Гонец

Тайлак вскочил на вороного.

…Под покровом ночи сотня бесшумно вышла из небольшого леса и, растянувшись в длинную цепочку, утопая в густой высокой траве, окутавшей маленькое тихое озеро, понеслась вслед за батыром на юго-запад.

Уже прошла полночь, когда они, пройдя под яркими звездами верст пятнадцать, поднялись на небольшую сопку. Тайлак остановил коня, поджидая остальных.

Взошла запоздавшая луна. В ее серебристом свете один за другим поднялись наверх всадники. Кенже с удивлением заметил, что каждый, кто останавливал коня возле Тайлака, в лунном свете был похож на сказочного батыра. Короткие рукава кольчуг, тонкие копья, холодно поблескивающие шлемы, гривастые кони. Вместе с Томаном он поспешил в круг ночных богатырей.

— Смотрите, — Тайлак показал туда, где остались дозорные под командой Татымтая. Костры горели, как и прежде. И отсюда, с высоты, отдаленной расстоянием, казалось, что там раскинулся огромный лагерь, что он растянулся на несколько верст…

— Нет. Не станет Шона-Доба отдавать приказ окружать такое огромное войско, — рассмеялся Тайлак. — Он соберет все свои тумены, чтобы идти в лобовую атаку, подкрепив ее пушками. Кураш! Проверь, есть ли здесь наши. Почему не слышно их? — обратился батыр к своему оруженосцу.

Юный воин, привстав на стременах, поднес ладони к губам. В ночи раздался крик совы. Все вслушались, даже кони притихли. Кураш повторил крик дважды. Издалека донесся ответный голос совы, и тогда Кураш тихо и протяжно свистнул. Послышался конский топот, и вскоре к сотне подскакал всадник.

— Нас здесь трое. Наши прошли давно. Только что был связной. Передал, что все спокойно. Джунгары не заметили нашей конницы. А еще он сказал, что наши гонцы вернулись. Ждут на крутом изгибе Буланты, где стоянка наших лучников-мергенов. Радостную весть привезли они, Тайлак. Они не могли попасть прямо к тебе. Дорога была перерезана, и тогда батыры Санырак и Малайсары сказали, чтобы один из гонцов остался и повел жигитов прямо к Буланты. Сейчас тысячи наших братьев-сарбазов в дороге и под покровом ночи идут, чтоб вместе с нами встретить джунгар.

— Так что же ты не просишь суюнши, мой брат?! — с радостью воскликнул Тайлак и, пришпорив вороного, подъехал к сарбазу и обнял его. — Спрашивай — твое желание будет выполнено! — восторженно говорил он, снимая свою саблю с пояса. — Бери, бери. Твоя весть достойна великого дара.

Тайлак обнял и поцеловал Кенже, Томана, Лаубая, Егорку и Хайдара. И в этой предрассветной мгле, под звездным небом сотня бывалых воинов словно превратилась в детей. Они бросались друг другу в объятия. Дарили друг другу своих коней, свои алдаспаны и щиты. А те воины, что были постарше, пользуясь темнотой, незаметно смахивали с глаз слезы.

— Тысячу благодарностей тебе, о великий аллах! Наконец-то, наконец-то вместе.

— …Кто может одолеть нас теперь!..

— Слава аллаху… Дети казахов объединились.

— Скорее, жигиты, мы едем навстречу братьям! — конь Тайлака встал на дыбы и рванулся с места. — Устроим великий той после битвы. Мы победим! — Тайлак был непохож на себя, он радовался, как безусый юноша, забыв о сдержанности, забыв, что он глава двух тысяч сарбазов, а не простой воин, и его ликование передавалось всем. Как рукой сняло скованность и тревогу, которую ощущали все до этой минуты.

— Слава создателю! Не ожидал, не ожидал, даже мечтать не смел о такой радостной встрече со львом нашим, славным и бесстрашным Малайсары. Скоро увижу его. Слава создателю, — повторял радостно Томан. — Есть нам о чем вспомнить. Как много дней прошло после нашей битвы за Алтынэмелем! Как труден, как долог был наш путь в эти края! После битвы за Алтынэмелем я с незабвенным Накжаном попал в пески Алтынколя, спасался в бродячем ауле Маная. — Томан умолк, вгляделся в Кенже. — Постой, ты не сын ли того Маная? Ты же говорил, что отца твоего зовут Манай, что он из рода болатшы?

— Где ты расстался с ними, где они сейчас? — вырвалось у Кенже. Он чуть было не схватил Томана за руки. — Живы ли они?

Томан умолк. Улыбка исчезла. Лицо его вновь стало озабоченным, грустным. Он придержал коня.

Они отстали от других.

— Почему ты молчишь? Что с ними случилось? Говори правду, не скрывай, лучше самая жестокая правда, чем ложь, так утверждают старцы. Если ты действительно был в нашем ауле, ты не мог не увидеть рядом с отцом его друзей — старого Алпая и бескорыстного Оракбая и дочь Оракбая Санию, — голос Кенже прозвучал резко, он словно боялся произносить эти имена, будто заранее предчувствовал недоброе.

— Проклятое, тяжкое время. С тех пор как джунгары пришли на нашу землю, радость покинула нас. — Томан начал издалека, стараясь подобрать слова весомые, спокойные. — У каждого из нас немало горя. Война никого не пощадила… Твой отец, да пусть могила его будет мягка, был мудрым вожаком своего рода… Нет, нет, я сам не видел его смерти, — заторопился он, заметив, как побледнело лицо Кенже. — Я не видел. Но это так… Я покинул твой аул тогда, когда Манай привел его к берегам Балапанколя. Там же мы похоронили моего кровного брата Накжана, который вместе с тобой сражался за Алтынэмелем, не щадя своей жизни… Он погиб от руки лазутчика джунгар, хитрого, кровожадного Каражала, погиб во время пожара. Стрела Каражала сразила его. Манай дал мне в проводники своего друга Оракбая, и когда мы уже перешли на другой берег и были на расстоянии дневного пути от аула тобыктинцев, нас догнала Сания. Славная девушка, бесстрашная. Она сообщила нам, что вслед за нами крадется Каражал, что это он, Каражал, убил Накжана… Мы повернули коней, чтобы встретить этого шакала. Но случилось так, что он потерял наш след, натолкнулся в степи на разъезды джунгар и повел их в аул Маная. Он пытал отца твоего и славного старца Алпая. Он хотел знать, куда мы направились. Но старики прокляли его, и тогда он велел умертвить весь аул. — Томан не видел Кенже, но слышал за своей спиной рыдания.

— Спокойствие, мой брат. На все воля аллаха. Мир беспощаден. Нет на свете человека, не познавшего горя утраты. — Томан тяжело вздохнул. — Успокойся, мой брат. Кровь смывают кровью. Иншалла, мы ныне устроим джунгарам такую месть, что не соберут своих костей. — Томан от гнева заскрежетал зубами, он поднял вверх свой огромный кулак, в котором была зажата рукоятка камчи. — Убийцы мудрого Маная и Алпая тогда не ушли от нас безнаказанными. Жигиты-тобыктинцы помогли нам взять их в западню. Никому из карателей не удалось спастись, а шакала Каражала настигла стрела возмездия — стрела дочери Оракбая Сании. Славная девушка, под стать любому жигиту. Но Каражал был живуч. Раненый, он прорвался через кольцо, и все же, слава аллаху, мой конь настиг его…

Трое друзей — Лаубай, Хайдар, Егорка, заметив, что Кенже с Томаном отстали, придержали своих коней.

Уже светало. Почти через каждую версту навстречу Тайлаку выезжали то дозорные, то сотники. Для четверых, попавших сюда из стана Санырака, здешние места были незнакомы. Собственно, это уже была не та степь, к которой они привыкли. Частые холмы, небольшие леса и перелески, а меж ними луга, густая высокая трава, в которой могут укрыться всадники. Овраги и глубокие лощины. Впереди, широко разлившись, лежит река. Берега круты с одной и пологи с другой стороны.

Егорка не переставал любоваться щедростью и красотой здешних мест, Хайдар рассказывал, что его родные края точь-в-точь такие, что там такая же река. Охваченные общим настроением, радостные, возбужденные, они не сразу заметили, как бледен и подавлен Кенже. Лишь поравнявшись с ним и услышав слова Томана, они притихли, не находя слов утешения. Нежданное горе друга омрачило их радость.

— Гневом полно сердце каждого из нас, Кенже. Прах отцов и братьев наших, попранная честь сестер требуют отмщения. Мужайся, отведем душу в предстоящей битве! Слезы не помогут. Лишь меч да сила рук в бою утолят нашу жажду, облегчат боль сердца. Мужайся, брат! — сказал Лаубай, когда они подошли к реке.

Подняв голову и пришпорив коня, Кенже вплотную подъехал к Томану и, стараясь взять себя в руки, тихо спросил: