Заре навстречу<br />(Роман)

В последний раз Илья видел Андрея в декабре, когда узнал о зловещей телеграмме: «Арестовать вожаков крайних левых партий». Сломя голову он кинулся разыскивать Андрея.

Нашел его у «тети» на квартире, где был устроен склад нелегальной литературы. Андрей сидел на табурете в своем плохоньком летнем пальто, выбирал книги и в то же время закусывал колбасой и булкой.

Узнав новость, Андрей нахмурился, закусил губу, посидел молча, глядя в одну точку. Потом поднялся, взял книги под мышку, сказал:

— Ну что ж, нырнем в подполье!

И пошел своими широкими шагами к двери. На пороге остановился и пристально поглядел на Илью.

— Не вешайте голову. Наша возьмет!..

Илья подошел к угловому дому, постучал в ворота. Здесь жил с матерью рабочий Роман Ярков — боевой и смелый парень. Роман очень обрадовался Илье.

— В живых не чаял! — говорил он глубоким, дрожащим голосом, крепко обнимая Илью, который рядом с ним казался низеньким, щуплым и особенно бледным. — Пойдем в малуху, товарищ Давыд! Я тебя до утра не выпущу!

Роман затопил печку, поставил котелок с картошкой, разжег самовар. Илья с каким-то особенным удовольствием наблюдал за тем, как ловко движется этот большой и сильный человек.

— Понимаешь, Роман, приехал сюда без явки, не знаю, куда кинуться.

Роман спросил с озорным прищуром:

— Где тебе смазали пятки?

— В Вятке… Комитет-то есть у вас?

— Как не быть комитету, — ответил радостно Роман, — есть! Живем — не тухнем.

— Кто в комитете?

— Лукиян, Евгений…

— Лукиян?! Здесь? Вот счастливо!.. А об Андрее что слышно?

Мрачно, неохотно Роман ответил:

— В тюрьме… здесь… и для побега никаких возможностей.

— Связь с волей есть?

— Налажена.

Наступило тяжелое молчание.

— А Леша?

— Взят, — ответил Роман после паузы.

— Как? Где? Что о нем известно?

Сдержанный голос Ильи стал тише и глуше.

— Он в Казани сидит… за литературу… Если не дознаются о связи с Даурцевым, тогда ничего особенного!

— А что— Иван Даурцев тоже взят?!

— Иван? Не-е-ет! Попробуй, возьми Ивана! Тима вот арестован. Усатый и Моисей. Лешу скоро судить будут.

— А ты говоришь «дела идут»… Расскажи, как работаете.

— Создан комитет, пятерки на заводах… Вот хотя бы листовку выпустили, хочешь посмотреть?

Роман вытащил из щели слежавшийся мох, достал тщательно сложенную бумажку, прочел с чувством:

— «Она не умерла, освободительница революции, как не умер рабочий класс — ее носитель, как не исчезли причины, породившие ее…»

— Кроме прокламаций, — продолжал Роман, — газеты распространяем… Собираемся… зимой на квартирах, летом в лесу… У нас на заводе эсеры начали корешки пускать — смотритель листопрокатки сам эсер, — так мы на массовках доклады ставим о программе большевиков и о программе эсеров. Ух! Жарко бывает, такие бои получаются!.. Рабочая масса на стороне большевиков! Вот так работаем. А в мае мы областную конференцию сгрохали. О безработице большой разговор был, о земле… Да тебе Лукиян лучше расскажет… Одно мне не поглянулось, что нас, боевиков, решили распустить!

— Ты что же, — неодобрительно сказал Илья, — ты был против?

— Был против! — смутился Роман. — Понимаешь, печенка нс терпит! Так бы и развернулся, ударил бы по буржуям! Вот у нас нету шрифтов, нету денег… Да только разреши эксы — все будет! Хочешь, весь печатный цех перетащу, куда укажете?

— А знаешь ты, что указал центр? — строго спросил Илья, глядя в глаза Роману.

— Знаю… Да я ведь и подчинился… Только обидно — развернуться не пришлось.

Вскипел самовар, сварилась картошка.

— Подожди, Давыд, не ешь! Принесу свежепросольных огурчиков, луку… — Роман достал шкалик водки, весь зарумянившись, попросил: — Не откажись меня поздравить, товарищ Давыд… жениться надумал. На той неделе возьму гулевые дни и окручусь.

— Кого же ты высватал?

— Из Ключевского села… там у меня тетка… я и присмотрел. Девушка хорошая, прямо скажу.

— Как же ты задумал такой шаг? Безработицы не боишься?

— Ничего я на свете не боюсь! — с удалью ответил Роман.

Они заговорили о безработице, о кризисе. Половина рабочих сокращена. Безработные нищают, теряют силы… В первую очередь увольняют передовых, сознательных людей.

— А ты как уцелел?

— Дорожат… Да и мастер — тятин дружок… а в политике он ни бельмеса!

Наконец Илья собрался уходить. Роман вышел проводить, и они остановились во дворе.

— Что, биржа опять на плотине? — спросил Илья. — Перенести надо. Сегодня один фрукт увязался было за мной… Да, Роман, не знаешь ли, где найти комнатушку?

— Чего искать? Живи у меня.

Илья усмехнулся:

— Ах ты, горе-конспиратор!

— Да, это правда, у меня нельзя, — с сожалением согласился Роман, — но мы найдем! А к Лукияну ты завтра же сходи, будто в гости в воскресенье, на пирог… Еще, скажешь, не конспиратор?.. Он у Бариновой живет, во дворе, во флигеле, за амбаром… легко найти…

Техник-практик Сергей Иванович Чекарев был на хорошем счету у администрации. Неторопливый, неразговорчивый, он обстоятельно вникал в каждое дело Несколько лет Чекарев проработал слесарем в механическом цехе Верхнего завода, потом его перевели на электростанцию. Его начальник говорит: «Любого ученого Сергей за пояс заткнет!» Чекарева считали вполне благонадежным. Правда, в пятом году он бастовал… с красным флагом ходил… Но ведь тогда все бунтовали. А за последние годы никто не слышал от него вольного слова, ни в чем таком он не был замечен.

Одевается Чекарев чисто. Пиджак, воротничок, галстук — все аккуратное, отглаженное. Из жилетного кармашка спускается недорогая цепочка от часов, без всяких висюлек, брелоков.

— Он свое место знает, Сергей-ёт Иваныч! Очёсливый, уважительный! Встретится, картуз мигом скинет… и в комнату не вопрется нахально, а прежде спросит… Глаз у него самый завлекательный для бабьего сердца… А ухажерок не слышно… нету… По гостям не шляется, не пьет, не курит. В свободное время сидит книжечки переплетает, а то съездит порыбачит на остров, окуней привезет на уху…

Так говорила квартирная хозяйка — купчиха Баринова. Одобряла она и жену Чекарева:

— Ничего не скажешь: и красива, и статна, а никакими пустяками не занимается, это — раз, второе — хозяйка! И тоже в дом копейку несет: на кондитерской фабрике в конторе служит. А я боялась пускать их на квартиру. Думаю: народ молодой, будут вечерами шляться, или к ним гости потянутся, будут в ворота стукаться, беспокоить… я ведь рано ложусь! А от них никакого беспокойства не оказалось.

Не знало начальство, что скромный, исполнительный Чекарев — тот самый Лукиян, которого давно разыскивают жандармы. Не знала и купчиха Баринова, что вечерами через сад к жильцам приходят тайком люди и что не зря лает цепной пес Верный — слышит чужих.

А за последнее время Верный лаял с приступом почти каждую ночь. «Совсем пустолайка стал, остарел, — думала Баринова, сидя после обедни у окна на холодке, — то ли уж задавить его велеть? Вот опять забрехал, подлый! — Она с усилием подняла голову, выглянула в окно. — Если зря брешет — велю задавить!»

На этот раз пес лаял не зря: по двору шел человек в грубошерстном пиджаке, в смазных сапогах. Он направлялся к флигелю. Купчиха погрозила собаке пальцем: «Ну, счастлив твой бог!» — опустилась в кресло, раздумывая в полусне, кто бы это мог прийти к жильцам: «Пойти зайти к квартирантам, узнать». Но ей лень было шевельнуться, лень раскрыть глаза. Приживалка Анна Тимофеевна вошла, хотела убрать со стола, но испуганно погрозила сама себе пальцем и на цыпочках удалилась, увидев, что Олимпиада Петровна започивала.

Той порой Илья пересек большой двор, уставленный каменными амбарами, кладовыми, погребицами, устланный каменными плитами, в расщелинах которых выбивалась трава, завернул за амбар и подошел к деревянному флигелю.

Дверь из кухни в сени оказалась открытой. Илья увидел крупную женщину, узнал гордую посадку головы, увенчанной толстой каштановой косой, и позвал тихо: