Заре навстречу<br />(Роман)

Гордей Орлов расхаживает по просторной комнате. Задумчиво поглаживает синеватый выбритый подбородок, хмурит плотные полоски бровей. Нет-нет и взглянет на Чекаревых…

Сергей все тот же «добрый молодец» — глаза с поволокой, русая прядь на лбу. Можно подумать, что с него, как с гуся вода, скатились все печали и тревоги. Завидное здоровье!

А вот Мария… Не может привыкнуть Гордей к ее седым волосам и к искалеченной левой руке. Ему вспоминается она — женственная, милая, с юношески чистыми линиями лица и фигуры, с улыбкой в синих глазах.

— Ты что, Гордей, запечалился? — спросил Сергей Чекарев. — Посмотришь на тебя, особенно когда ты в этой гимнастерке, вид самый боевой… а нос повесил!

— Марусю жалко стало…

Она горделиво выпрямилась:

— Гордей!

— В уме я всегда звал вас «золотистая голосистая», — сказал Орлов смущенно, а оттого ворчливо. — Ну и жаль стало блеска и сияния… Сколько вам лет, Маруся?

— До старости еще далеко… хотя бы потому, что назад не оглядываюсь.

— Так его, моя Маруся! — сказал Сергей, любовно глядя на жену.

— Правильно! — смущенно рассмеялся Гордей… — Но что это? — прервал он себя, насторожившись весь.

Вдали послышалась боевая песня, и скоро дружные шаги отряда раздались на булыжной мостовой, точно всплески тяжелых волн.

Суровые мужские голоса пели:

— Это курсанты отправляются, — сказал Чекарев, припав к темному стеклу. — Я же говорил тебе, что кулацкие банды опять скопились возле Перебориной.

— Враги! — сказала Мария, и ненависть зажгла ее взгляд, окрасила щеки. — С Польшей, с Врангелем покончили… и вот извольте — внутренний враг! Я думаю, Гордей, я говорила Сереже, это не случайно! Нет! И в Кронштадте, и у нас, и… чувствуется организующая рука… Ненавижу!

— Маруся! Вы сверкнули… страшной красотой! — сказал пораженный Орлов. — Сила молнии! Этого раньше не было. Так вот она какая у тебя стала, Сережа!

И помолчав, по какой-то еще неясной ему ассоциации, Орлов спросил:

— А как у вас здесь, Сергей, дискуссия прошла о профсоюзах?

— Победила ленинская линия… но не без труда далась нам эта победа. Ты ведь знаешь, какой демагог Рысьев… Дрался, как черт, за способы и методы Троцкого. В конце концов, взбешенный, «подал в отставку»… А мы кланяться не стали, переизбрали его… и из профсоюзных вождей местных он стал невидным, незаметным работником Гормета.

— Гормета?

— Да… ведь у него три курса института, в технике маракует мало-мало.

— Да, друзья, — сказал Орлов. — Борьба не кончена… она только новые формы принимает! Но что же? Мы ведь народ к борьбе привычный, поборемся!

Он весело и многозначительно подмигнул карим глазом, раскинул руки и пошел по комнате, напевая глубоким окающим басом:

Молодой несокрушимой силой веяло и от этих слов, и от плотной могучей фигуры Гордея.