Пламенем испепеленные сердца

С любовью и душевным трепетом посматривали путники вокруг — на суровую каменистую почву, на землю, такую же разоренную, заброшенную, как и в их родном краю. Сердце сжималось, тяжело болело у царицы Кетеван при виде развалин, пепелищ, крепостных руин, безжалостно рассеянных по земле братьев и сестер. Поредело, чуть не перевелось местное население, скрывались и прятались коренные жители, на чужом языке разговаривали насильно перевезенные сюда переселенцы, которые там и сям ютились в глинобитных лачугах с плоскими глиняными же кровлями.

Неожиданно началось Карабахское нагорье, южные отроги Кавказского хребта. Воздух, приносимый из Средней Азии через Каспийское море, истинным божьим благословением проливался на горы и долины этого благодатного края. Каких только растений, зверей и птиц не было здесь, в этих райских кущах! Разрисованные осенней кистью горы и долы радовали взор путешественников, утомленных скудной каменистой природой предгорья. На подступах к Карабаху сменяли друг друга долины и выжженные солнцем поля, горы и дремучие леса. После переправы через Аракс дорога поползла вверх, и путники растянулись по узкой тропе, прорезавшей густой, непроходимый лес.

Девственный и безлюдный, он состоял главным образом из дуба и бука, глядел мрачно, опутывали землю могучие корни столетних дубов: переплетенные друг с другом кронами, усыпанные желтеющими листьями и зрелыми желудями, они плотной кровлей смыкались над головой. Торжественная тишина время от времени нарушалась криком удода, щелканьем дрозда, шорохом сухой палой листвы под ногами непуганого зверя, рокотом реки, зажатой в узком ущелье скалистыми берегами.

Там и сям впереди взлетали стайки фазанов, шумно хлопая крыльями. Сорванная ветром панта, опавшие дикие яблоки и желуди будто нарочно старательно были собраны в кучки дождевыми потоками. На дороге, изборожденной редкими аробными колесами и сбегающими с гор потоками, пестрым ковром лежали сухие листья, шуршавшие под ногами путников. Лучи стоявшего в зените солнца с трудом пробивались сквозь густые кроны деревьев, благодаря чему дорога была погружена в сумрак.

Караван, одолев лесистый подъем, вышел на небольшое плато, где мирно паслись олени. Увидев посторонних в своем царстве, лесные красавцы горделиво задрали украшенные величественными рогами головы и начали смело оглядывать их. Леван резко натянул поводья и искоса поглядел на бабушку, запрещавшую в ее присутствии преследовать беззащитных обитателей леса. Кетеван угадала желание внука по его загоревшимся глазам и легким кивком головы разрешила в виде исключения дать волю охотничьим страстям.

Свита в мгновение растянулась в полукольцо. К непроходимой чащобе прижали животных. Подскакавший раньше всех Леван единым взмахом сабли отсек голову самцу-оленю, застрявшему в орешнике. Остальные животные мгновенно укрылись в чаще. С облегчением вздохнула Кетеван: истосковавшиеся по охоте молодцы могли истребить много зверья, если не ради добычи, то просто ради охотничьего азарта, столь ненавистного ей.

Кетеван велела поставить на ночь шатры, дабы отвлечь внимание от оленей.

— Деревни в этих гористых местах быть не может, и непохоже, чтобы впереди долина нам повстречалась. Выше будет еще холоднее. Здесь и заночуем, благо родник рядом.

— Бабушка, — обернулся Леван к царице, которая, гордо выпрямившись в седле, оглядывала окрестности. — Почему ты запрещаешь охотиться в твоем присутствии?

— Животные, дитя мое, тоже живые существа, у них так же есть отцы, матери и дети, им так же бывает больно, как и нам. Им тоже ведомы и печаль, и горе. Прадед ваш Александр был страстный охотник, и я считала это его единственным недостатком, упокой господнего душу! С тех пор не выношу охоты. Охотник сам похож на животное, охваченное неудержимой страстью, разум его затуманен враждой, завистью и соперничеством. А вражда, зависть и соперничество — истоки всех зол. Сегодня тебе повезло, а другим нет. Допустим, тебя все любят и никто не затаил обиды. Но постоянное превосходство даже у брата родного может вызвать досаду, братская любовь замутится, ибо все большое — в том числе и вражда, и зависть, обязательно перерастающие в ненависть, — начинается с малого.

— Но у охоты, государыня, есть и достоинства неоспоримые, — почтительно возразил Георгий. — На охоте человек крепнет, закаляется, учится быстроте, меткости, удовлетворяет страсть к битве, столь необходимую для защиты от врага, и к тому же привыкает быть безжалостным к жертве, то есть к врагу.

— Объясни мне, мой добрый Георгий, — прервала его Кетеван, — зачем нужно преследовать бедных, беззащитных животных и ни в чем не повинных птиц? Разве мало у нас двуногих врагов, вредных и опасных?

— Прежде чем расправиться с двуногим врагом, нужно испытать свою силу на четвероногих. Кроме того, государыня, на этом свете нет ни одного живого существа, которое можно назвать абсолютно невинным. Возьмем хотя бы юную лань… Казалось бы, нет на земле существа безобиднее — никому она не угрожает, никому она не мешает, поперек пути никому она не становится. Не так ли?

— Так. Ну и что же дальше?

— Так вот, эта безобидная лань поедает еще более безобидные цветы и травы. И делает это, ничуть не заботясь о том, что сокращает тем самым чужую жизнь. Пасется себе, срывает, жует, топчет да еще выбирает при этом растения помоложе, понежнее. Перезрелое да невкусное, вроде меня, она не изволит есть. Так вот, на свете невинных существ нет: один уничтожает другого, кто кого одолеет, кто над кем возьмет верх, вот так-то! — заключил Георгий, глядя на свою повелительницу взглядом, в котором, кроме почтения и покорности, легко читалась мужицкая сила и несгибаемое упорство. — Прежде чем охотиться на двуногих, надо отточить свой меч на четвероногих, вот так-то!

— Оттачивайте, но не у меня на глазах, — отрезала царица, ловко спрыгивая с седла. — И Александр покойный так говорил, а какие слухи пошли? Вспомни-ка? Дескать, царь хочет народ истребить, чтобы охотиться было вольготнее. Когда он услышал об этом, досадно покачал головой и с болью сказал: «Язык, как известно, без костей, молва зла, опорочить человека — дело нехитрое, особенно если он на виду, а порочащий — ленив, непокорен, глуп. Тот царь, который мечтает свой народ истребить, себе могилу роет, а я жизнь превыше всего ценю и своей тоже дорожу…» Я еще и за то охоту не терплю, что старика обидели так несправедливо, — ловко обошла Кетеван по-крестьянски колючее остроумие Георгия.

— Тогда почему ты сегодня разрешила нам поохотиться? — спросил Леван.

— У нас мясо на исходе, а без мяса мужчины хиреют, — ответила Кетеван, бросая уздечку Георгию и направляясь к роднику.

Постепенно подтянулись и арбы. Аробщики распрягли быков, арбы опустили на лапы, а под колеса подложили клинышки.

— Райское место, настоящее пастбище! — не сдержал восхищения один из аробщиков.

— Пусти сюда овец и коров, летом так отъедятся — не узнаешь, гладкими станут, как лесные олени, как тот, которого Леван обезглавил.

— Места богатые, да не про нас!

— Погляди на царицу, как ловко она пьет из родника.

— Вот это, я понимаю, женщина! Сколько дней уж мы в дороге, а она не пожаловалась ни разу! Да и хворь не берет!

— Да о каких жалобах и хвори ты говоришь! Эта ведь не твоя благоверная!

— И моя не нытик!

— Тогда чего же она заплакала, когда тебя провожала?

— Ну, а как же ты хочешь! Кабы совсем не плакала, так и была бы у нас царицей она, а не Кетеван.

— А я так считаю, Дата, что слезы — самое что ни на есть женское дело. Женщина, которая никогда не плачет, сварлива и бессердечна. Слезы, искренние, горячие, уподобляют женщину ребенку, как бы очищают ее, — вмешался в разговор третий аробщик, который позже других выпряг быков и теперь кинжалом очищал от коры срезанную в лесу ветку ясеня. — Женщина, не уважающая и не знающая слез, не женщина, а змея, гадюка!

Тем временем на лужайке появился всадник в бурке и персидской папахе, по самые брови закутанный в башлык. Все оставили свои дела и с любопытством уставились на медленно приближавшегося незнакомца. Всадник нерешительно остановился поодаль и обвел собравшихся настороженным взглядом. Наблюдавшие за ним заметили, что внимание вновь прибывшего приковано к Левану, который, опустившись на корточки, резал оленье мясо для шашлыка.