Богатство военного атташе

— Скажите, пожалуйста, полковник граф Кромов?.. — Рука, обтянутая белой замшевой перчаткой, повисла в воздухе в направлении к двери в кабинет атташе.

— Так точно, ваше высокоблагородие.

Полковник с улыбкой снова обратился к унтер-офицеру:

— Мне ваше лицо кажется знакомым…

— Так точно. Унтер-офицер ее императорского высочества Восьмого уланского Вознесенского полка Полбышев!

— А… — протянул полковник приветливо, но сразу было ясно, что он так и не припомнил ничего. — Садитесь же, господа, — повторил он и отошел от Полбышева.

Алексей Алексеевич Кромов в наброшенной на плечи шубе водил пальцем левой руки по бесконечной колонке цифр на листе бумаги, а правой щелкал костяшками больших канцелярских счетов. Он был настолько погружен в свое занятие за заваленным бумагами столом, что не заметил, как дверь в кабинет приоткрылась и заглянул нарядный полковник.

Кромов трудился, а гость рассматривал его, и по лицу гостя бродила улыбка.

Кромов поднял голову и сразу увидел гостя. И тогда гость тихонько запел:

Последние слова они пропели вместе, и гость ступил в кабинет. Крепко, дружески обнялись.

— Алексей, почти седой…

— Французы говорят: ничто так не старит, как годы. А мы говорим: седина в голову — бес в ребро.

— Ой ли? Что-то обстановка для беса самая плачевная. Кто бы мог подумать, что Алексей Кромов превратится в канцелярскую крысу.

— В седую канцелярскую крысу. А ты, Вадим, ничуть не изменился.

— Ты думаешь? Ну уж так и быть, у полковника Горчакова нет тайн от военного атташе.

И гость снял фуражку. Между взбитых кудрявых висков открылась лысина.

— Куда ж ты кудри дел? — Алексей Алексеевич в комическом ужасе всплеснул руками.

— Вот вились, вились и все вывелись. А ты что закутался, как эскимос?

— Мерзну!

— А камин на что?

— Дымит, черт. Мы уж не раз угорали.

— Ничего удивительного. Париж. Приедешь — угоришь.

— Угар — это ерунда. Сумасшедшие изобретатели замучили совсем. Сегодня один с утра явился с визитной карточкой от моей жены. Изобрел беспламенный порох. Представляешь? Высыпал мне на стол какую-то пакость и поджег. Уверял, что не загорится. Еле всем представительством потушили. Сколько раз просил Лиз не посылать ко мне всяких идиотов!

— Мадам Кромова по-прежнему неотразима?

— Сам увидишь. Каким попутным ветром тебя к нам занесло?

— Это военная тайна.

— Значит, ты ко мне по делам.

— Да. Штаб верховного командования…

— Пойдем поговорим. Я знаю одно подходящее местечко. Принимаешь приглашение старого парижанина?

…Они сидели в кафе на Итальянском бульваре, за тем же столиком.

— Когда началась эта всемирная бойня, я утешался тем, — волнуясь признавался Алексей Алексеевич, — что если здесь, за границей, мне трудно, то хотя бы дома, в России, меня понимают.

— Нет, Алексей. — Горчаков быстро заговорил, понизив голос: — Прошлое позорное поражение их ничему не научило. Дальше парадных маневров в Красном Селе они не мыслят. А Распутин торгует Россией, как цыган на конской ярмарке.

— Если бы это не ты говорил, Вадим, я бы усомнился. Сердце отказывается верить. Неужели ни у кого недостанет мужества раскрыть глаза государю?

— Древние говорили, что если боги хотят наказать кого, то лишают разума. Государь слабоумен… России нужна твердая власть…

— Где же выход?

— Ты, Кромов, — наш, с тобой я могу быть откровенен. Необходим парламент, конечно под нашим контролем. У нас сильная партия, мы надеемся победить. Либеральные толстосумы тоже организовались в партию, но с ними можно поладить, если не захлестнет слева. Вся Россия теперь распалась на партии.

— Давно известно: где соберется трое русских, сразу же возникают четыре политические партии.

IV. Октябрь 1917 года. Благотворительный концерт

Посол Временного правительства в Париже Маклаков устроил благотворительный концерт в здании посольства.

Была приглашена знаменитая в Париже русская певица Наталья Тарханова. Перед началом концерта дипломаты, их жены, приглашенная актриса, ее аккомпаниатор и два именитых французских гостя коротали время за беседой и коктейлями.

Кромов остановился у окна, отвел рукой складки шторы. Над ночным затемненным Парижем черным скелетом высилась громада Эйфелевой башни.

Внезапно вспыхнули лучи прожекторов. В их перекрестье повисла светло-желтая масса в форме толстой сигары.

— Смотрите — цеппелин! — Наталья Владимировна Тарханова придерживала рукой штору. — Неужели снова будут бросать бомбы?..

Из-за ее плеча выглядывал молодой дипломат, начальник протокола, которого здесь запросто звали «милый Жорж».

Цеппелин поплыл, стараясь выскользнуть из слепящих лучей, сопровождаемый белыми облачками разрывов шрапнели. Выскользнул. Прожекторы, пошарив в небе, погасли.

— Вы, граф, согласны с Мопассаном, что Эйфелева башня давит Париж своей пошлостью? — важно спросил «милый Жорж».

— Не согласен. Очень удачное сооружение для установки пулеметного гнезда против вот таких цеппелинов, — ответил Кромов.

Наталья Владимировна смеялась.

— Я забыл, что спрашиваю военного атташе, — пробормотал «милый Жорж» и отошел к гостям.

— Алексей Алексеевич! — Актриса смотрела на Кромова своими широко расставленными посерьезневшими глазами. — Жорж сейчас сказал мне под страшным секретом, что вы оставляете свою должность и возвращаетесь в Россию… Я… Я не хочу этому верить…

— Дамы и господа, — торжественно возгласил посол Маклаков, приняв от лакея бокал, — я рад, что наш благотворительный концерт в пользу вдов и сирот русских солдат, погибших при защите прекрасной Франции, проходит в дни, когда Временное правительство России, которое я имею честь представлять, призывает наш народ к войне до победного конца. — И, картинно отставив локоть, пригубил из бокала.

Гости последовали его примеру.

Кромов произнес, обращаясь ко всем:

— Вы не находите, господа, что в сочетании слов «Временное правительство» для русского уха есть что-то комическое?

Маклаков побагровел. Он пригладил на висках и без того заглаженные редкие волосы и сказал с наигранным упреком:

— Побойтесь бога, Алексей Алексеевич! Мы не одни, здесь наши гости, союзники…

— Вы имеете в виду барона Манжена? — Кромов вежливо поклонился в сторону толстощекого немолодого француза с угольно-черными нафабренными усиками, который расположился в креслах рядом с женой Кромова, красавицей Елизаветой Витальевной. — Этот ваш гость не понимает по-русски. А мосье де Гринье — мой коллега по обеспечению союзных армий — по-русски понимает и знает, что мы, русские, обычно засекречиваем то, о чем узнаем последними.

Худощавый, подтянутый де Гринье озорно улыбался Кромову.

— Тогда позвольте вас спросить, — Маклаков все еще старался сдержаться, ему с трудом это удавалось, — зачем вы все это говорите, для кого?

— Для вас, представителей Временного правительства в Париже. Мой предшественник, передавая дела, произнес напутствие. Чтобы служить России, сказал он, необходимо соблюдать только одно правило — ни в чем никогда не проявлять инициативы: «Дела не делай, от дела не бегай». А я сдуру этому напутствию не следовал. Господин Керенский настаивает на моей немедленной отставке с поста военного атташе. И тут же истерическая телеграмма: Керенский просит, умоляет меня не покидать пост во имя Родины. Вы думаете, что он оценил мою многолетнюю инициативу на этом посту? Нет. Просто ему доложили, что в заграничных банках двести пятьдесят миллионов золотом на русские военные заказы и эти деньги можно получить лишь за моей личной подписью. Господин Керенский с легким сердцем перечеркнет все мои усилия во имя России, как только получит всю сумму. Но для этого я должен быть убежден, что передаю военные кредиты в надежные, а не временные руки. А пока… — Кромов оглянулся.