Княгиня Ольга

Ольга привыкла ездить по городу и навещать тех, кого ей хотелось видеть. Как‑то она объясняла Святославу, что князь Игорь погиб, потому что общался с людьми только в военных походах или на пирах в княжеских палатах. Святослав тогда посмотрел на нее и ничего не ответил. Сейчас, по дороге к Порсенне, она вспомнила эти свои слова, сказанные сыну.

Порсенна был для нее собеседником, равного которому не сыщешь в Киеве. Он знал римскую историю как жизнь своих родных и говорил о ней взволнованно, как будто дело касалось его лично. Судьба этрусков и судьба Рима волновали его, он горячился, вспоминая события, которые случились и пятьсот, и тысячу лет назад. И поражение этрусков в борьбе с Римом Порсенна переживал столь же искренно, как не мог забыть и смерть князя Игоря. За это Ольга и любила Порсенну, и ей было приятно с ним беседовать. Она сердцем чувствовала, что гибель князя Игоря для него не забыта, не смыта временем. Не то что для многих других людей, даже тех, кому покровительствовал князь и сделал много добра, а сейчас сердца и глаза их пусты.

Ольга знала наизусть многие песни и рассказы Порсенны.

— Троянцы были этрусками, — воздевал вверх руки Порсенна, — никто не хочет помнить, что настоящее имя последнего троянского царя Приама было Подарк. Это понятно и этрускам и русским. Приамом его прозвали, потому что его выкупила у Геракла, разорившего Трою еще до Троянской войны [135], его сестра за свое покрывало. И Эней, спасшийся из горящей Трои во время Троянской войны, тоже был этруск. Его предок Дардан родом из этрусского города Кортоны, а оттуда переселился во Фригию в Малой Азии. Вы, русские, просто не знаете, что обязаны Фригии именем Бог… Да, да, фригийцы поклонялись Астарте, как и те, что основали когда‑то Киев, и у них главным божеством был бог Богайос. Все мы пришли из Малой Азии…

Ольга вспомнила это и улыбнулась. Фригийцы, слово «бог», Троя. Какое отношение могли иметь они к неразрешимым, запутанным делам Киева и всей Руси? Забавно, что Святослав, будучи ребенком, охотно слушал Порсенну и многое запомнил.

Ольга так ясно, будто это было вчера, вспомнила светлую горницу, большой дубовый стол и Порсенну, склонившегося над лирой — он что‑то в ней чинил. И Святослава, сидящего у стола, жадно слушающего рассказ.

— Малая Азия — далекая земля, но это наша колыбель, мы оттуда пришли в этот мир. Сколько там было царств, и сколько царств было этрусскими — Троя, Лидия, Кария, Линия [136], Фригия… Троя была давно, а эти царства жили долго. И каждое что‑то оставило.

Порсенна поднял голову от лиры, продолжал говорить.

— В древней Лидии жили этруски, и столица ее славилась драгоценными камнями. Стоящей был город Сарды, и по имени ее назывались камни — сардары, или сердолики.

Солнце светило в окна, и светлая головка мальчика сияла золотом. Порсенна поднял руку, на которой рыжели сердолики: «Это спасает от ран, споров и ссор, от лихорадки… Лидит, лидийский камень…».

— Лидия погибла от вторжения персов почти полторы тысячи лет назад, и последним царем ее был Крез, который слишком доверился дельфийскому оракулу. Крез послал ему в дар изваяние золотого льва на подставке из 117 золотых кирпичей. Почему 117? Потому что священное число 13 умножалось два раза по три — тридцать девять на три… Разве можно было довериться оракулу врага, которого хочешь завоевать? Ведь Крез и Лидия воевали с греками. А когда подошли персы, Крез спросил, воевать ли ему против персидского царя Кира. И лживый дельфийский прорицатель обещал ему победу, если Крез перейдет реку Галис. Он перешел — и был полностью разбит. Никогда, Святослав, не доверяйся оракулам, тем более — вражеским.

— Крез вернулся домой, распустил войско, и, хотя стояла глубокая осень, неожиданно под стенами Сард появилось войско персидского царя. 14 дней он осаждал столицу, взял город и убил Креза. Это было в 546 году до рождения вашего Христа. — Порсенна кивнул головой Ольге, и она удивилась, что он видел ее. — И погибло прекрасное царство Лидия.

Порсенна приладил струну к лире и провел по ней ладонью:

— Но пока Крез был жив, он любил собирать у себя пиры и приглашать мудрецов, чтобы похвастаться своими богатствами. Был у него в гостях и знаменитый скифский мудрец — один из семи мудрецов мира — Анахарсис. Не только этруски, но и скифы с вами в близком родстве, и ты, Святослав, должен знать о них.

— Так вот, на пиру, Крез спросил у Анахарсиса (а был при этом и знаменитый греческий мудрец Солон, они были вместе со скифом), какое из живых существ он считает храбрейшим. И Анахарсис ответил: «Диких животных, потому что они одни мужественно умирают за свою свободу».

Крез удивился и спросил, кого он считает из живых существ справедливейшим. И Анахарсис опять ответил, что самые справедливые — это дикие животные, потому что они живут по установлениям природы, а не по законам людей. Природа есть создание божества, а закон — установление человека, и поэтому справедливее пользоваться тем, что открыто богом, а не человеком.

Тогда Крез решил высмеять Анахарсиса и спросил: «Может быть, дикие звери и самые мудрые?» Так получается в его рассуждениях.

Анахарсис не удивился и не отрицал того, что предпочитать истину природы истине закона — это и есть основной закон мудрости.

Этот пир и эту беседу описал в своем сочинении «Библиотека» Диодор Сицилийский [137], я его читал. Так они рассуждали — самый богатый царь и самый мудрый мудрец, Крез и Анахарсис, а потом они были убиты. Креза убили персы и погубили его царство,. Анахарсиса убил родной брат из зависти, когда он вернулся на родину в Скифию. Брат застрелил его на охоте, побоявшись, что Анахарсис установит в Скифии эллинские обычаи. Сохранились письма великого скифа к Крезу, и ты, Святослав, должен их знать. — Порсенна закрыл глаза, будто прощаясь с тенями тех, кто давно ушел в мир, куда уходили все.

— А этруски? — спросил хитрый Святослав. Он знал, как привести учителя в доброе настроение.

Порсенна встрепенулся.

— Этруски тоже все умерли…

Он посмотрел в дальний угол горницы, будто там находилось нечто, видимое ему одному.

— Этруски, будто зная о своей судьбе, не жалели сил и золота на надгробные памятники. И лучший из них был сооружен в Карии ее правителю Мавзолу. Супругой его Артемизией. В карийском городе Галикарнасе. Это случилось спустя двести лет после смерти Креза, и Мавзол сделал Карию независимой от персов. Весь древний мир ездил смотреть на это чудо — мавзолей. Нельзя описать эту красоту, как говорили древние. Его разрушило землетрясение совсем недавно. Конечно, и жители Лидии и Карии состояли только в родстве с этрусками, но ведь и это важно.

Когда Порсенна начинал говорить о судьбе этрусков, его уже нельзя было не слушать — столько печали и боли в его словах.

— Но самая близкая для вас, русских, страна в Малой Азии — это Ликия.

Ольга никогда ничего не считала для себя зазорным, если дело касалось сына. Поэтому и присутствовала при этих беседах, боялась вредного влияния. Этого боятся все матери, осторожные матери, а значит, и мудрые. А кто не боится — тот расплачивается потом.

Княгиня думала об этом и сейчас, живо представив себя тогдашнюю, усмехнулась: «Даже мало изменилась».

Рассказы Порсенны о Ликии, о том, что на ликийском языке имя Лада — славянской богини, любимой покровительницы семьи и любовного согласия — значило жена и мать и о ликийской богине Лето — и это имя нам знакомо — матери Аполлона и Артемиды — Ольга знала наизусть. — Аллу — это этрусский бог, которого у нас украли греки! И назвали Аполлоном!

Порсенна так горячился, будто тати [138] и в самом деле обокрали его дом.

Ольга стала относиться к рассказам Порсенны совсем по–иному, когда поняла, что все, что касается гибели Рима, с некоторых пор начало задевать ее так же, как и повседневные события. Она не заметила, когда случился этот поворот. Но неотступные мысли о необходимости что‑то делать с жалобами христиан на притеснения, глубокое ее личное сочувствие им и невозможность действительно помочь заставляли совершать часто обратное тому, что бы хотелось.