Трагедия «Русского Макарта»

, когда осмысленные взоры детей, едва пробуждаемых к жизни, уже скользили по полотнам Кипренского и Тропинина, их глаза чутко реагировали на виртуозную линию граверного резца... Детям своим Егор Иванович постоянно внушал:

- Искусство - это религия, искусство для того и есть, чтобы облагораживать людей, делая их добрее и лучше...

Первые рисунки Кости Маковского бережно поправляла рука мудрого старца Тропинина - лучшего учителя и не найти! Академическая система преподавания, царившая на берегах Невы, была поколеблена на берегах Москвы-реки самою натурой, далекой от идеализации, а богатый опыт Тропинина соразмерял крайности двух школ - петербургской и московской.

В один из дней Егор Иванович расцеловал сына:

- А поезжай-ка ты, Костенька, в Санкт-Питерсбурх... Маковский явился в столицу уже с профессиональной выучкой, привлекая к себе внимание легкостью кисти, декоративностью исполнения. В то время Академия задавала ученикам отвлеченные темы: плач Гектора над телом Патрокла; доверие Александра Македонского к врачу Филиппу;

Иосиф, толкующий сны в темнице, и прочие. Навестив родителей в Москве, Костя рассказывал:

- А раньше бывали и такие темы: изобразить фиговое дерево, над оным расположить Петербург, а под оным - римскую вакханалию. Что я слышу от профессоров? Одно и то же: ножку усильте, а на ручке рефлексика не видать...

Маковский плохо внимал советам наставников, точнее говоря, он попросту отвергал их указания. Но тоже не избежал "классической" участи: его "Харон, перевозящий души мертвых через Стикс", заслужил медаль, в которой ему отказали на том основании, что автор.., молод. Случайно картину увидел Теофил Готье, бывший тогда в Петербурге.

- Я начинал жизнь не поэтом, а живописцем, - сказал Готье Маковскому. - Я в большом восторге от вашего Харона и предсказываю вам, что вы пойдете значительно далее тех счастливцев, что получили медали из серебра и золота...

Вскоре Маковский исполнил портрет графа Муравьева-Амурского - и ко времени! Накануне был ратифицирован Пекинский трактат, закреплявший русские земли по Амуру, и художник изобразил Муравьева под сенью паруса на палубе корабля, бороздящего амурские волны. С этого времени Константин Егорович "сразу становится не только любимым, но и единственным портретистом русской аристократии" (так писал почтенный Игорь Грабарь).

Тургенев уже обозвал Брюллова "пухлым ничтожеством", провозглашая в печати: "Delendus est Brullovius" - "Да будет уничтожен Брюллов", а Маковский, казалось, напротив, подхватывал кисти, выпавшие из рук умерших Брюллова и Тропинина. Восторженная молва о нем еще не умолкла, как вдруг юный живописец со скандалом вышел из Академии! Он примкнул к "протесту тринадцати"; порывая с академической рутиной, они образовали свободную творческую артель во главе с Крамским - Константин Егорович вписался в славную плеяду тех, кого позже стали называть передвижниками. Но соединять свой личный успех с идейной борьбой за утверждение жизненной правды Маковский не