицо руками.

— У нас нет выбора, Эдмунд, и тебе это известно. — Беррингтон подошел к нему и положил руку на плечо. — Я ведь уже говорил, мы принесли королю дурные вести. Его просьбу невозможно было отклонить: если бы мы отказались сопровождать его взбалмошного сынка, это навредило бы нашему ордену.

Де Пейн принялся возражать ему, но в конце концов, вынужден был согласиться: выбора не было. Возвратившись в чисто выбеленную узкую комнатку, он присел на край дощатого ложа и всмотрелся в холст на стене, изображавший мученичество святого Эдмунда. [93]

— Миражи, — прошептал он, вспомнив, что ему говорил Низам. — Мы просто гонимся за миражами. А что же такое действительность? Уокин или кто-то еще?

Он разделся, вытянулся на кровати и провалился в сон, так и не решив для себя, что же следует предпринять. Разбудили его ближе к вечеру. Через стрельчатое окошко струился свет угасающего дня. Еще какое-то время Эдмунд пытался не обращать внимания на настойчивый стук в дверь. Из-за двери Парменио окликал его по имени. Потом рыцарь вдруг вспомнил, где находится, поспешно натянул длинную рубашку, сапоги, схватил перевязь с мечом и отодвинул засов. Генуэзец, с трудом переводя дух, жестами просил его выйти в коридор.

— Ради святого Эдмунда, пойдем! Там принц…

Де Пейн поспешил вслед за Парменио из гостевого дома во внутренний двор монастыря. Евстахий, с обнаженным мечом в руке, орал на аббата, который осмелился в чем-то перечить ему. Аббат упрямо качал головой, то и дело осеняя себя крестным знамением, как бы защищаясь от потока богохульств, изрыгаемых принцем. Справа от аббата стояли Беррингтон и Майель. Изабелла, сидевшая на невысокой ограде, быстро подошла к де Пейну и приложила палец к губам.

— Принц желает опустошить монастырские закрома, — шепотом объяснила она.

— Богом и дьяволом клянусь! — неистовствовал Евстахий, потрясая кулаком перед носом аббата. — Я получу здесь провиант, имею полное право! — Он резко развернулся и пошел через двор, выкрикивая угрозы.

Мюрдаку и Нортгемптону, стоявшим в тени монастырских строений, Евстахий велел следовать за ним. Вдруг принц остановился, опять резко развернулся на каблуках, пальцы снова легли на рукоять меча, только что вложенного в роскошные, обтянутые парчой, ножны. Евстахий ринулся к аббату. Де Пейн до половины вытащил свой меч из ножен, Парменио поглаживал рукоять кинжала, Беррингтон же выступил вперед, навстречу стремительно надвигающемуся принцу. Аббат не двинулся с места, сжимая одной рукой большой крест, висевший на груди. Евстахий замер, ожег аббата взглядом и неожиданно расхохотался. Похлопал аббата по плечу, сделал шаг назад и насмешливо изобразил благословляющий жест. Торопливо подошли Нортгемптон с Мюрдаком, но у Евстахия уже было совсем другое настроение.

— Не о чем тревожиться, господа мои! — прокричал он. — Чуть позже приходите в мои покои на совет в узком кругу. — Он взмахом руки велел им удалиться, потом взял аббата под руку и пошел с ним по монастырскому двору, беседуя учтиво, словно они были самыми близкими друзьями во всем аббатстве.

Де Пейн смотрел им вслед, все еще не выпуская рукоять меча. Не спеша подошли Беррингтон и остальные.

— Принц безумен, — прошептал де Пейн. — Ради всего святого, Майель, Беррингтон, зачем только мы впутались в это дело! В каждом из окружающих видишь врага. Любое слово может звучать, как проклятие. Черный дым застилает лазурь небес. Средь моря зелени пылают громадными кострами зажиточные дома и убогие хижины.

— Вот поэтому мы и уехали из Англии, — тихо проговорила Изабелла. — Эдмунд, ты еще не видел таких злодейств, какие пришлось повидать нам!

—  Homo diabolus homini, человек человеку дьявол, — задумчиво пробормотал Беррингтон. — В остальных графствах было ничуть не лучше: всадники, налетающие вихрем, воры, крадущиеся в ночи, звенящие клинки и пожары…

— Хороши дела, — де Пейн покачал головой. — А мы должны преследовать чародея, существование которого вызывает сомнение, он вроде тех теней, что возникают в тумане на болотах. Надо нам уезжать отсюда. Байосиса уже нет среди нас, его убили. Нам следует возвратиться и рассказать Великому магистру обо всем, что произошло. Так дальше продолжаться не может.

— А Монбар скажет, — спокойно возразил Беррингтон, — что мы не выполнили его приказ. Более того, поспособствовали ослаблению позиций ордена в Англии. Не забывай, Эдмунд, мы здесь оказались лишь потому, что он попросил нас об этом.

Де Пейн взглянул на Парменио. Генуэзец стоял, уперев руки в бока, и не поднимал глаз от земли.

— Что же нам делать-то? — растерянно пробормотал Эдмунд.

— Что делать? — отозвался Парменио. — Не удивительно, что и Святой Отец в Риме, и многие английские епископы не хотят, чтобы Евстахий был официально объявлен наследником престола. Мы сопровождаем сейчас человека необузданного, с кровавым прошлым и почти что без будущего. — Парменио поднял голову. — Я выслушал твои доводы, Беррингтон, однако прав Эдмунд. Мы не можем вечно блуждать по всей Англии, высматривая Уокина.

— Но он непременно должен быть где-то близко! — воскликнул Беррингтон. — Смерть Байосиса — свидетельство тому!

— Ни о чем она не свидетельствует, — запальчиво возразил де Пейн, — кроме как о том, что Байосиса кто-то отравил.

Беррингтон, посуровев лицом, прищурился и покачал головой.

— Кто же еще мог убить Байосиса? Разве кто-то из нас наклонялся над его бокалом, чтобы всыпать туда яд? Если бы так и было, уж кто-нибудь заметил бы! Нет, его убийство было хитро продумано, и совершил его Уокин либо один из его приспешников. — Беррингтон помолчал. — Уокин вполне мог это сделать. Мы, однако же, здесь для того, чтобы остановить тех, кто угрожает короне. — Он глубоко вздохнул. — Если мы и в этом потерпим неудачу, вот тогда можно будет подумать о возвращении. И кроме того, смерть Байосиса создала новые затруднения. Я не вправе покинуть английскую конгрегацию ордена в тот момент, когда она обезглавлена.