Гамлет XVIII века

вшись таким образом, он отправился к себе наверх и снова сел с книгой у отворенных дверей на вышку.

Было уже совсем под вечер, и видневшаяся поверх деревьев сада верхушка церковки заалела в розовых лучах заката, когда Васька принес чай, а за ним показался Степка. На этот раз он был тих, сосредоточен и бледен как полотно, глаза у него расширились, дышал он порывисто и тяжело...

– Что с тобой, чего ты еще? – невольно вырвалось у Дениса Ивановича при одном взгляде на Степку.

Тот развел руками, хотел ответить, но задохнулся и не мог выговорить сразу.

– Меня... драть хотят, – произнес он наконец, – на конюшню велели придти...

– Дра-ать? – протянул Денис Иванович. – За что?

– За то, что я к вам пошел. Говорят, выдерут и в деревню все равно сошлют...

– Ты врешь! – почти крикнул Денис Иванович, опять краснея. – Не может быть, не может этого быть! Если так, я сейчас к матушке пойду...

И, вскочив с места, он быстро направился к лестнице.

Степка поглядел ему вслед и, не ожидая ничего хорошего для себя от разговора Дениса Ивановича с матерью, безнадежно проговорил:

– Пропала моя головушка!

Внизу Яков, дворецкий, попробовал было загородить дорогу Денису Ивановичу со словами: «Велено сказать, что нездоровы, и не пропускать!» – но тот отстранил его, и дворецкий взялся только за виски и закачал головой.

Денис Иванович застал мать в маленькой гостиной. Она сидела с Зиновием Яковлевичем и играла в пикет. Возле нее на маленьком столике лежал флакон с нюхательной солью и стоял стакан с флердоранжевой водой. Зиновий Яковлевич только что сдал и Лидия Алексеевна разбирала карты, когда вошел Денис Иванович.

– Маменька, что же это такое? – заговорил он, не дожидаясь, пока она обернется к нему.

Лидия Алексеевна положила карты и выпрямилась. Корницкий слегка прищурился, и рот его скривился деланной улыбкой. У Лидии же Алексеевны теперь не появилось обычной ее презрительной улыбки при разговоре с сыном...

– Маменька, – продолжал Денис Иванович, – я слышал, что лакея Степку без вины хотели сослать в деревню на огороды, а за то, что я не позволил этого и взял его к себе, его хотят сечь!..

Лидия Алексеевна подвигала губами, прежде чем ответить, точно они у нее слишком ссохлись, чтобы заговорить сразу, и наконец произнесла:

– Это мои распоряжения, и отменять их не смеет никто.

– Ваши? – добродушно удивился Денис Иванович. – Да не может быть!.. Но что же Степка сделал?

– Ты смеешь требовать у меня отчета?

– Не отчета, маменька, но, насколько я знаю, он не виноват! Вы, может быть, ошиблись. Нельзя наказывать человека так... Что он сделал?..

– Не понравился мне и только. Видишь, – Радович показала на стакан и на флакон, – я больна, нездорова, а ты вламываешься ко мне без спроса и из-за холопа допросы мне чинишь... Ты что же, смерти моей хочешь? Смерти? Ты убить меня пришел? Тогда так прямо и говори...

Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, как бы приняв уже заранее положение, в котором собиралась умирать.

Это