Фарисея. Послесталинская эпоха в преданиях и анекдотах

О чём мечтает муж, ложась спать в однокомнатной квартире?

Чтобы тёща и дети уснули раньше, чем жена.

БЕСПЛАТНАЯ МЕДИЦИНА

— Советская медицина самая бесплатная в мире.

Того она и стоит.

Чтобы лечиться, нужно иметь хорошее здоровье.

Он зарезал двух народных артистов, одного космонавта и ещё многих. Это не был разбойник. Это был хирург. И люди — неисповедима душа больного — вручали свою хрупкую жизнь и жизнь своих близких именно ему.

— Мадам, вы, наверное, знаете мой тариф? Я поручу вашего ребёнка моему ассистенту. Это обойдётся вам много дешевле.

— Нет, профессор, — женщина сжала руки. — Серёжа мой единственный сын. Я хочу, чтобы операцию делали вы.

— Хорошо, мадам. Кстати, моего любимца тоже зовут Серёжа!

— У вас сын?

— Нет, у меня попугай Серёжа.

Женщина растерянно кивнула, а врач продолжил:

— Я не знаю английского, но специалист уверял меня, что у птицы кембриджское произношение.

Попугай жил в больнице, и санитары относились к нему не лучше, чем к больным. Оба Серёжи погибли в один день. О смерти мальчика академику сообщили, и он устроил разнос за «послеоперационный недосмотр». Про попугая доложить не осмелились. Из него сделали чучело, а академику объяснили, что попугай погрузился в зимнюю спячку. А до весны или чучело научится говорить, или академик разучится, или виновных не сыщешь.

Аптекарша гонится за человеком:

— Мужчина, это вы купили аспирин?

— Я по ошибке дала вам цианистый калий!

— Но я его уже принял.

— Тогда быстрее доплатите двадцать копеек!

Американский врач говорит:

— У нас иногда бывает: лечат от одной болезни, а пациент умирает от другой.

Советский врач говорит:

— А у нас от чего лечат, от того и умирает.

ПРАВОСОЗНАНИЕ. КРАМОЛЬНИКИ

Эта история произошла в середине 80-х годов.

Во МХАТе шла пьеса Михаила Шатрова «Так победим!». По ходу действия демонстранты эпохи революции шагали по сцене с лозунгами. Оказалось, что лозунги не читаются с галёрки, и режиссёр Олег Ефремов распорядился отнести их на переделку.

Рабочий сцены — мулат, дитя одного из молодёжных фестивалей — взвалил на плечи два транспаранта «Да здравствуют свободные профсоюзы!» и «Да здравствует свобода фракций в партии!» и неспешно пошёл по Тверскому бульвару, а потом по улице Горького. Прохожие с опаской смотрели на странную фигуру. Образовалась группа зевак. Это начало напоминать небольшое шествие, и лозунги обрели крамольный смысл. У памятника Долгорукому наперерез демонстрантам ринулись милиционер и два человека в штатском. Мулата задержали. По документам он оказался Василием Ивановым. Демонстранты рассеялись. КГБ начало расследование. Дело прекратили, когда вмешался Олег Ефремов и дал объяснения.

Была страшная стужа. Воробей замёрз и упал на землю. Шла корова, уронила лепёшку и накрыла воробья. Воробей отогрелся и зачирикал. Услышала кошка, сцапала его. Мораль: не тот враг, кто тебя в дерьмо посадит, не тот друг, кто тебя из дерьма вытащит, а если попал в дерьмо, то сиди и не чирикай.

Мне семьдесят лет. Присудили десять. Хрен я им доживу!

Возвращался Гена из ресторана. Попросили какие-то ребята, тоже в большом подпитии, довести очень пьяного человека, ему, мол, в твою сторону. А человек этот через несколько шагов умер — до смерти избитый оказался. Провожавшие, наверное, его и избили. Когда Гену в милиции допрашивали, в протокол про этих ребят всё было занесено. Протрезвев, Гена ничего не помнил. В милиции стали разрабатывать версию, что убил Гена — немотивированное преступление. Следователь вызвал его мать и сказал: «У вас двухкомнатная квартира. На одну — это много. Сыну вашему или высшую меру, или пятнадцать лет дадут. Не хотите ли поменяться на однокомнатную?» Мать — женщина малограмотная, — расплакалась, да и всё. А потом ей объяснили, что следователю нужно три тысячи передать. Большие это для неё деньги, но нашла бы, да побоялась: хуже бы не было. А что уж хуже: сыну семнадцать лет, а суд решил: сидеть ему почти столько, сколько он прожил — мол, много несовершеннолетних среди преступников, поэтому следует им наказания ужесточить. Сыграло роль и отягчающее обстоятельство: экспертиза установила, что избиение было зверское — у погибшего ни одного неповреждённого органа не осталось.

Суд не учёл, что, когда Гену задержали, он стоял над лежащим на тротуаре человеком и не пытался скрыться. До невменяемости пьян? А как же придумал версию про пьяную компанию? Концы с концами у суда не сходятся. Им дело надо было закрыть.

Рабинович спрашивает у пропагандиста:

— Куда делось мясо?

На следующем политзанятии Иванов спрашивает:

— Куда делся Рабинович?

Вопрос анкеты: «Были ли вы репрессированы, а если нет, то почему?»

— А ты, петух, за что сидишь?

— За политику: пионера в жопу клюнул.

Заповедь лагерников: «Не жди, не бойся, не проси».

Судье звонят сверху:

— Нужно осудить телеграфный столб.

— Хорошо, осудим за то, что окопался, завёл связи и — поскольку на него клеют объявления о купле-продаже — за спекуляцию.

После Сталина судопроизводство улучшилось: перестали расстреливать до вынесения приговора, но сажают в психбольницы до начала следствия.

— Имею ли я право?

— Имеете.

— Могу ли я?

— Не можете.

Сахаров — диабет советской власти.

Диссиденты делятся на три группы: досиденты, сиденты и отсиденты.

Купить честного человека нельзя, но продать можно.

В любом революционном движении тьма провокаторов. Близкий Ленину большевик Малиновский оказался осведомителем охранки. В разное время подозрение падало на Сталина, Каменева, Дзержинского и других. Если провокатор остаётся неизобличенным, победа революции становится его победой. Они играют беспроигрышно, в две лузы. Не обошлось без них и правозащитное движение.

Профессор Леонид Столович сказал:

— Я должен оппонировать диссертацию «Художественный образ как процесс».

Профессор Юрий Лотман спросил:

— Это что, о Синявском?

У профессора Тартуского университета Юрия Лотмана в начале 70-х годов был обыск, так как его дом посещала одна поэтесса-диссидентка. В соответствии с новыми правовыми веяниями при обыске был наведён идеальный порядок. Лотман радовался: «Наконец я могу найти у себя любую рукопись!»

Долгие годы профессор Тартуского университета Юрий Лотман был невыездным. За это время он получил массу всевозможных приглашений со всего света. Юрий Михайлович хранил их в отдельной папке, названной им: «Письма русского путешественника».