Великая судьба

— Вот и хорошо. С тобой поедут пять человек. Этот мерзавец восстановил против себя весь хошун, и там ему не дают особенно развернуться, но все-таки выезжай как можно скорее. Только учти: тут требуется особая осмотрительность. Ну, счастливого пути!

— Что я должен сделать, господин министр? Прикончить предателя на месте или доставить сюда?

— На что он нам нужен! Уничтожить на месте, да и все тут.

— Понятно. — Максаржав попрощался и вышел.

«Каков гордец! — подумал министр, проводив взглядом Максаржава. — Ну ничего, в конце концов сложит где-нибудь голову».

Максаржав был несколько удручен тем, что его отправляют на восток, а не в Западный край. «Впрочем, сейчас это не имеет значения, лишь бы быть полезным стране». Пока он отвязывал своего копя, к нему подошел чиновник, который был родом из тех же краев, что и он сам.

— Слыхал я, куда тебя посылают. Как земляк земляку хочу посоветовать: не берись ты за это дело, если жизнь тебе дорога. Попадешь в лапы хошунного управителя Палама из Цэцэн-ханского аймака — не вырвешься. Придумай лучше какую-нибудь причину и, пока не поздно, откажись.

Но Максаржав не послушал его совета. «Как бы трудно мне ни пришлось, ехать все-таки надо!» И он сказал земляку о своем решении.

— Ну и дурак! — в сердцах пробормотал тот, провожая Максаржава взглядом.

Максаржаву сказали, что те пятеро, которым приказано сопровождать его, — парни сильные, давно занимаются борьбой. Он решил посмотреть, что это за люди. Ведь мало ли что случится, дело может и до рукопашной схватки дойти. Парни оказались действительно богатырями. Но Максаржав взял с собой лишь одного. А остальных четверых решил найти среди новобранцев. Начал расспрашивать, нет ли среди них бывших табунщиков или ламских послушников. Наконец нашел табунщика, ламу, опытного охотника и бывалого караванщика — ему доводилось даже в Пекин ходить с караваном. И вот вшестером отправились они по уртонной линии на восток. Бывшего ламу под видом бродячего монаха послали вперед — поразведать, что происходит во владениях отступника Палама.

— Палам-нойон, конечно, не дремлет, наверняка у него повсюду выставлены вооруженные дозоры, которые задерживают всех подозрительных, так что задача у тебя нелегкая, — напутствовал своего посланца Максаржав. — Надо узнать, где находится ставка нойона, сколько при нем людей, куда он выезжает.

— Постараюсь все сделать, — коротко ответил бывший лама.

Договориться с табунщиком Палам-нойона не составило большого труда — на рассвете, как было условлено, он отогнал косяк копей к востоку от ставки, по так, чтобы из ставки было его видно. На следующую ночь табунщик — один из пятерых, сопровождающих Максаржава, — с криком и свистом погнал коней прямо к ставке нойона. В середине косяка спрятались несколько всадников. Табун приблизился к стойбищу нойона. Оставив одного сторожить оседланных копей, двое других подползли совсем близко к юрте нойона и стали ждать, когда он выйдет. Наконец тот вышел в сопровождении телохранителя. Оба не успели издать ни звука, как были схвачены и крепко связаны. Затем один из лазутчиков, накинув дэли, снятый с нойона, вошел в юрту и прислушался. Похоже было, что жена нойона безмятежно и крепко спит. Он вышел из юрты и догнал товарищей. Связанного Палам-нойона положили поперек коня и погнали табун подальше от стойбища. Никаких следов похищения не осталось. Просто табун прошел, и больше ничего. Всю ночь скакал маленький отряд до ближайшего хошунного управления — здесь они уже были вне опасности.

Сначала Максаржав хотел сам расправиться с Палам-нойоном, по потом передумал и решил доставить предателя в столицу живым. Палам умолял выслушать его. Разговор вышел бурным и продолжался довольно долго.

— Кто ты такой и что собираешься со мной делать? — надменно вопросил нойон Максаржава.

— Я Максаржав, младший гун из хошуна Га-гуна, Сайн-нойон-ханского аймака. Мне приказано уничтожить тебя.

— Как же это можно лишать человека жизни!

— Предателя, который продался китайцам, можно!

— Опомнись, что ты делаешь! Неужели ты забыл, от кого ты получил титул младшего гуна?

— Мы наследственные воины, не тебе чета!

— Откуда вы все взяли, что я предатель?

У Максаржава мелькнуло: «И в самом деле, что знаю я о нем? Да-лама сказал, что он предатель и его нужно уничтожить... Вот я и выполняю приказ». А вслух сказал:

— Меня твои дела не касаются. Ты загубил столько жизней, что заслуживаешь смерти.

Палам-нойон смекнул, что Максаржаву не известно, в чем конкретно его обвиняют, и он продолжал:

— Так выслушай же меня. Ты ловкий и смелый человек. Если грамотный, запиши то, что я скажу, а уж потом убивай. Страха я не испытываю. Титул свой я получил не за заслуги, а купил на доставшиеся в наследство от отца деньги. Пришлось платить всем — начиная от взятки чиновникам китайского амбаня, кончая подношениями самому богдо. А получив титул, я постарался использовать его как только можно и стал еще богаче, чем раньше. Я отхватил несколько аилов у соседнего хошуна и стал жить безбедно. Однажды я увез девушку, дочь подданного восточного хошуна, и хотел сделать ее своей младшей женой. Ну, а местный нойон разозлился на меня и подал жалобу богдо. Он добился указа о том, чтобы меня как «человека неблагородного происхождения лишили титула, полученного от маньчжурских властей». А тут как раз пронесся слух, будто в Китае вспыхнуло восстание против императора. И вот я отправился в Пекин, чтобы встретиться там с руководителями восстания и попросить у них помощи — солдат и оружия. Решил выступить против богдо. Но оказалось, что восстание в Китае приняло вовсе не такой уж широкий размах. Поднялась там голь перекатная с серпами да вилами, и вот-вот восстание это подавят. Ну я и вернулся назад. Так почему же вы меня обвиняете в том, что я продал свою родину китайцам? Может, я и виноват перед самим богдо, по родиной я не торговал. А впрочем, что хорошего можно ожидать от тибетца[Имеется в виду то обстоятельство, что богдо-гэгэн был тибетцем по происхождению.], завладевшего властью в Монголии! А может, меня приказали убить по наущению слуг маньчжурского императора за то, что я имел связь с восставшими? Да они просто хотят поймать змею твоими руками. Тут у нас говорили как-то, что один нищий банди завладел имуществом бежавшего на родину китайца, а когда пришел в Хурэ, там его объявили святым. Тогда уж меня, при моих грехах, пожалуй, ханом надо бы провозгласить!

— Ждут тебя страшные муки на самом дне ада за то, что ты говоришь так о богдо — живом воплощении бога на земле. Давай лучше помолимся, чтобы нам встретиться в будущей жизни.

— А ты что же, заберешь меня из ада да в рай с собой возьмешь?

— Ты большой грешник, нойон.

— Подумать только, кому они поручили убить меня... Грехов и у тебя немало наберется. Вот, например, ты обзываешь предателем человека, который никого не предал. Да и грехи того, кто послал тебя, мне тоже известны. Я, конечно, тоже небезгрешен. Если ты скажешь, что я сосал кровь своих подданных, что во многих очагах из-за меня погас огонь, ты будешь прав.

— Зачем же ты все это делал?

— Чтоб самому хорошо жить, в довольстве. А ведь люди задыхались от долгов китайцам, от налогов, которые казна взимала, от приношений церкви. Из трехсот аилов в моем хошуне около сотни разорились совсем. Подумаешь, бывало: а не послать ли охотников, пусть добудут зверя и всю добычу раздадут неимущим, — да каждый раз что-нибудь помешает. Так что имей в виду, я не предатель. Грехи есть, скрывать нечего, но я не предатель. А теперь можешь меня убить.

— Убивать я тебя, пожалуй, не буду, а лучше доставлю в столицу живым.

— Не стоит. Убей лучше здесь. Там меня закуют в цепи, наденут на ноги колодки и бросят в яму. Чем умирать в муках, лучше принять смерть от благородного человека.

— Военный должен выполнять приказ. Если тебя станут пытать, я этого не допущу. И обещаю рассказать где надо все, что услышал от тебя.

— Я, конечно, на тот свет не спешу. Мне еще хочется пожить, я ведь не старик, меня еще девушка ждет, ты это понимать должен! И коли понимаешь, отпусти лучше меня совсем. — И он бросился в ноги Максаржаву.