Дьявол против кардинала<br />(Роман)

Все шло прекрасно, весна вступала в свои права, радуя глаз нежной зеленью, наполняя грудь свежим воздухом, а сердце — надеждой на осуществление самых несбыточных планов. Но заговорщики не подозревали, что на безоблачном горизонте уже собирается маленькая тучка, готовая, поднабравшись сил, разразиться громом и молниями. В один прекрасный день Людовик получил письмо от герцога д’Эпернона, который ставил его в известность о послании д’Орнано.

К вечеру третьего мая шестьсот французских гвардейцев заняли двор замка Фонтенбло, а все дороги, ведущие в Париж, были перекрыты конными кордонами. Однако никто не придал этому значения.

На следующий день Людовик ужинал в окружении многочисленных придворных и засиделся допоздна, оживленно с ними беседуя. Явные признаки выздоровления короля всех обрадовали, и мать не преминула это отметить, целуя его в лоб на прощанье.

— Однако уже поздно, — сказал, наконец, король, пожелал всем доброй ночи и ушел к себе.

Он разделся и лег в постель, но лежал с открытыми глазами, напряженно прислушиваясь. Спустя полчаса он позвонил. Явился слуга.

— Что, там никого нет? — спросил король, указывая подбородком на прихожую. Слуга ответил утвердительно. — Приведите ко мне д’Орнано.

Людовик снова оделся, взял в руки гитару и стал играть, расхаживая по комнате. Через несколько минут вошел наспех одетый маршал и неловко поклонился, отставив больную ногу.

— Как мой брат сегодня вел себя на охоте? — спросил Людовик, глядя в сторону. — Понравилась она ему?

— О да, сир, — ответил сбитый с толку д’Орнано. — Принц был очень доволен.

Король громко ударил по струнам и, продолжая играть, вышел в гардеробную. В тот же момент в спальню вошел капитан гвардейцев дю Алье и щелкнул каблуками перед маршалом:

— Именем короля, вы арестованы! Попрошу вашу шпагу.

Как только застигнутого врасплох, но уже закипающего гневом д’Орнано отвели в караульное помещение, Людовик вызвал к себе Гастона.

Стоя к брату вполоборота, он сообщил об аресте д’Орнано и о том, что располагает неопровержимыми доказательствами заговора, в который принц по неопытности позволил себя втянуть.

— Мне нечего сказать по поводу того, что вы сделали, — горячо воскликнул Гастон, — но это враги маршала очернили его в ваших глазах! На него уже не раз клеветали, а он защищался и оправдался!

— Я вас люблю, братец, — сурово оборвал его король, — но уверяю вас: маршал недобрый человек, он хотел вашей погибели…

— Если я узнаю, кто оклеветал перед вами маршала, то непременно убью его и брошу его сердце на съедение моим слугам!

Выкрикнув эти слова голосом, в котором звенели слезы, Гастон вышел, громко хлопнув дверью.

— Нет, это уже переходит все границы! — Людовик яростно мерил шагами кабинет, взмахивая руками. У стола, опершись на него рукой, стоял Ришелье. — Мой брат замышляет убийство! Нет, каково?

— Я бы не стал принимать это столь близко к сердцу, сир, — мягко заговорил кардинал, когда король повернулся к нему и замер в картинной позе. — Ваш брат еще слишком молод, горяч, резок, но я уверен, что его опрометчивые слова не перейдут в непоправимые поступки. Я поговорил с ним, и…

— Что? — брови Людовика поползли вверх от изумления. — Вы говорили с ним? Когда? И почему я об этом ничего не знаю?

Ришелье замялся.

— Видите ли, ваше величество, мне не хотелось предавать огласке столь незначительное происшествие. Недели три тому назад я узнал от верного человека, что его высочество намерен посетить меня во Флери и там… ну, в общем, сопровождающие его дворяне затеют драку, в которой я случайно окажусь убит, — кардинал улыбнулся и сделал жест рукой, как бы показывающий всю нелепость подобной истории. — Я позволил себе приехать в Фонтенбло и поговорить с его высочеством, прочитав ему… что-то вроде проповеди о том, что греховные мысли порой способны навредить нашей душе не меньше, чем дурные поступки….

— Так. — Король взял со стола колокольчик и позвонил. — Передайте его высочеству, что я немедленно хочу его видеть, — сказал он вошедшему слуге. Тот поклонился и вышел.

— Сир, — заторопился Ришелье, — я уверен, что принц внял моим словам, иначе как объяснить, что… что я теперь стою перед вами?.. Дело в том, — стал он объяснять в ответ на очередной удивленный взгляд короля, — что тот же верный мне человек сообщил о плане похитить меня по дороге из Флери в Фонтенбло, якобы предложенном вашим братом, Сезаром де Вандомом. И я уверен, что именно вмешательству его высочества…

— А как тогда вы объясните вот это? — король схватил распечатанное письмо, лежавшее на столе, и помахал им перед лицом кардинала. — Господин д’Аленкур, губернатор Лиона, сообщает мне, что к нему прибыл некий гонец из Парижа с просьбой укрыть у себя герцога Анжуйского, когда тот будет вынужден бежать, убив вас!

Наступила пауза. За окном звонко чирикали воробьи, прыгая по крыше беседки и словно говоря, как чудесно жить.

— Ваше величество, позвольте мне удалиться, — глухо сказал Ришелье.

— Нет, останьтесь, — возразил король. Однако, увидев, что кардинал посерел и еле держится на ногах, а на лбу его выступили бисеринки пота, поспешно добавил: — Впрочем, ступайте. Я распоряжусь прислать вам охрану. Ваша жизнь слишком дорога государству, чтобы ею рисковать.

Нетвердо ступая, Ришелье направился к выходу, столкнувшись в дверях со входившим Гастоном. Бурная сцена, развернувшаяся между двумя братьями, прошла без его участия. Припертый к стене, Гастон во всем повинился, сказав, что это д’Орнано требовал освободить его, пригрозив кардиналу. Людовик сурово отчитал брата и велел ему подписать обязательство верно служить королю и не плести заговоров против его власти. Исполнив это, несостоявшийся заговорщик выбежал из дворца и до ночи пропадал где-то в лесах, доводя до изнеможения коня, своих спутников и себя самого.

А кардинал, с трудом добравшись до дома, написал королю письмо с просьбой об отставке и слег. Пока врачи пускали ему кровь и накладывали компрессы, во Флери прибыли шестьдесят гвардейцев, посланные Людовиком охранять драгоценную жизнь его министра. Сам король, никого заранее не предупредив, неожиданно выехал в Блуа, велев явиться туда же своим сводным братьям Вандомам.

Несмотря на тревожные письма герцогини де Шеврез, испещренные восклицательными знаками, Сезар де Вандом, губернатор Бретани, и его брат Александр, Великий Приор, исполнили волю короля. Тот очень тепло их принял, заявив, что сгорал от нетерпения их увидеть. Через два дня Людовик вновь встал среди ночи и послал дю Алье арестовать своих братьев и препроводить их в Амбуаз, а оттуда в Венсенский замок, чтобы составить компанию д’Орнано.

Поскольку Бретань осталась без губернатора, необходимо было срочно заполнить вакансию. Не уведомив ни королеву-мать, ни кардинала, Людовик в конце июня отплыл по Луаре в Нант, велев двору следовать за ним. Гастона он не отпускал от себя ни на шаг и даже спал с ним в одной постели. Перед отъездом он отправил Ришелье письмо:

«Благодарение Господу, дела пошли на лад, как только Вы ими занялись. Я полностью Вам доверяю и не смог бы найти никого, кто служил бы мне лучше Вас. Прошу Вас не удаляться от дел, иначе они пойдут прахом. Я вижу, что Вы ничего не щадите на службе королю, и что многие вельможи держат на Вас зло, ревнуя ко мне; будьте покойны: я стану защищать Вас от кого бы то ни было и никогда не покину. Королева-мать обещает Вам то же».

Свежий ветерок надувал паруса, и весла убрали. Мимо проплывали зеленые берега с плакучими ивами, порой обрывистые, порой пологие, с песчаными отмелями. Белые домики смотрелись в водное зеркало, любуясь собой; время от времени старый полуразрушенный замок появлялся на холме, выглядывая между деревьев, и хмуро провожал взглядом узких бойниц королевские галеры.

Анри де Талейран, граф де Шале, стоял у бортика и смотрел на берег. Плаванье продолжалось всего второй день и еще не успело прискучить. Солнце играло лучами, то пуская «зайчики», то прячась за легкое облачко, и следить за этим было так хорошо, что и думать ни о чем не хотелось. Когда тебе двадцать шесть, ты молод, красив и любим, жизнь кажется копилкой наслаждений и удивительных приключений, приготовленных судьбой для тебя.