Кривая империя. Книга 3

Начались великие торжества и награждения. Меншиков стал фельдмаршалом, всех генералов повысили и завалили деревнями и крепостными, золотыми табакерками и бриллиантовыми портретами царя. В Москве все улицы уставили столами, выпивка и закуска за казенный и спонсорский счет не прекращались «несколько дней сряду».

Карл успел спрятаться у турок, Петр поехал в Киев болеть и командовать, русские армии разошлись «уничтожать дело Карла» в Польше, на Украине, в Прибалтике.

Гетман Иван Степанович Мазепа умер 22 сентября 1709 года «от старости, усталости и горя» и был похоронен в Варнице близ Бендер, не доставшись сбившейся с ног московской охранке.

Август Саксонский сразу вернулся на польский престол, заключил с Петром союзный договор, после чего царь отправился в Москву долечиваться на фоне дел гражданского устройства.

Полтавская «виктория» умыла немецких медальеров, но «Северная война» тянулась и тянулась. В июне 1710 года наши взяли Выборг, в сентябре — Кексгольм, вся Карелия теперь была завоевана. В июле после многомесячной осады сдалась Рига. Рижанам было оставлено европейское законодательство, сохранены привилегии и владения. Петр заранее известил жителей Пернау, что если при штурме студенты и преподаватели туземного университета не полезут на стены с кипятком, то царь милостиво сохранит сей прославленный ВУЗ со всеми его кафедрами, лабораториями и деканатами. Петр даже обещал прибавить профессоров, «экзерциций», прислать своих студентов. В общем, божился лелеять студенчество, не посылать его в колхоз, на брюкву и сакман. Понятно, что уже в августе Пернау и Аренсбург сдались под «Gaudeamus».

Эстляндия и Лифляндия покорились России, а Курляндия извернулась. Молодой герцог Курляндский Фридрих-Вильгельм успел молниеносно просватать царскую племянницу Анну Иоанновну. Петр так спешил сплавить дочь ненормального брата, что освободил Курляндию от аннексий и контрибуций, отдал 200000 рублей в приданое, причем 40000 — сразу и чистым золотом, а остальные — взаимозачетами по старым долгам.

Эта свадьба навеяла на Петра мысли и о личных делах. Шестилетний роман с Анной Монс закончился в 1704 году скандалом. Во-первых, Анхен завела боковой роман с прусским посланником Кайзерлингом, и он её не аля-улю, а замуж приглашал. Во вторых, целых шесть лет пользоваться царской лаской и не попользоваться соответствующими возможностями Анна с папашей никак не могли, — немцы же! Папаша стал лоббировать при дворе разные подряды и заказы, Анна в спальне тоже успевала прокручивать сложные товарно-денежные схемы. Когда эта резвость всплыла на поверхность, пришлось посадить 30 коррупционеров не самого последнего пошиба. Чтобы сохранить такую хлебную любовь, Анна еще и привораживала Петра разными колдовскими средствами. Это было уж слишком. Ты воруй, но дрянь в стакан не сыпь!

Пришлось Анну поменять. Меншиков хотел подсунуть царю свою сестру, но рядом с ней в свите царевны Натальи Алексеевны царем была замечена лифляндская военнопленная девица Екатерина Самуиловна Скавронская. Она как-то легко умела обращаться с Петром, и в октябре 1705 года уже подписывалась в групповых письмах на фронт: «Катерина сама третья». Ещё бы не третья, когда у ног ее ползали две латышечки Аня и Лиза — обе Петровны. Катерину крестили по-нашему, отчество ей дали Алексеевна — по крестному отцу, царевичу Алексею, фамилию она приняла «мужнину» — Михайлова. Ну не Романовой же ей было называться, не венчаясь. Катерина не гнала лошадей. В переписке со своим старым другом Меншиковым она перешла с «вы, хозяин наш» на «ты, твоя милость» за 5 лет. И только 30 апреля 1711 года в письме Данилыча грянуло: «Всемилостивейшая государыня царица!».

6 марта тайный брак царя стал явным, Петр дал Екатерине слово —»пароль» — жениться, и молодые отправились в свадебное путешествие — турецкий поход.

Война с турками была объявлена еще 25 февраля 1711 года. Войска двинулись через Польшу и Украину. 9 апреля в Луцке Петра задержал сильнейший «палаксизм». Припадок бил его более суток, думали, помрет. Потом градом хлынул пот, другие разные воды схлынули, и царь обрадовался: «Учусь ходить»!

Пока Петр приходил в себя и веселил Екатерину на шляхетских балах, армия Шереметева при недостатке провианта форсировала Днестр, принудила Молдавского господаря Кантемира объявиться за русских и оказалась лицом к лицу с мощной турецкой армией, переплывшей Дунай. В русском штабе произошел военный совет, на котором здравым расчетам Шереметева было противопоставлено политическое мнение «большинства» во главе с товарищем Шереметева по зажиму пани Дольской, генералом Ренне. Большевики советовали наступать. Петр через фельдъегерей согласился с ними. Армия Петра шла вдогонку за Шереметевым и уже добралась до Ясс, где 27 июня буйно праздновали двухлетие Полтавы. 7 июля русские встретили турок, переправившихся через Прут. В спину нашим выходили татары крымского хана.

Турок было 120000, татар 70000, русских только 38246 человек. Пришлось отступать вверх по Пруту. 9 июля враги догнали наших у Нового Станелища. Началась жестокая перестрелка и наезды турецкой кавалерии. Ночью турки стали лагерем, а наши палили в ту сторону наугад. Импровизация всегда получается удачнее вымученной школы, — янычары успели потерять за ночь 7000 убитыми и не решились возобновить атаки. Начались переговоры, и был заключен мир. Русская армия как бы вернулась с того света, ибо все уже считали себя покойниками. Была радость всеобщая, только Петр грустил, — он видел себя крестоносцем, хотел изгнать турок с Балкан, дойти до Царьграда и, стоя над Босфором мечтать о завоевании Гроба Господня! Не получилось.

Прутский мир был тяжек. Пришлось сдать туркам Азов, срыть Таганрог, отдать всю правобережную Украину до Киева, дать бешеные взятки султанской родне и бюрократам.

Кое-как выпутались. В утешение царь сдержал «пароль», — 19 февраля 1712 года состоялась его свадьба с Екатериной.

Потянулись годы «мирного строительства». Петр действовал целеустремленно, энергично, дипломаты трудились успешно, торговля развивалась, создавались фабрики, осваивалась Сибирь, и новая царица во всем помогала Петру, ездила за ним повсюду. Дворяне стали охотнее учиться, убывать за границу на лечение, заводить всякие плезиры, карликов, модные вещи, посещать ассамблеи. Боролись с раскольниками и кликушами, смиряли церковь, которой вместо патриарха назначили групповой орган — Синод. Всё бурлило, а нравственность не исправлялась. Петр всего себя отдавал Империи, но сформулированной нами имперской арифметики не вытягивал. Империя его увеличивалась, каменела, но выходила какая-то неустойчивая, колючая, кривая.

Основным гражданским делом было, как и ныне, собирание денег. Их выкручивали, где только могли. Перечислю некоторые доходные источники; может быть их восстановление поможет нынешним финансовым руководителям.

Итак:

Конфисковали частные запасы соли и продавали ее по двойной цене.

Продавали лицензии на рыбную ловлю.

Конфисковали элитные, дубовые гробы и продавали потом по учетверенной цене.

Взыскивали пошлину за бороду, усы — по 60 рублей с чиновников и по 30 рублей с граждан в год. С бородатых крестьян брали 2 деньги на въезде в город.

Взымали с извозчиков 10% таксы.

Национализировали и монополизировали торговлю табаком, дегтем, мелом, рыбьим жиром, смолой. Цены на эти товары взлетели.

Собирали с постоялых дворов налог 25%.

С домашних бань — от 3 до 5 алтын в год.

Кроме денежных поборов и жесткой ценовой политики устанавливались хозработы. Людей выгоняли на устройство мостовых, заставляли убирать грязь и падаль от своих дворов, чинить заборы и деревянные тротуары.

Шло капиталистическое, буржуазное развитие государства по западным образцам, но, увы, с элементами военного коммунизма и из русского материала. Воровство пресечено не было. Даже поверхностное следствие главного мытаря Курбатова выявило страшные злоупотребления чиновников: в Ярославле украдено 40000 рублей; во Пскове — 90000 рублей водочных акцизов; от выяснения остальных цифр псковичи и ярославцы откупились взяткой в 20000. К тому же в губерниях были введены всякие местные налоги и повинности, которые шли прямиком в карман губернскому начальству. Собранные «федеральные» налоги тоже не всегда попадали в Москву, разворовывались, не отходя от кассы. Уже тогда в ход пошли сложные схемы, актуальные по сей день. Например, убогих, освобожденных от поборов, записывали в зажиточные, драли с них обычные три шкуры, забирали убогие деньги себе, а в Москву отправляли сбор, сделанный по правильной социальной разнарядке.