Гарри из Дюссельдорфа

— Вашу «Лорелею» знает весь Берлин наизусть. Это шедевр, уверяю вас! Вы настоящий лирик. Я не советую вам надеяться на карьеру политика и публициста. Вас ждет лавровый венок поэта.

— Но мне нужен также меч воина, — ответил ему Гейне.

Губиц только покачал головой. Ему не нравилось, что крамольные мысли гнездятся в голове Гейне. Излишний пыл вреден в прусском государстве, — это Губиц хорошо знал как редактор «Собеседника».

В этот приезд Гейне ближе сошелся с Адальбертом Шамиссо. Француз по рождению, эмигрировавший в Германию с семьей во время французской революции, Шамиссо стал немецким писателем и ученым-ботаником. Этот живой и разносторонний человек обладал большим поэтическим даром. Его баллады и лирические стихотворения дышали искренней любовью к простым людям. Героями поэта были не средневековые рыцари и дамы, как у большинства немецких романтиков, а незаметные труженики: землепашец, прачка, городские бедняки. Особенно была известна его повесть «Необычайные приключения Петера Шлемиля». Здесь фантастическое и реальное сливались вместе, и горемычный герой Петер Шлемиль, продавший свою тень черту, чтобы разбогатеть, выступал как живой укор корыстолюбивому и жестокому обществу, жертвовавшему всем для наживы.

Адальберт Шамиссо был знаком со стихотворениями Гейне и любил их. Ему захотелось сблизиться с молодым поэтом, и теперь к этому представился случай. Оживленные беседы между ними касались различных предметов. Шамиссо расспрашивал Гарри о его литературных и жизненных замыслах, а Гейне с интересом и волнением слушал бесконечные рассказы Шамиссо о кругосветном путешествии, совершенном им в 1815–1818 годах на русском судне «Рюрик». Лицо Шамиссо становилось воодушевленным, длинные волосы небрежно спадали на плечи, румянец разгорался на щеках, — и рассказчике пылом говорил о неведомой для Гарри стране, о России, где он побывал, о русской литературе и русском языке, который хорошо изучил.

Много новых и сильных впечатлений увлекло Гарри, но он должен был торопиться обратно в Геттинген.

На обратном пути дилижанс стоял в Магдебурге лишь полчаса. Это было на рассвете, и Иммерман, верно, спал крепким сном, не подозревая, что совсем недалеко, на почтовой станции, бьется любящее его сердце Гейне. На этот раз свидание не состоялось, и Гарри огорченно проехал через город, в котором он недавно пережил четыре увлекательных дня.

В Геттингене Гейне узнал глубоко трагическую весть: в Миссолунгах, в Греции, погиб великий английский поэт Байрон, любимейший из литературных современников Гейне.

24 мая 1824 года Гейне написал в Люнебург Рудольфу Христиани: «.. мне сообщили, что мой кузен, лорд Байрон, умер в Миссолунгах. И это великое сердце перестало биться! Оно было великое, и оно было сердце, а не мелкая яичная скорлупка чувств. Да, этот человек был велик, он в муках открывал новые миры, он по-прометеевски презирал жалких людей и их богов, еще более жалких, и слава его имени достигла и снеговых гор Фуле и жгучих песков Леванта… Не скоро мы увидим равного ему. Я велел объявить траур повсюду…»

Берлинскому другу Мозеру он сообщил: «Смерть Байрона меня потрясла. Он был единственным человеком, которого я ощущал как родного, и во многом мы, вероятно, были схожи. Шути над этим сколько хочешь… С Байроном я всегда обходился свободно, как с равным себе соратником. С Шекспиром я совсем не могу общаться запросто, — я слишком чувствую, что я ему не ровня. Он всесильный министр, а я только надворный советник, и мне кажется, что он в любую минуту может меня сместить».

Встреча

Старый слуга с пышными седыми бакенами стоял в палисаднике перед домом и сосредоточенно чистил сюртук. Он легко проводил щеткой по сукну кофейного цвета, бережно снимал волосок с рукава и вдруг начинал ожесточенно тереть то место, на котором замечал пятнышко.

Было раннее утро, солнце ласково согревало землю, и не верилось, что уже октябрь на дворе — до того было тепло и не похоже на осень.

Слуга продолжал производить свою операцию, не обращая внимания на окружающий мир. Он был полон сознания собственного достоинства.

Неподалеку от дома стоял молодой человек с рюкзаком за спиной. Он держал в тонких, нежных, как у женщины, руках легкую трость. Одет молодой человек был очень тщательно, хоть и небогато. Легкий ветерок развевал шелковый шарф на его шее. Довольно длинный темно-зеленый сюртук сидел на нем не без элегантности. У него были мягкие черты лица, а из-под шапки, сдвинутой на макушку, весело пробивались вьющиеся светло-каштановые волосы. Слабый румянец играл на лице, отражавшем не то озабоченность, не то растерянность.

Наконец, отважившись, незнакомец приблизился к палисаднику. Слуга продолжал свою работу, не обращая внимания на чужого человека. Он закончил чистку сюртука, бережно поправил красную ленточку в петлице, ловко перебросил господское платье через руку и приготовился уйти в дом. Тут-то его и окликнул незнакомец:

— Простите меня, не вы ли слуга его превосходительства?

— Да, — ответил тот. — Чем могу служить? — И это он сказал тоном, каким, несомненно, говорил его барин, когда был чем-то недоволен или расстроен.

— Я просил бы вас — и, надеюсь, это не будет вам в тягость — передать его превосходительству это письмо.

Слуга искоса посмотрел на молодого человека. Тот был, видимо, взволнован. Он сунул в руку слуге серебряную монету и белый широкий конверт.

— Будете ждать ответа? — уже менее сурово сказал слуга. — Его превосходительство еще только встают.

— Нет… Я лучше приду завтра поутру.

— Ну хорошо, — согласился слуга.

Медленной, степенной походкой он поднялся по ступенькам крыльца и толкнул тяжелую входную дверь. Она открылась и тотчас же захлопнулась за ним.

Молодой человек еще несколько мгновений постоял перед домом на тротуаре.

Так вот где он живет, этот великий немец, к которому совершает паломничество чуть ли не весь цивилизованный мир… Будет ли он принят завтра? Бог весть…

И тотчас же озабоченность сошла с лица молодого человека. Саркастическая улыбка заиграла на его губах. Он поправил рюкзак, взмахнул тросточкой и быстро удалился, напевая песенку.

…Два маленьких окна скупо освещали длинную, узкую комнату. Посреди стоял простой овальный стол дубового дерева, заваленный книгами и бумагами. Несколько поодаль, у стены, находился другой стол, грушевого дерева, а над ним тянулись полки, уставленные книгами.

У стены налево, опираясь на высокую конторку, плотный, несколько грузный старик перебирал утреннюю почту, старательно разглядывая каждый конверт и каждый пакет и раскладывая корреспонденцию по отдельным кучкам.

У входа в рабочий кабинет стоял слуга.

— Это все, что получено сегодня? — спросил хозяин.

— Ах, я совсем запамятовал! Один молодой человек просил передать вам это письмо.

Хозяин взял письмо и движением руки дал понять слуге, что он больше в нем не нуждается. Затем он вскрыл конверт и быстро пробежал короткое послание:

«Ваше превосходительство!

Прошу Вас о счастье предстать перед Вами на несколько мгновений. Я не буду Вам в тягость, я лишь поцелую Вашу руку и уйду. Зовусь я Г. Гейне, родом из Рейнской области, с недавних пор проживаю в Геттингене, а до этого несколько лет провел в Берлине, где встречался со многими Вашими старыми знакомыми и почитателями (с покойным Вольфом, Фарнгагенами и др.), и с каждым днем все крепче любил Вас. Я тоже поэт и три года назад имел смелость послать Вам свои «Стихотворения», а полтора года назад — «Трагедии вместе с «Лирическим интермеццо». Кроме того, я болен и поэтому совершаю трехнедельное путешествие по Гарцу, и на Брокене я был охвачен желанием совершить в честь Гёте паломничество в Веймар. Я явился сюда как паломник в полном смысле этого слова, пешком и в запыленной одежде. В ожидании исполнения моей просьбы, остаюсь с обожанием и преданностью