Песнь о Трое

— Не понимаю, как мог я ее нарушить, отец, — наконец произнес Ахилл. — Я действовал непроизвольно, бездумно ответив на призыв, которому был научен, когда был мальчишкой. Я услышал Аякса и ответил ему. Я не нарушил никакой клятвы. Ее уничтожила хитрость другого мужа.

— Ахилл говорит правду, — громко заявил я. — Я обманул вас. Ни один бог не сочтет вас виновными в клятвопреступлении.

Конечно, я их не убедил, но зло было совершено.

Ахилл восторженно поднял руки над головой и потянулся к Аяксу с Патроклом, чтобы их обнять.

— Братья, мы идем на войну, — заявил он, непрестанно улыбаясь, и благодарно посмотрел на меня. — Это наша судьба. Даже своими самыми отвратительными заклятиями моя мать не могла убедить меня в обратном. Я был рожден стать воином, сражаться бок о бок с величайшими мужами нашей эпохи, завоевать вечную славу!

То, что он сказал, скорее всего, было правдой. Я мрачно посматривал на них, блистательное трио юношей, вспоминая жену и сына и думая о всех тех бесконечных годах, которые должны будут пройти между началом моего изгнания и возвращением. Ахилл получит у стен Трои свою вечную славу, но я с радостью променял бы свою долю этого товара, цену которого так часто преувеличивают, на право завтра же вернуться домой.

Мне все же удалось вернуться на Итаку — под предлогом, будто мне нужно лично отобрать воинов, которые отправятся со мной в Трою. Агамемнон был сильно раздосадован, видя, что я покидаю Микены; он играл свою роль намного увереннее, если мог положиться на меня.

Три драгоценные луны провел я со своей паутиноликой Пенелопой, время, на которое мы не рассчитывали, но в конце концов мне нельзя было больше откладывать. Пока мой немногочисленный флот сражался со штормом, огибая остров Пелопа, я отправился в Авлиду сухопутным путем. Я быстро пересек Этолию, не останавливаясь ни днем ни ночью, пока не достиг лежащих в горах Дельф, где находилось святилище Аполлона Прорицателя и где его жрица, пифия, давала свои безошибочные оракулы. Я спросил ее, был ли верен мой домашний оракул, сказав, будто я двадцать лет проведу в разлуке со своим сердцем. Ее ответ был прост и прям: «Да». Потом она добавила, что такова была воля моей покровительницы Афины Паллады: я должен двадцать лет провести вдали от дома. Я спросил почему, но ответом мне был только глупый смех.

С разбитыми надеждами я последовал в Фивы, где условился встретиться с Диомедом, который ехал из Аргоса. Но жители оставили разрушенный город, и он не осмелился там задержаться. Но я не жалел об одиночестве, направив свою упряжку на последний, короткий отрезок пути, трясясь по разбитой дороге, которая вела вниз, к Эвбейскому проливу и Авлидской гавани.

Место для начала экспедиции выбиралось долго и тщательно: тысяче или больше кораблей требовалось пространство и воды должны были быть защищены. Поэтому Авлида была правильным выбором. Береговая полоса простиралась на две лиги в длину, прикрытая от свирепых штормов островом Эвбея, расположенным недалеко от берега.

Последний из пришедших на сбор, я взобрался на вершину холма, отделявшего гавань от остальной суши, и посмотрел вниз. Даже мои лошади словно почувствовали в воздухе что-то зловещее — они остановились, заартачились и принялись вставать на дыбы: так лошади обычно делают, когда их принуждают приблизиться к падали. Моему вознице пришлось несладко, но в конце концов ему удалось их успокоить.

На берегу в два ряда стояли высоконосые красно-черные корабли, каждый из которых мог вместить по меньшей мере сто человек — пятьдесят гребцов на веслах и еще пятьдесят матросов внизу с такелажем — и каждый из которых имел высокую мачту для крепкого паруса. Им не было ни конца ни края! Я спрашивал себя, сколько деревьев понадобилось повалить, чтобы создать эту тысячу кораблей, сколько капель пота впиталось в их просмоленные борта, пока не был забит последний гвоздь и они легко закачались на волнах. Корабли, корабли, корабли — они казались такими маленькими с вершины холма. Этих кораблей хватит, чтобы перевезти под Трою восемьдесят тысяч воинов и несколько тысяч тех, кто будет помогать войскам сражаться. Я мысленно аплодировал Агамемнону. Он дерзнул и преуспел. Даже если бы ему не довелось вывести эти два ряда кораблей из Авлидской гавани, это было замечательным достижением. Красота земли и моря потеряла для меня значение — горы уменьшились в размерах, море превратилось в пассивное орудие Агамемнона, царя царей. Я громко рассмеялся и прокричал:

— Агамемнон, ты победил!

Быстрой рысью я проехал через рыбацкую деревушку Авлиды, не обращая внимания на множество воинов, столпившихся на ее единственной улице. За домами я остановился, не зная, куда ехать дальше. Как отыскать царскую ставку среди всех этих кораблей? Я подозвал слонявшегося неподалеку воина.

— Как проехать к шатру Агамемнона, царя царей?

Он медленно оглядел меня, ковыряя в зубах, оценивая взглядом мои доспехи, шлем, украшенный рядами клыков вепря, мощный щит, который я получил от отца.

— Кто спрашивает? — дерзко поинтересовался он.

— Волк, который душил крыс размером побольше тебя.

Застигнутый врасплох, он сглотнул и учтиво ответил:

— Пройди еще немного по дороге, мой господин, там спросишь.

— Одиссей, царь Итаки, благодарит тебя.

Агамемнон устроил только временную ставку, разбив добротные кожаные шатры, достаточно просторные и удобные. Он не построил ничего основательного или прочного, кроме мраморного алтаря под одиноким платаном, бедным, потрепанным деревом, которое боролось с солью и ветром за право раскрыть свои бутоны. Я поручил упряжку с возницей заботам одного из царских стражей и был препровожден в самый большой шатер.

Все важные военачальники уже собрались внутри: Идоменей, Диомед, Нестор, Аякс и его тезка, прозванный Малым Аяксом, Тевкр, Феникс, Ахилл, Менесфей, Менелай, Паламед, Мерной, Филоктет, Еврипил, Фоант, Махаон и Подалирий. Жрец-альбинос Калхант тихо сидел в углу, его красные глаза бегали по сторонам — от одного мужа к другому, расчетливые, подозрительные, — его косоглазию не удалось меня провести. Несколько мгновений я наблюдал за ним, сам оставаясь неузнанным, пытаясь его раскусить. Мне он не нравился не только из-за своей отталкивающей внешности, но и потому, что было в его натуре нечто неуловимое, вызывающее сильное чувство недоверия. Я знал, Агамемнон сначала испытывал то же самое, но спустя несколько лун слежки пришел к заключению, что Калхант ему верен. Я был с ним не согласен. Этот человек был очень хитер. И он был троянцем.

Ахилл радостно окликнул меня:

— Одиссей, что тебя задержало? Твои корабли прибыли поллуны назад!

— Я приехал по суше. Было одно дело.

— И вовремя, дружище, — сказал Агамемнон. — Мы вот-вот начнем наш первый настоящий совет.

— Так я действительно прибыл последним?

— Из важных военачальников.

Мы заняли свои места. Калхант выполз из своего угла, чтобы держать нетвердой рукой позолоченный жезл прений. Несмотря на то что снаружи был весенний солнечный день, в шатре горели лампы, поскольку свет проходил внутрь только через откинутый клапан на входе. Как и подобает большому военному совету, мы были одеты в доспехи. На Агамемноне был очень красивый нагрудник из золота, инкрустированного аметистами и ляписом, — надеюсь, у него был еще один, более годный для битвы. Взяв у Калханта жезл прений, он обвел нас гордым взглядом.

— Разумеется, я созвал этот первый совет, чтобы обсудить скорее отплытие, чем кампанию. Но я считаю, вместо того, чтобы отдавать приказы, лучше отвечать на вопросы. В строгих прениях необходимости нет. Жезл будет у Калханта. Однако если кто-то из вас захочет сказать долгую речь, пусть возьмет его. — С довольным видом он передал жезл Калханту.

— Когда ты намереваешься отплыть?

Вопрос Нестора был вполне мирным.

— На следующую молодую луну. Я назначил главным Феникса — он среди нас самый опытный мореплаватель. Он уже отобрал отряд воинов, которым предстоит следить за порядком при отплытии; одни корабли быстрые, другие — медленные, на первых поплывут необходимые для высадки войска, вторые повезут лошадей и нестроевых помощников. Будьте уверены — когда мы причалим, хаос нам не грозит.