Богатство военного атташе

— К сожалению, это невозможно. Французское правительство отказало ему в кредитах, и он умирает от кровоизлияния в мозг! До встречи во Фриско!

Выйдя из здания вокзала в Париже, Кромов взял такси.

Машина проехала через ночной, освещенный яркими рекламами город, выехала на набережную и свернула в узкую улочку.

За низкими оградами светились окна особняков.

Машина затормозила у тротуара. Алексей Алексеевич зашагал вдоль оград. Остановился у ворот одного особняка. Дом был залит огнями.

Кромов отступил в густую тень дерева. Из дома до него долетели пассажи рояля. Голос, знакомый голос Натальи Владимировны, запел по-русски: «Нет, не тебя так пылко я люблю».

Алексей Алексеевич слушал.

Потом раздались аплодисменты. В освещенном окне задвигались силуэты людей.

Кромов вышел из-под дерева и поспешил к своему такси.

XI. Июль 1918 года. Продажа коня

В жокейской парижского отделения «Жокей-клуба», где по стенам в строгом порядке были развешаны уздечки, шпоры, хлысты и седла, на табуретке сидел одетый по всей форме профессиональный жокей, платный сотрудник клуба — англичанин — и натягивал сапог. Рядом стоял Кромов.

— А кто покупатель, Бен?

— Он не назвал себя. По обличью — французский офицер. — Жокей мучился с сапогом.

Сапог наконец сдался и налез на ногу. Жокей встал и притопнул.

Кромов достал часы, взглянул:

— Без двух минут десять. Пора, пошли.

Англичанин надел цилиндр.

Они вышли из жокейской — высокий, начавший полнеть Кромов и маленький сухощавый жокей, миновали полутемный, идеально выметенный коридор конюшни, жокей толкнул калитку в сплошных деревянных воротах, и они шагнули через высокий порог на залитое слепящим солнечным светом скаковое поле.

Оба зажмурились от яркого света, и, едва глаза привыкли, Кромов увидел, что через скаковое поле к нему, стараясь не спешить, идет мужчина в форме французского офицера. Он показался Алексею Алексеевичу знакомым.

Да это же Петька Воронский! Петька, его однокашник по Пажескому корпусу, всего на год моложе. Почему он во французском мундире?

— Кромов! Алешка!

— Петька Воронский! Как прикажешь понимать сей маскарад?

Англичанин невозмутимо наблюдал встречу старых приятелей: объятия, похлопывание друг друга по спинам.

— Это, брат, не маскарад, — сказал Воронский, двигая полными красными губами. — Ты имеешь честь разговаривать с полковником французской армии.

— Вот как? — Выражение радости от встречи сбежало с лица Кромова. — Маньчжурскую кампанию ты начинал прапорщиком.

— А два года назад получил ротмистра. Ты знаешь, как туго у нас продвигаться по служебной лестнице. Французы сразу оценили меня — по достоинству.

И Петька Воронский подмигнул.

— Поздравляю, — Алексей Алексеевич перешел на французский язык.

— Благодарю. Ну что же, покажешь своего бесценного жеребца? — Воронский продолжал говорить по-русски.

Кромов кивнул жокею. Англичанин поджал сухие губы и резко дважды свистнул.

Ворота конюшни распахнулись, и двое конюхов вывели на растяжках каракового англизированного жеребца, переливающегося на солнце, словно он был облит глазурью.

— О, хорош! — изумленно протянул Воронский, когда конюхи проводили жеребца перед ним.

Англичанин вскочил в седло, собрал повод. Конюхи разом отстегнули растяжки. Жеребец, сдерживаемый поводом, пошел по кругу упругой рысью.

— Какой шаг, какой шаг! — восхищался покупатель. — Красавец, что твой Нижинский!

Англичанин перевел коня в галоп. Жеребец пошел тротом, четко выбивая ритм сухими, сильными ногами. Мускулатура рельефно выступала под блестящей шерстью.

— Это верно, что ты собирался записать его на приз? — спросил Воронский.

— Верно, — отвечал Кромов. — Это не единственная глупость, которую я мог бы сделать во Франции.

Воронский весело расхохотался. Теперь жокей пришпорил жеребца.

— Однако, — сказал покупатель и покрутил головой. — Однако!

Жокей остановил коня. Тот грыз трензель, нетерпеливо перебирал ногами. Казалось, двух кругов и не было пройдено.

— А каков он в конкуре? — спросил Воронский, ласково похлопывая жеребца по шее.

— Останешься доволен, — ответил Кромов.

— Сердце старого кавалериста не выдерживает! — воскликнул Воронский. — Я хочу сам попробовать. Где здесь можно переодеться?

…Жокей держал жеребца под уздцы. Воронский, переодетый в бриджи и сапоги, сидел в седле. Жокей и Кромов стояли в центре скакового круга, там, где на зеленом газоне были расставлены препятствия.

— Согласись, Алеша, — сказал Воронский, — в Пажеском корпусе я уступал тебе в полевой езде, но в конкуре мы были почти на равных.

Кромов подтвердил кивком головы. Воронский собрал повод, жокей отступил в сторону. Воронский картинно смотрелся в седле. Он сделал полукруг и послал коня на препятствие. Четкий глухой перестук копыт, и вдруг перед самым препятствием жеребец присел на круп и вильнул в сторону.

— Анкор! — крикнул жокей. — Повторить!

Воронский снова сделал полукруг и выслал жеребца. Тот же результат. Всадник с трудом удержался в седле.

— Черт знает что, — сказал он, подъезжая. — Не надо было хвастаться.

Он соскочил с седла и передал коня жокею. Лицо Воронского взмокло, покраснело, он снял синюю французскую фуражку, ладонью вытер щеки и лоб.

— Я покупаю жеребца. Англичанин сказал мне цену. Деньги немалые, но конь того стоит.

— В ваших руках, мосье мой полковник, он приобретет еще большую цену.

— Ай-ай-ай, — сказал Воронский. — Это мне наука. Не надо было хвастаться. Скажи, Алексей, разве французское правительство не предлагало тебе перейти к ним на службу? Я слышал, что…

— Нет, не предлагало, — прервал его Кромов.

— Хороши союзнички! Тебе не предлагало. Французы — легкомысленный народ!

— Мосье мой полковник очень строг к соотечественникам.

— К соотечественникам? Ах, да…

Кромов протянул руку:

— Жеребца оформишь через клуб. Прощай. — И зашагал через скаковое поле.

— Граф Кромов! — окликнул его Воронский.

Кромов остановился, обернулся. Воронский стоял, держась рукой за барьер, который он не сумел преодолеть.

— Алеша! — крикнул Воронский. — Ты все время говорил со мной по-французски. Отчего так?

— Из вежливости! — прокричал в ответ по-русски Алексей Алексеевич. — Просто я старался говорить с тобой на твоем родном языке. Прощай.

Петр Воронский долго смотрел вслед уходящему старому товарищу. Кромов так ни разу и не оглянулся.

XII. Август 1918 года. Букет для возлюбленной

Париж просыпается рано. Алексей Алексеевич медленно двигался в утренней деловой толпе. Август, но уже во всем чувствуется осень: в фасонах женских платьев, в ярких плакатах нового сезона на афишных столбах и особенно в названиях осенних цветов. Их продают на улицах из корзин, с тележек, просто предлагают, держа охапку букетов в руках.

— Мосье, купите букетик для своей возлюбленной.

Кромов купил астры. Подошел к уличному зеркалу, оглядел себя. Потрогал кончиками пальцев усы, поправил поля новой шляпы.

Из-за плеча в зеркале выплыло лицо Вадима Горчакова.

— «Стетсон» — модная шляпа, — сказал он. — Но я предпочитаю старую «барсолину». С годами приятно быть немного ретроградом.

Он положил руку на плечо Кромову. Так они стояли, глядя друг на друга в зеркале.

— Алексей, я был у твоих на днях. Мне сказали…

— Что мы разводимся с женой? Увы, да.

— И ты берешь весь позор на себя, как Каренин? Прости, что я вмешиваюсь, но я твой друг, я любил вас обоих… А то, что говорит твой брат Платон, это правда?

— Что именно?

— Что ты сильно «покраснел».

— Неправда.

— Я так и думал, что какое-то недоразумение. Значит, ты готов стать под наше знамя?

— Наше знамя?

— Знамя, на котором начертаны святые слова: за веру, царя и отечество.