Подвиг Антиоха Кантемира

Доводов Кантемира он слушать не стал, кончил говорить, посидел для приличия минуту-другую и уехал.

Через несколько дней Гаррингтон, пригласив Кантемира, сообщил, что его величество король Георг II с большим сожалением принужден отказаться от союза, предлагаемого русской государыней.

— Сожалею вместе с его величеством и я, — сказал Кантемир. — Однако тем дело наше не кончится. Не сегодня, так завтра союз этот заключить придется — политические обстоятельства того потребуют.

— Не спорю, — согласился Гаррингтон. — Русская империя становится сильной и готова быть соперницею западных государств. Занимает она в Европе и в Азии почти треть Старого Света. Еще двести лет назад она делилась на княжества и царства, отчего в целом была слаба. Но со времен царя Ивана Страшного или Сердитого…

— Грозного, — не позволив себе улыбнуться, подсказал Кантемир.

— Со времен Грозного, — повторил Гаррингтон,-

Россия очень изменилась. Зверей потеснила в леса, возникли новые поселения, княжества слились в едином государстве. Русские всегда обладали военным искусством, и теперь ваша страна с каждым годом становится могущественней. Но все равно продолжает оставаться дикой и необразованной.

— В Англии, как вижу, никто не знает России, — грустно сказал Кантемир. — Да и откуда бы знать? Ваши купцы бывают иногда в русских портах, но дальше Риги, Архангельска, Петербурга никуда не ездят. Несколько путешественников побывало в Москве — ведь это и всё! Кто же дает право английским писателям утверждать, что русские люди злобные и коварные дикари, едят сырое мясо и не знакомы с грамотой?! Какой вздор!

— У нас так не пишут, — возразил Гаррингтон.

— Пишут и печатают, — уверенно сказал Кантемир. — Вот книга под титулом "Lettres moscovites" — "Московские письма". Издана в Париже, но, как меня известили, переведена на английский язык и скоро выйдет в Лондоне. Эта книга предосудительна чести ее императорского величества и всех русских подданных, не выключая никого.

— Ай-ай, — посочувствовал Гаррингтон.

— Его королевское величество, — продолжал Кантемир, — покажет изрядный знак своей истинной дружбы к императрице, если запретит книжнику господину Питчу издание той книги на английском языке.

— Понимаю, — ответил Гаррингтон. — Приложу все свои силы, чтобы исполнить вашу просьбу. Однако должен заранее просить прощения у русской государыни, если не удастся с книжкой поступить по ее желанию. Вольность нашего народа столь далеко простирается, что против его величества короля без всякого опасения ежедневно печатают, и ничем сочинителей унять невозможно.

— Я о том знаю, — сказал Кантемир. — Англичане свободное печатание почитают за фундамент своей вольности, судят обо всем и обо всех, разве что не всегда имена приводят. И автор "Московских писем" это правило знает. Хоть он весь народ русский атакует, но не называет имен, и оттого издание книги его запретить вам трудно. Да все же постарайтесь!

— Постараюсь, — вежливо сказал Гаррингтон, и слово прозвучало так неуверенно, что Кантемир прибавил:

— Книга эта большой вред нам приносит. О России в ней так плохо написано, что трудно мне будет мастеровых людей нанимать к нам на службу ехать. Я кроме вашего запрета напечатаю в газетах и опровержение — пусть ведают англичане, что в "Московских письмах" неправо про нас писано!

Книга "Московские письма" в самом деле доставила Кантемиру немало хлопот. Резидента известил о ней из Петербурга Остерман — вышла, мол, в Париже, но автор, видимо, не француз, а итальянец, побывавший в России. Он был в составе экспедиции профессора Делиля, отправленной Петербургской академией наук для изучения Камчатки. По дороге автора в Казани арестовали, обвинили как шпиона и под конвоем возвратили в столицу. Здесь его содержали арестованным и допрашивали. Получив свободу, он выехал очень злой за границу и теперь печатно бранит иноземцев, стоящих во главе управления Россией. Однако в книге имен немного — упоминаются фамилии Остермана, профессора Делиля и Саввы Рагузинского.

Остерман обязал Кантемира добиться немедленного сожжения на площади вредительной книги "Московские письма" и примерного наказания ее автора.

Почта ходила нешибко, и прошло несколько недель, прежде чем Остерман узнал из письма своего резидента, что выход книги на английском языке задержать не удалось, ее в Лондоне читают и, вероятно, теперь приглашение в Россию мастеровых людей из Англии будет затруднено.

Остерман поспешил передать резиденту распоряжение императрицы просить английское правительство запретить дальнейшую распродажу книги, потому что она предосудительными для русского государства ложными и злостными измышлениями заполнена. Сочинил же ее, как установлено, известный обманщик, итальянец граф Локателли, он в 1733 году прибыл из Парижа, а там с ним знался русский поверенный в делах, сын фельдмаршала Миниха. Отъезд его в Россию был неожиданным для окружающих — он спасался от необходимости жениться, а потом выправил себе паспорт на имя купца Рокафорта и уехал в Россию.

В книге Локателли, состоящей из одиннадцати писем, Кантемир прочитал, что издателю эта корреспонденция досталась от некоего человека, испытавшего крушение на море. Весьма вероятно, что его нет в живых. Из текста явствует, что пишущий покинул Францию, желая послужить русской императрице б войсках, направленных в Персию под командой принца Гессен-Гомбургского.

Кантемир знал этого принца. За него, после смерти отца, вышла замуж Анастасия Ивановна, вдова князя Дмитрия Кантемира. О принце этом он, как и большинство знавших его, был дурного мнения и не одобрил выбор своей мачехи. Принц был человеком глупым, упрямым, невежественным, но то, что несколько лет назад он числился женихом цесаревны Елизаветы Петровны, позволило ему принять генеральский чин и даже получить в командование экспедиционный корпус.

Как было уже известно Кантемиру, автор присоединился к научной экспедиции профессора Делиля, желая в безопасности проделать хотя бы часть пути к низовьям Волги, но, когда он стал просить у казанского губернатора содействия в поездке на юг, тот счел его шпионом, разыскивающим корпус принца Гессен-Гомбургского, и отправил в Петербург. Там автор сначала был посажен на гауптвахту, из нее переведен в тюрьму, после допросов его освободили и нашли ему приют в передней Правительствующего сената, где даже разрешили расстилать свою постель, с тем чтобы свертывать ее к началу присутствия.

За год, проведенный в Петербурге, автор завел знакомство с тюремщиками, полицейскими чиновниками, сенатскими канцеляристами. Он разговаривал с просителями и накопил множество наблюдений из служебного быта, а также выслушал немало рассказов о взяточничестве и казнокрадстве и поделился ими с читателями своей книги.

Резкие страницы в ней были отведены осуждению бесчестных иностранцев, слетающихся в Россию на поиски денег и карьеры, в особенности придворной. Они управляют русским государством, не думая о его благополучии, о помощи населению. Их цель — наполнить свои секретные шкатулки и скрыться, чтобы не быть повешенными за воровство. Они торопятся грабить, но на их головы неминуемо обрушится гроза, когда умрет Анна Иоанновна и на трон взойдет дочь Петра I славная принцесса Елизавета. Только через нее московиты освободятся от рабского состояния, в котором находятся ныне. А пока Елизавета живет уединенно и скромно, в бедности и молитвах.

Можно понять, как напугали и рассердили государыню, Бирона, их придворное окружение выпады против иноземцев, завладевших Россией, и похвалы Елизавете Петровне, названной автором ближайшей претенденткой на русский престол. В Петербурге выражали досаду на то, что не раскусили вовремя Локателли и он безнаказанным уехал. Еще и на дорогу ему выписали двести рублей. А ведь ничто не мешало осудить его как шпиона, заключить в тюрьму или поселить в Сибири, откуда он ничего бы не сумел написать и отослать…