Клокотала Украина (с иллюстрациями)

Утром крестьяне на работу шли мрачные и молчаливые.

Скот не переставал падать, а пан все требовал свое: давай ему третьего вола, десятого барана. А нечем платить — иди на гумно, отрабатывай. Обо всем этом говорили между собой уже громко, «только бы не услышали дозорцы».

— Пусть слышат, — сказал Карпо, сердито ударяя цепом по снопам, — все равно придется пятки смазать — уже конец терпению пришел!

— Так иди сюда, хлоп! — послышался за спиной голос дозорца. — Получай! — И он ударил молотильщика нагайкой. — А остальное от пана Щенковского получишь: он тебе смажет пятки. А вы почему остановились, пся крев?

Молотильщики молча, стараясь не смотреть друг другу в глаза, еще ожесточеннее замахали цепами.

IX

Брат Карпа, Микита, жил на краю села. Намахавшись за день цепом над панской рожью, он, как только пришел домой, упал на постель и заснул. Разбудили его какие-то голоса. В хате было темно, но на фоне маленького окошка он увидел фигуру человека и спустил ноги на землю. Думая, что это дозорец пришел выгонять на работу, Микита недовольно сказал:

— Еще и петухи не пели.

— Так оно и лучше, — ответил кто-то от двери.

— Ночь — казацкая мать, — добавил второй.

Голос был незнакомый.

— Вставай, Микита! Гостей привел!

— Матушки! Это ты, Яцько?..

— Очухался?

— Откуда ты взялся? Пан по всему селу тебя ищет. Лучше не показывайся.

— А теперь мы сами поищем пана, — снова послышался незнакомый голос.

Микита взялся за кресало, чтобы зажечь лучину, но его удержали за локоть.

— Не надо. Что у вас тут стряслось?

— Драча избили. Говорят, упырь был. А может, и врут. Где упырю выдержать такое: кол в руку толщиной изломался, а он только ругается. Стерва человек, а еще вроде бы и свой казак. Ну, ему ночью всыпали... А ты, Яцько, лучше не объявляйся. Вчера с гумна забрали нашего Карпа, говорят, в яму бросили, — а за что? Что только на судьбу хлопскую посетовал. А кто же это с тобой? Что-то не узнаю...

— Говори, говори, Микита: эти люди пришли за хлопа заступиться. Я же тебе рассказывал, как на ярмарке казак учил меня уму-разуму. Теперь пойди к соседям, шепни им на ухо: тот казак зовет на пана идти. Пускай собираются!

— Что это ты надумал, Яцько? — встревоженно спросил Микита. — А как не придет тот казак, тогда всех на кол?

— Он уже ждет на выгоне, а вот его товарищ.

— Иди, иди, человече! — сказал незнакомый голос. В свете окна Микита увидел казацкую шапку. — Наш атаман ежели пообещал стать крестным отцом вашего пана, так тому и быть. А то вчера Зосю утопил, сегодня над казаком поглумился, а завтра хлопа борзыми псами затравит.

— И затравит, как есть затравит! Наш Карпо света не увидит. А за что? Только за то, что на долю хлопскую пожаловался.

— А может, пусть его лучше бог покарает, того пана? — отозвался с постели голос жены. — Страшно, еще людей под виселицу подведете.

— Паны о боге не думают. Ну, а коли ты, Микита, боишься, так подремли еще, а мы пойдем.

— Чего мне бояться? Вот только шапку найду. А гуртом и батька бить легче. Вы мне только покажите сначала того казака, ведь на панском дворе и милиция и оружие... На них бы Максима Кривоноса. Он, слыхал я, на кого разгневается, тому уж по земле не ходить. А ты, Яцько, лучше не объявляйся. Где ж это шапка?

— Пошли, Мартын. Вижу, не туда я тебя привел...

— Почему же? Я вас догоню, вот только шапку... А ну, жена, ищи и ты!

Темные фигуры с вилами, с косами, а кое-кто и с оглоблей в руках сходились под деревьями, склонившимися над валом. Слышно было, как в кустах фыркают кони. Максим Кривонос и Савва Гайчура с лесовиками сидели на траве, свесив ноги в ров. Подошел Мартын, джура Кривоноса, и присел возле них на корточки.

— И этих уже хватит.

— А сколько? — спросил Кривонос.

— Человек тридцать, а остальные, наверно, подойдут на огонек.

— Коли будут все, виновных панам не найти.

Подошло еще человек десять, Яцько сказал:

— Больше не будет.

— А Микита пришел?

— Все еще шапку, верно, ищет.

— Еще на панский двор побежит искать. Он такой — с перепугу и на себя донесет.

— Зовите людей сюда!

Максим Кривонос встал.

— Люди, кому жаль пана, или у кого душа уже в пятки ушла, или кому и так хорошо живется, — пусть возвращаются домой. Таких нам не нужно. А мы пойдем да спросим пана-ляха: какие он имеет привилеи, что нашей землей владеет? По какому праву он людей православных мучает? Почему заставляет на себя по пять дней в неделю работать? Что он, сражался за эту землю, как мы с вами?

— За что сжил со свету мою Зосю? — крикнул Здирка.

— И спросим!

— А почему это он пристал к Драчу?

— А тебе жаль? Пусть не лезет в паны.

— Куда девал Карпа?

— Спросим!

— Ну, так двинемся, люди, святую правду защищать. Много ли нас?

— Все, все пойдем! Мы его спросим, мы теперь с ним побеседуем!

Во дворе у Щенковского сторож стучал в колотушку. Яцько Здирка, отобрав десяток парней, пошел вперед. Еще десять человек с Гайчурой заходили со стороны сада, а Максим Кривонос с остальными направился к воротам. У ворот была сторожка, в которой бодрствовала надворная служба. Темная ночь укрыла строения, только на фоне неба вырисовывались то крыша, то купы деревьев. Сторож все еще постукивал по ту сторону дома, в сторожке было темно. У самого двора густо запахло сеном. Кто-то шепотом сказал:

— А жеребца так и не нашли.

— Дозорец увидел. «На что, говорит, такой хлопу?» — «Может, говорю, на войну пойдет». — «А разве он рыцарь или уроджоный? Пускай за возом ходит».

Вдали что-то жалобно застонало.

— Душа покойника!.. — прошептал испуганный голос.

— Наверно, и на том свете не сладко хлопу.

— Сова, должно быть.

Но стон вдруг прорвался коротким криком и затих. Не стало слышно и колотушки, вместо нее со двора донесся голос сыча.

— Беду или смерть предвещает?

— Гайчура нас опередил, — сказал Мартын и нажал на ворота.

С той стороны кто-то гремел засовами.

— Заходите, — позвал Яцько, — в людской всех гайдуков заперли. А мне бы только пана поймать — я из него душу вытрясу, я у него блуд со штанами вырву!..

Савва Гайчура уже стоял на крыльце и молотил кулаком в дверь, а крестьяне кольцом окружили дом. В сенях послышался чей-то голос.

— Пан! — злорадно прошептал Здирка, но невольно отступил за Кривоноса.

Савва Гайчура засипел:

— Принимай гостей, вашмость!

— Пришли с того света, — подхватил Яцько, — и Зося, и Свирид Гедзь. Еще не забыли, пане?

Из предосторожности Гайчура отошел за стену и повернул ухо к двери. Но за дверью было тихо.

— Наверно, обмер пан.

— Берегитесь, берегитесь! Он еще придумает что-нибудь.

В сенях снова послышался шорох, вслед за ним какой-то визг, потом громко залаял пес. Крестьяне шарахнулись от крыльца.

— Это же волкодав, он сразу за горло хватает! Ей-ей, задушит!

В это время за углом зазвенело окно, сверкнул огонек, и крестьяне закричали:

— Лезет, лезет, черт!

За угол с криком бросилось еще несколько человек, но Кривонос не сдвинулся с места. Он стоял на крыльце и сосал свою люльку. Когда у крыльца стало пусто, дверь вдруг открылась, из нее выскочил рассвирепевший пес, а за ним следом кто-то в длинном халате, с пистолями в руках.

Пес сгоряча перескочил через ступеньки, но Мартын, стоявший за точеной колонной, успел огреть его по спине клинком. Максим Кривонос стоял на крыльце. Услышав, как от неожиданного удара пес пронзительно взвизгнул, Максим захохотал так громко, что выскочивший в халате пан с перепугу выстрелил из обоих пистолей куда попало. Кривонос загремел еще сильнее и угостил пана кулаком по затылку так, что тот слетел со ступенек и растянулся на земле.

— И этот гавкнул, как псина, — сказал Гайчура, спускаясь к нему по ступенькам, но Мартын уже упал на халат сверху и проворно отнял пистоль.