Святослав. Великий князь киевский

Святослав промолчал. Он знал, что задавать вопросы бессмысленно — боярин сам скажет ровно столько, сколько посчитает нужным.

   — На днях твой отец вернулся в Чернигов из Киева мрачнее тучи. Опять повздорил с Ростиславичами из-за спорных волостей. Вот и прикидываю на всякий случай, что можем выставить в страду. И получается — ничего, кроме младшей дружины да трёх сотен гридей. — Векса тяжко вздохнул. — Ты по делу, княжич?

   — Хочу взять в детскую дружину одного отрока. Он мне сегодня жизнь спас. Будет преданным дружинником.

   — Чей сын? — спросил Векса.

Святослав замялся с ответом, и старик сразу же понял причину.

   — Смерд? — спросил он.

   — Возьму в дружину — и будет дружинник. Смышлён и проворен. — И, заметив, что воевода нахмурился, торопливо добавил: — Мама согласна.

   — А чего княгине Агафье возражать? Матери, конечно, спокойнее, если её сына верные люди окружают. Надолго ли верен?

   — Не знаю, боярин. И знать не желаю. Хочу о своих людях по их делам судить.

   — Это верно... Ну, коли так, я распоряжусь, чтобы доспех подобрали, оружие, коня...

Святослав согласно кивнул, показывая, что разговор окончен, повернулся и спокойно, совсем по-взрослому пошёл к двери. Закрыв за собой дверь, он бегом побежал во двор.

Ягуба всё так же сидел в тенёчке.

Святослав торжественно подошёл к нему.

   — Ну? — спросил мальчик, глядя снизу вверх на княжича.

   — Встань! — звонким голосом сказал княжич.

   — Ты чего?

   — Встань! — снова приказал он.

Ягуба встал.

   — Я, княжич Святослав, сын князя Всеволода Олеговича [5], беру тебя в свои дружинники! Завтра в броне и оружии принесёшь мне клятву верности.

   — Я и сегодня клянусь тебе, князь: буду верен до самого смертного часа своего!

Некоторое время мальчики смотрели друг на друга молча. Потом Святослав спросил буднично:

   — Голоден?

   — Угу... Да я потерплю, Святослав...

   — Отныне будешь звать меня «княжич». Стану князем — будешь звать «князем». Понял?

   — Угу... Княжич.

   — Посиди ещё. — И Святослав побежал на поварню.

Вскоре он вернулся с корчагой кваса и двумя огромными ломтями хлеба, на которых лежали куски варёного мяса.

   — Айда на сеновал, там сейчас самое спокойное место.

На сеновале мальчики устроились на ворохе старого прошлогоднего сена и некоторое время сосредоточенно жевали, запивая по очереди хлеб квасом из корчажки.

- Вот ты сказал — буду князем, — произнёс с набитым ртом Ягуба. — А когда будешь?

   — Когда получу во владение княжеский стол. Хотя бы самый крохотный. А если не взойду на престол, не добуду себе княжества, так и останусь до седых волос княжичем. Выпаду из княжеской лествицы, что ведёт к великому Киевскому столу.

   — Нетто ты великим князем хочешь стать?

   — Хочу! — И повторил с силой: — Хочу быть великим князем и стану, вот попомни мои слова! — Святослав откусил здоровенный кус и некоторое время сосредоточенно жевал, с трудом глотая. — Хотя и непросто мне стать великим, — добавил он, прожёвывая.

   — Почему? — заинтересовался Ягуба.

   — Потому что... — Княжич задумался.

Объяснять было долго и сложно, особенно мальчику, выросшему вдали от княжеских дворов, не впитавшему с юных лет всех сложностей дворцовых и межкняжеских отношений.

По лествичному праву, праву старшинства, престол наследует не сын, а следующий по возрасту брат. И только после всех братьев это право переходит к старшему сыну старшего брата. Кроме того, по лествичному праву преимущество получал тот из князей, чей отец побывал на великом Киевском столе. В этом случае его дети могли говорить, что они требуют «отнего стола», то есть престола, занимаемого когда-то их отцом.

Родной дед Святослава Олег, прозванный Гориславичем, хотя и стремился всю жизнь завладеть великим столом, так и не сел на него. Тем самым он сделал мечту о Киевском престоле для своих детей — в первую очередь для Всеволода — почти недостижимой. Лествичное право выводило вперёд всех детей Мономаха. Видимо, уже сам Олег понял, что ему никогда не обойти Мономаха законным образом, и потому из самого близкого друга — были они двоюродными братьями и в молодые годы совершили немало славных походов вместе — превратился в заклятого врага и не раз поднимал оружие против брата.

Но и меч не помог Олегу, как не помогли союзники-половцы, родственники жены-половчанки [6]. Великим князем на долгие годы стал Мономах, а Олегу пришлось удовлетвориться Черниговским княжеством.

Наверное, поэтому сидел Всеволод в Чернигове на отчем престоле, а всё своё время проводил в Киеве, сторожил фортуну. Встревал во все княжьи свары и уже завоевал дурную славу, но славы большого полководца не обрёл...

Как всё это объяснить Ягубе? Да и смог бы двенадцатилетний княжич это сделать, если говорить по совести?

Именно в это время, в тридцатые годы двенадцатого столетия, в Киевской Руси начался процесс, во многом определивший нашу историю на ближайшие столетия. Этот процесс формально можно было бы обозначить точной датой — смертью Мстислава Владимировича, старшего сына Мономаха. Она последовала в 1132 году, посла чего многолюдное и могущественное племя его детей, Мстиславичей, оказалось отодвинутым от заветного престола.

В борьбу вступили дядья. Начался неуправляемый распад государства на отдельные княжества. Пожалуй, одну из самых незавидных ролей в этом сыграл младший сын Мономаха — Юрий Владимирович Долгорукий. Князь, одарённый многими талантами, эрудит, способный военачальник, тонкий политик, строитель городов и храмов, он, сам того не желая, пал жертвой и Русь сделал жертвой раздирающих его двух страстей.

Одна страсть — это любовь к северной Залесской [7], суровой и прекрасной Руси. Она зародилась в раннем детстве, когда шестилетним посадил его отец князем в Ростове, что на берегу прекрасного озера Неро. Эта страсть никогда не утихала и помогла ему объединить в одно могучее княжество Ростовские и Суздальские земли, подчинить им Владимирские, Ярославские, поднять Рязанские и Муромские. Словом — создать огромную северную империю, которой уже его дети стали управлять на правах отчины.

И вторая страсть — желание сесть на великий Киевский стол... Именно борьба этих двух страстей заставляла его вмешиваться в жизнь юга Руси, не покидая Севера, протягивать длинные руки к Переяславлю, и к Киеву, и к другим княжествам. И главное — втягивать в борьбу всё новых и новых князей и бояр. В эту борьбу был вовлечён старший сын заклятого врага Мономаха, троюродный брат Юрия, Всеволод Олегович, отец Святослава. Укрепившись в Чернигове, он сидел на этом столе, как бойцовский петух на шестке, беспрестанно крутя головой и выглядывая, куда бы ударить острым клювом — конницей половцев, своих близких союзников по матери, которая была половчанкой. Он ходил во многие походы, не принёсшие ему ни славы, ни богатства. Казалось, вожделенный Киевский престол отодвигался всё дальше, становился всё недоступнее...

И потому Святослав, подавив невольный вздох, просто сказал, не вдаваясь в объяснения:

   — Вот кабы стал мой отец великим князем, и мне бы оно проще было...

— Почему?

— Порядок такой, — сказал княжич.

Ягуба удовлетворился объяснением.

   — Как тебя зовут?

   — Ягуба, — удивлённо ответил мальчик.

— Да нет, имя твоё какое?

— Кочкарями нас в деревне кликали.

— Тьфу, Господи! Нет, лучше уж оставайся Ягубой. Отец твой кто?

— Отца и мать в прошлый большой налёт половцы посекли...

   — Крестьянствовали?

— Крестьянствовали.

   — Ата куда подался?

   — С гуслярами ходил. Потом ушёл от них.

   — Чего ж ты их бросил?

— ^L Надоело, гнусят одно и то же. Надоело их объедки подъедать.