Яблоко Невтона

Настроение враз упало. Ползунов поужинал без всякого аппетита, выпив за компанию с капитаном, бывшем уже подшофе, бокал ананасного пунша, и поданные к столу флиссингенские устрицы не произвели на него должного впечатления…

Он вернулся в свой нумер с надеждою, тающей постепенно, что Пелагея, коль обещала, должна зайти. Войдет и спросит певучим низким голосом, чуточку округляя слова: «Чаю не прикажете?» И он не скроет радости: «Да, да, Пелагея, прошу! А приказывать я не мастак. Это капитан Ширман горазд на приказы…»

Но Пелагея в тот вечер так и не появилась.

2

А утром, чуть свет, сибирский обоз, управляемый полусонными ямщиками, выволокся из Москвы на Посольский тракт и двинулся дальше, на Санкт-Петербург. И прибыл туда спустя неделю, пополудни шестого марта. Остановились, как и полагалось по статуту, в кабинетской гостиной, где нумера недурны, но похуже московских… И тем же днем, не мешкая, Ползунов составил отчет Кабинету о доставке колывано-воскресенского серебра. Надеялся, что и его там, в высочайшем Кабинете, примут без промедления и с распростертыми объятиями — не с пустыми ж руками явился неведомый унтер-шихтмейстер из Сибири, а блик-зильбер да золото бликовое доставил ее величеству. Может статься, и сама государыня Елизавета Петровна пожелает видеть и выслушать, расспросить молодого посланца о делах творимых на собственных Ее Величества Колывано-Воскресенских заводах? Такой интерес и участие были бы справедливы.

Однако на следующий день Ползунов не только не удостоился внимания императрицы, но и к управляющему Кабинетом Адаму Олсуфьеву не сподобился угодить. Бумаги его забрали в приемной канцелярии. И некий важный чиновник, моложавый, с залысинами и в строгих роговых очках, не глядя, процедил сквозь зубы:

— Оставьте. Передадим.

— Но мне бы самому к управляющему, — попытался было настоять Ползунов. Чиновник презрительно глянул и голос слегка повысил:

— Неможно! Управляющий ныне в отлучке. Приходите завтра. Нет, послезавтра, — передумал и уточнил: — Желательно поране с утра.

Ползунов и явился через день, пораньше с утра — и снова промашка. Все тот же чиновник взглянул на него сквозь очки, будто на докучливого просителя, и отвернулся:

— Сожалею, сударь. И ныне управляющий занят.

— Но вы же говорили…

— Мало ли што говорил! — рассердился чиновник. — Одначе загодя всего не предугадаешь. А его превосходительство занят важными государственными делами.

— Так и мое дело немаловажное, — дерзнул возразить Ползунов, навлекая на себя еще больший гнев чиновника.

— Сожалею! Но помочь ничем не могу.

— Нет, это я сожалею, — вздохнул Ползунов, теряя самообладание, и вдруг наклонился к чиновнику, тихонько спросив: — Да вы хоть знаете, как добывается руда, какими трудами великими достается?

— А мне, сударь, и знать незачем, — блеснул очками чиновник. — Мое дело не в том состоит.

— А знаете ли, скольких усилий надобится, чтобы доставить руду на завод, к плавильным печам? — не мог уже далее сдерживаться. — А потом переплавить да изъять из нее блик-зильбер… Да вы хоть знаете, что такое блик-зильбер?

— Догадываюсь, — вспыхнул уязвленный крючкотвор. — Но вы-то, сударь, знаете, где находитесь? Столь непочтительно и в таком поучительном тоне разговариваете. Кто вам дозволил?

— Простите великодушно, — спохватился Ползунов, отодвигаясь от чиновника на должное расстояние, подумав при этом: «Каждый сверчок знай свой шесток». И сказал еще мягче: — Токмо я вас не поучал, а хотел лишь сказать, что сребро это, добытое великими трудами, везли мы по зимнику от Барнаула до Санкт-Петербурга ровно два месяца и шесть ден. А оно здесь, выходит, не шибко нужно…

— Как это не нужно! — возмутился чиновник. — Кто сказал, что не нужно?

— Ваша милость, я об одном вас прошу, — и вовсе утишив голос, почти взмолился Ползунов, — поспособствуйте относительно нашего дела… дабы ценный груз не стоял без пользы.

Последние слова, высказанные столь смиренным и просительным тоном, достали-таки и затронули, должно быть, душу сурового канцеляриста, он сдержанно кашлянул, удивляясь, снял очки и протер носовым платком, снова надел, после чего поднял голову и внимательно посмотрел на унтер-шихтмейстера, заметно смягчаясь:

— Ладно, — кивнул и вовсе почти приветливо. — Приходи послезавтра, — и тут же переиначил, — нет, завтра приходи поране с утра. Может, мне и удастся…

Ползунов вышел из канцелярии не столь обнадеженным, сколь обескураженным — такого приема не ожидал! Конечно, способнее было бы доставить груз прямиком в Петропавловскую крепость да из рук в руки сдать господину Шлаттеру, директору Монетного двора. Но, увы, без ведома управляющего Кабинетом сделать оного невозможно. Во закавыка так закавыка! — сокрушался Ползунов, попав в этот замкнутый круг. Мало надежд возлагал он и на завтрашний визит к уже знакомому чиновнику — и пал духом окончательно. Да и день тому соответствовал, промозглый и пасмурный, тянуло сыростью от Невы.

Ползунов неспешно двигался в сторону кабинетской гостиной. Встречь и в обгон проносились по Невскому лихие возки и богатые экипажи, ошметки снега летели из-под конских копыт. Настывший и уплотнившийся снег лежал и на прохожей части проспекта, скользко было идти. «Да, знал бы асессор Христиани, каково нелюбезно принимает столица его посланцев», — подумал невесело Ползунов. И вдруг вспомнил наказ Христиани: «А такоже по приезде на место доложи главному командиру заводов Порошину…» Ползунов даже остановился, вспомнив об этом, и шлепнул себя ладошкою по лбу: голубчик, дак с этого и надо было начинать! А не якшаться с каким-то подкаблучным канцеляристом. Нет, нет, надо полковнику доложиться. Знал же его Ползунов не заочно, а, как говорится, давно и воочию — одиннадцать лет назад в одном обозе ехали с Урала на Алтай, известный уже в то время берг-инженер Порошин и юный механики ученик Ползунов. А потом и в Барнауле встречались… Но с тех пор много воды утекло — семь лет прошло, как уехал Порошин в Санкт-Петербург. И вряд ли он помнит унтер-шихтмейстера. Хотя и не в том дело — помнит или не помнит. Ныне полковник «заочно», как говорит Христиани, командует Колывано-Воскресенскими заводами, оставаясь одновременно при Кабинете «для совещания по делам горным». Так что и вхож он, по словам того же Христиани, не только в Кабинет, но и ко двору Ее Величества явно пришелся… Вот это и обнадеживало. Полковник поможет без лишних проволочек переправить серебро на Монетный двор. Да мало сказать — обнадеживало, у Ползунова от этой догадки будто крылья выросли за плечами — и решение тотчас созрело твердое: сегодня же доложиться Порошину! Тем более, что и жил Порошин — рукой подать, где-то между Аничковым и Полицейским мостами…

Ползунову и не составило большого труда (имея адрес в кармане) разыскать хоромы полковника. Двухэтажный каменный дом, чуть сдвинутый от проспекта в глубину двора, стоял несколько наособицу и смотрелся, по правде сказать, не ахти как внушительно. Однако, пройдя через двор и позвонив с парадного, унтер-шихтмейстер слегка заробел, а когда дверь открыли и пожилой, но статный не по годам швейцар, камердинер ли в черной ливрее с позументами и аксельбантами, осведомился о цели визита, он и вовсе растерялся, не зная, что сказать. Но скоро взял себя в руки, внешне и не выказав своего смущения, и велел доложить полковнику, что просит аудиенции прибывший с обозом из Барнаула унтер-шихтмейстер Ползунов.

Долго ждать не пришлось — камердинер мигом обернулся и, приветливо улыбаясь, сказал доверительно:

— Ну-с, милостивый государь, угодили вы чем-то полковнику. Больше того, Андрей Иванович рад вашему визиту. Пожалуйте, — кивнул и повел по крутой лестнице во второй этаж, проворно шагая чуть впереди и время от времени поглядывая из-за плеча. — А вы, сударь, стало быть, из самой Сибири?

— Что ни на есть из самой! — весело отвечал Ползунов. — С Колывано-Воскресенских заводов. Слыхали, небось?