Ночной гонец

Староста и Матс изо всех сил старались удержать борова, а фохт его кольцевал. Боров завизжал, когда шило впилось ему в пятачок, и жалобный визг пронесся по деревне. Но свиней надо кольцевать, иначе они изроют все вокруг.

— Стонге! — внезапно спросил фохт. — А не пожаловал ли к тебе намедни ночной гость из леса?

Старосту будто кипятком ошпарили.

— Из леса? Нет…

— Ты не впускал к себе в дом этого скотину Сведье?

— С той поры, как он ушел в лес, в моем доме ноги его не было.

— А не подходил ли он к крыльцу?

— Мы дома сидели и про то не ведаем.

А они так и дрожали, руки старосты, вцепившиеся в уши борова. Фохт едва заметно ухмылялся, обнажая черные щербатые зубы. Может, и на этот раз удастся добром смирить старосту? Фохту было любо кончать дело миром.

Борову проткнули пятачок насквозь, на сапоги фохта капала кровь. Тут фохт повернулся к Матсу и рассказал побасенку о премудром мужике, который как-то решил ехать верхом сразу на двух лошадях, чтобы помехи не было. Одна из лошадей была чистый ангел, другая сущий бес. Но больше уж ездоку никогда не пришлось нестись вскачь на лошадях. Лошади не терпели друг друга и понеслись галопом в разные стороны, разорвав пополам горемычного мужика. И скакали они каждая со своей половиной растерзанного тела, и одна его половина попала в рай, другая — в пекло.

Матс посмеялся над притчей, А у старосты глаза испуганно забегали, и лицо стало восковым.

— Упустил ты борова, — сказал фохт. — У тебя что, руки трясутся?

— Нет, нутро у меня нездорово.

— Завари шалфея да выпей, коли тебя трясет, — посоветовал Матс.

— Трясти-то меня не трясет. Животом маюсь.

Стонге пояснил, что хворь его от червей в нутре, которые так высасывают его, что и еда ему не впрок. Видно, в животе у него целое гнездо завелось, вот и разводятся беспрестанно. И так он измаялся, что слаб на ноги стал. Но он попросит дорогую хозяюшку сварить ему питье из березового листа и горьких древесных почек. Может статься, от этого отвара ему полегчает.

Фохт самодовольно кивнул. Хотя было видно, как у старосты дрожат руки и ноги, он уверяет, что его вовсе не трясет. Со старостой, видать, не будет особых хлопот. Едва ли понадобится заманивать старосту в ловушку, он и так, сам изловится.

Боров все еще упрямился и жалобно визжал; Борре было нелегко зажать кольцо в кровоточащем свином пятачке.

— Стонге! — окликнул фохт. — Уж не собирается ли этот бродяга Сведье породниться с тобой?

— Я обещал свою дочь хозяину Сведьегорда.

— Когда же думаете свадьбу играть? — ухмыляясь, спросил Борре.

— Повенчать дочь со Сведье собираемся в день солнцеворота.

— А быть ли свадьбе с лесным разбойником?

— Обещался я хозяину Сведьегорда, — ответил Стонге, особо упирая на последние слова. — И никому другому.

— Никому другому?

Фохт поглядел на старосту; теперь тот снова говорил, как разумный человек.

— А ежели Сведье не вернется в свою усадьбу?

— Тогда и уговор долой. Лесной бродяга дочке моей не жених.

Ларс Борре подмигнул Матсу, глаза его заблестели:

— Вы отпраздновали обручение дочери с бондом Сведье. Но теперь Сведье больше не бонд.

— Верно, двор без хозяина.

— Стало быть, и дочь твоя больше ему не невеста.

— Пока он по лесу бродит, не невеста.

— Может, она уже за другого просватана?

— Не просватана! — отрезал староста.

— Стало быть, она теперь на выданье?

— Нет, о том речи не было.

— Ты же сам только что сказал. А теперь что ж, идешь на попятный?

Голос фохта стал строгим. У старосты взмокли от пота брови, внезапный страх охватил его: околпачили, и он проговорился.

— Ты же сам сказал, что дочь твоя больше Сведье не невеста и ни за кого другого не просватана, — продолжал Ларс Борре. — Не отопрешься от своих слов. Матс — свидетель!

— Верно, ты говорил, — поддакнул Матс с подозрительной поспешностью.

— Да не так вы меня поняли, — попытался вывернуться староста.

— Не выкручивайся! — оборвал фохт. — По-другому и понять нельзя. Дочь у тебя на выданье, и посвататься к ней никому не заказано.

Йон из Брендеболя почуял, куда клонит фохт. Он стал сопеть и выкручиваться, когда понял, чего от него хочет Борре. Его приперли к стене и мучили за то, что Сведье ворвался к нему в дом, и, защищаясь, он забился в угол, а угол обернулся западней.

— Матс Эллинг хочет посвататься к твоей дочери Ботилле. Я его сват, — торжественно объявил фохт.

Западня захлопнулась. Старосту поймали.

Ларс Борре сдержал данное Матсу слово. Стоит порадеть этакому честному и верному крестьянину. Бонд из Эллингсгорда даже прихрюкнул от удовольствия.

— Но до солнцеворота слова своего не нарушу.

— Ждешь зятька к этому дню? — спросил фохт и подмигнул одним глазом Матсу.

— Про то не знаю. Но от слова не отрекаюсь.

— Знаю, ты слов на ветер не бросаешь, — сказал Матс. — Погожу до того дня.

— Вот тогда мы и явимся, — перебил фохт. — Буду сватом Матсу.

— А добром ли меня встретят? — спросил Матс.

— С таким сватом, как я, жениху почет да уважение, — хвастливо заверил его фохт.

Борре был доволен собой. Он всегда бывал доволен собой, когда испытывал на Йоне Стонге свое умение. Есть люди, с которыми он и говорить-то побрезговал бы. Но Стонге не из таких. Борре относился к старосте лучше, чем к кому-либо в деревне. После встреч со старостой он бывал как-то необычайно доволен собой.

Западня опять захлопнулась. Стонге сказал:

— После солнцеворота слово назад возьму.

Фохт и Матс перемигнулись. Кольцо уже было вдето в пятачок борова. Он еще повизгивал, но уже не так громко, как раньше. Теперь борова можно и отпустить, ему будет больно рыть землю проколотым рылом.

— А подручного вола Ботилле дашь в приданое? — в раздумье спросил Матс.

— Такой был уговор, — ответил староста.

— И цена тому волу восемь далеров серебром?

— Добрых восемь, а то и больше, — подтвердил староста.

На лице у Матса Эллинга появилось задумчиво-счастливое выражение.

Йон Стонге больше не удивлялся, почему в последнее время Матс зачастил в его хлев и щупал волов за бока и под пахом. Шила в мешке не утаишь!

Ларс Борре одобрительно и дружелюбно похлопал старосту по плечу. С ним оказалось еще меньше хлопот, чем он думал. Не ахти какой труд спустить шкуру с того, кто ее сам, по своей воле и своими руками, с себя сдерет. Борре радовался, что бог всегда посылает ему удачу, когда он не злоупотребляет властью. Он мог бы еще спросить старосту: что ты сделаешь, если по полуночи в твою дверь еще раз постучит лесной бродяга? Он мог бы спросить его об этом, но зачем пересаливать? Он и без того знал, как староста впредь будет вести себя. Одни раз Йон Стонге оплошал, но теперь пришел в себя, снова стал мудрым и рассудительным.

Да и мысли у старосты прояснились, его долгие сомнения развеялись, и на смену им пришла уверенность. Уверенность в том, что все беды его, как и беды всех односельчан, не от кого иного, как от этого лесного бродяги. Из-за Сведье приходилось им маяться. Из-за Сведье у него болело брюхо и скребло на сердце. Из-за Сведье не было у него на душе покоя. С какой стати должен он мучиться за чужие грехи?

Неправедным оказалось дело Сведье, и теперь-то это видно, когда за него напрасно страдают невинные. «Чей грех, тот и в ответе», — гласят слова закона. Лесному бродяге нельзя забывать слова: «Пеняй на себя! Сам и муку принимай!».

Человек этот впредь не переступит порога его дома, и не бывать его свадьбе с дочерью Йона Стонге.

Едва лишь стемнело в тот вечер, кто-то пришел на пригорок в усадьбу Сведьегорд и принялся копать землю возле хлева. Он вырубает большие куски дерна. Земля вязкая, да корни трав мешают. Он торопится, и яма быстро углубляется. Он копает на два фуга в глубину. Когда яма вырыта, он прячет в нее доску. Он торопится, закладывает яму кусками дерна и старательно прилаживает их один к другому.