Повесть о полках Богунском и Таращанском

Выйдя из партизанского кругл, он пошел навстречу Кийку и Евтушенко, которых завидел на другом конце двора.

— Телеграмма из Чернигова. И брата твоего вызвал к проводу, он в Глухове, — сказал Киёк.

Денис взял шифрованную телеграмму.

— Расшифруешь губкомовский шифр? — спросил Денис Кийка.

— Это могу. — Киёк достал из-за рукава вдесятеро сложенный лоскуток с таблицею шифров.

Евтушенко передал Денису сообщение разведки о том, что Тыдень устроил засаду Артамонову и Маслову в Волокитине и поэтому выехать сюда не может. Надобно ехать к нему, а конницу пустить к Кролеветчине, чтобы не дать никому ускользнуть, и сомкнуться к вечеру всем у Волокитина.

— Давай карту, — сказал Денис и дал указания подошедшим эскадронным.

— Ну что, расшифровал? — спросил он Кийка, занимавшегося Счислениями на пороге бывшей графской кузницы. — Пойдем на почту, там и расшифруешь.

Когда они выходили со двора, дверь маленького домика у ворот растворилась и в дверях показалась девушка. Она пристально посмотрела на Дениса, как бы требуя его внимания. Денис невольно обернулся в ту сторону, почувствовав на себе этот взгляд. Девушка кивнула ему и спросила, улыбаясь чуть застенчивой улыбкой, хоть в голосе ее были твердость и решительность:

— Вы письмо мое получили?

— Да, — отвечал Денис. — Вы Гайда? Наташа здорова. — Он подошел к ней и пожал ей руку.

По щекам девушки разлился румянец смущения.

«Это моя будущая жена, — вдруг ни с того ни с сего подумал Денис. И тут же он вдруг понял, что мысль эта пришла из самой глубины его существа, а сознание, чтобы ее расшифровать, должно будет потрудиться не меньше, чем Киёк над губкомовской телеграммой. — Это весна, — подумал Денис, борясь с неожиданным чувством. — Март — вот и все».

Он только и успел пожать руку девушке да сказать два слова о сестре, но он знал уже, что слова эти были не о сестре и не о сестре она его спрашивала.

Денис шагал рядом с Кийком, совсем не слушая и не понимая того, что тот говорил ему. И вдруг сказал:

— Девушка, вот та, — моя будущая жена. Понял?

Киёк удивился неожиданному обороту мыслей Дениса, но тут же ответил понимающим взглядом, заметив, как сияют глаза у Дениса. Он сказал:

— Что ж, это так бывает.

…Телеграмма была такой, как и ожидал Денис: «Продолжай. Поддерживаю. Бубенцов». А Петро ждал его у провода.

— У меня тут Васька Москалец… Встретил меня в Махово… — сообщал Петро по проводу. — Тыдень ищет с нами свидания. Что у тебя? Информируй.

— Сейчас еду к Тыдню в Волокитино, — отвечал Денис. — Пошлю к тебе Савку с полуэскадроном, получишь полную информацию от него. Я распорядился провести телефон из Ярославца: здесь будет штаб, это — центр района. С городом будь осторожен, займись им вплотную немедля. Арест военкома— только начало. Остается вторая половина — артамоновская. Ваську не отпускай.

К ТЫДНЮ

Евтушенко поравнялся конем с Денисом и сказал:

— Тут тебя, товарищ Кочубей, одна дивчина спрашивала в Ярославце. Дивчина геройская.

— А чем же она геройская? — спросил Денис.

— А вот слушай. Еще когда оккупанты летом попробовали сунуться в Ярославец и мы их стукнули, она нам такое дело смозговала. У Кочубеев да у Терещенко, говорит, повсюду осталось много исторических ценностей и народных богатств. Оккупанты, переночевав в Кочубеевом доме, побили фарфоровую посуду и много картин попортили. Богдану Хмельницкому и Петру Великому глаза попрокалывали. Необходимо, говорит, все это отдать под наблюдение народа, нашей партизанской организации. Она берется организовать настоящий музей, если партизаны признают это дело стоящим. Поддержали это дело мы с Тыднем и с Кривущенко крепко: музей организовали в Ярославце, в Кочубеевом флигеле, там, где у нас сейчас высшие классы, слышь. Была у нас пятилетка, так она организовала семилетку. А кроме того, еще и вечерние курсы для взрослых. Так что ж ты думаешь: тот музей как появился у нас за спиной, то уж ни под каким видом решил народ не сдавать Ярославца. Целое лето сражались тут с полной артиллерией.

Но раз таки нам пришлось отступить на два дня от Ярославца на Тулиголово, и немцы опять заняли Ярославец и хотели расквартироваться в этом самом музее: Так она их туда не пустила. «Это, говорит, народный исторический музей, а не солдатское свинячье стойло», — так и сказала. «Мы, — говорят они, — должны сделать обыск, в этом доме прячутся партизаны». — «Ну, это вы ошибаетесь. Это вы от них прячетесь. И будете прятаться». Ихний командир спросил ее— не родственница ли она графу Кочубею, что так отстаивает графское добро. «Нет, говорит, я родственница моей родине и ее свободе и защищаю народное богатство». Что ж ты думаешь, офицер приказал своим солдатам не трогать музея. А таким кротким он прикинулся потому, что наутро хотел арестовать девушку и допросить — не спрятаны ли где еще золотые музейные ценности. А на самом деле в музее, — хитро подмигнул Евтушенко, — сидели и Кривущенко, и Полуботько, и Рубан, и другие ребята. И ночью они забросали оккупантов, заночевавших в каменном Кочубеевом дворце, гранатами. Новый был дом, пригодился бы нам, да не пожалели ребята и дома. Так вот якая дивчина — огонь! Тут до ней уже чеплялися хлопцы, да ничего не вышло. «Я жду, говорит, своего сокола. То не сокол, что ходит около. Я того сокола сама сразу узнаю и сама выберу. И ходить за мной ему не придется».

Это она так Кривущенко сказала, а тот мне рассказал, и больше никто к ней не залицался. А все ж, когда Кривущенко убили и весь его отряд похоронили в той «казацкой могиле», она сама заявилась в город и сказала тому гаду военкому, что ты сейчас взял: «Я, говорит, думаю, что не представитель ты советской власти, а низкий подлый трус, что бьешь в спину».

Ее арестовали, да и отдали мне под стражу в милицию. А я ее, конечно, как следует — под охрану» в Ярославец в ту же ночь справил под видом того, что выкрали партизаны.

А пока сидела она у меня в милиции, я с нею трохи поговорил. Вот она меня сегодня повстречала во дворе и спрашивает: «Какой с вами Кочубей приехал: Петро, Иван или Денис? Их трое». — «Денис», — говорю. «А где он?» — «У учителей, говорю, ночует». — «А мне он нужен». — «Да спит еще», — говорю… Дак ты с ней познакомился?

— Познакомился, — отвечал Денис.

И Евтушенко, оглядев его, заметил, что тот смутился, Денис дал шпоры коню, и Евтушенко, догоняя его, подумал, что, пожалуй, уже больше спрашивать его ни о чем не стоит. Должно быть, нашла та дивчина своего сокола, как говорила.

Евтушенко на себе испытал очарование девушки, когда сидела она у него в милиции под арестом. Он не мог не выпустить ее, хоть и рисковал сам поплатиться за это жизнью. Однако ж он нашел способ для объяснения. Он сваливал все на Ваську Москальца, который был в тот день в городе с протестом от Тыдня.

Ему-то и поручил Евтушенко «выкрасть дивчину». Васька ее и выкрал.

«Поймать ее — и шлюхой сделать!» — сказал военком Евтушенко. «Есть! Слушаю!» — отвечал Евтушенко и подумал, что поручение это он попомнит «военкому», когда придет время.

Евтушенко признался Денису в непреодолимом своем желании совсем сокрушить военкома.

— Чего же ты его тогда еще не искалечил? — спросил Денис. — Теперь уже поздно. Теперь его ждет одна положенная пуля.

Евтушенко скрипнул зубами.

— Да ведь я был связан клятвой с партизанами, что не выдам себя и ничем себя не обнаружу, чтобы только все знать и все видеть, что творят «подставные комиссары», и только потому и оставил его целым при том случае.

— А теперь он должен быть цел для суда, и трогать его и пальцем нельзя. Гляди, Евтушенко, не то…

— Понятно!.. — сказал Евтушенко, вздохнувши. — Ну, все ж, если гад тот имеет свою организацию, как ты кубло докопаешь? Могила ж нам не ответит.

— Конечно, кубло имеется, и мы его найдем, — отвечал Денис.

— Или у нас с тобой всевидящие очи?

— У народа — всевидящие очи, народ будет судить, он и спрашивать будет.