Иван — холопский воевода

Насупившись, братья молчали.

— Поступлений в казну нет, — продолжал Василий Иванович. — Откуда взяться? Народишко налогов не платит.

— Неужто совсем нет? — спросил Димитрий.

— Малая толика идет. Верных городов раз, два и обчелся: Смоленск, Тверь, Ярославль да еще кой-какие.

Царь тяжко вздохнул.

— А ежели монахов потрясти? — осторожно предложил Димитрий. — В монастырях да церквах казна полнится. Ценной утвари понакопилось: что серебра, что злата…

— И я об том думал, — Василий Иванович потер лоб. — Да как Гермоген на это глянет? Не по сердцу ему наш указ будет.

— Может, и не по сердцу, — сказал Димитрий. — Но патриарх — старец мудрый, перечить не станет.

— Коли мужики верх возьмут, всем один конец. И нам и церкви, — изрек царь. — Поймет Гермоген: не с разбоем мы пришлем людей в храмы, с защитой.

Решено было в тот вечер пойти на крайнюю меру — отправить в крупные монастыри государевых сборщиков, дабы изъять там из казны деньги. Постановили еще отбирать ценную церковную утварь — серебряные подсвечники и паникадила, купели для крещения младенцев и потиры, дабы переплавить и пустить на чеканку монет. Затем речь пошла о служилых людях. Многие из дворян и детей боярских оказывались в «нетях» [19].

— Тех служилых, кто уклоняется, будем наказывать, — сказал Василий Иванович. — А всех дворян и детей боярских за службу наградим. Еще надобно насобирать поболе даточных людей [20] с посадов и деревень, а также с церковных и монастырских вотчин. Да призвать охочих людей, что пойдут в войско по найму.

Хитро придумал Шуйский и насчет холопов. Взятых в плен и сидящих по тюрьмам он предложил выдавать дворянам на поруки.

— Пошто, государь, собираешься ворам послабленье делать? — спросил Иван.

— Не холопам будет мой указ на пользу, но дворянам. Надобно их задобрить: пленных в награду дать. И поручителям выгода: задарма холопов берут, и мне: казну не трону. А те холопы, что бросят Ивашку да к нам перекинутся, получат отпускные грамоты. Пусть повсюду прознают: милостив государь, коли народ с повинной является. Как пойдет про то слух, в воровском войске разброд начнется. Мы тем временем, силы собрав, по Туле ударим. С полками сам пойду.

— Ты?.. — разом удивились братья.

— Я, — твердо произнес царь. — Поход на Тулу никому не доверю.

Братья переглянулись. Ведали они, что брата называли «орлом бесперым, не имущим клюва и когтей». Не любил Василий Иванович на битвы хаживать, но если надумал, стало быть, допек государя Болотников.

Дай Москву возьмем…

21 мая с дворовыми полками из Москвы выехал государь. Сам патриарх Гермоген благословил ратников.

Войско не сразу отправилось на осаду Тулы, а задержалось в Серпухове. Здесь к ним примкнули отряды, отступившие от Калуги.

В Каширу на сход с местным полком князя Андрея Голицына прибыли из Рязани войска Ляпунова и Сумбулова.

Зорко следил Иван Исаевич за приготовлениями Шуйского. Лазутчики каждый день доносили Болотникову:

— На серпуховский стан подоспела царю подмога — татарская конница князя Урусова.

— Много ль конников? — спрашивал воевода.

— Тысяч пять.

— В Каширу, Иван Исаич, пришел обоз. Тридцать подвод.

— Что доставил?

— Бочки с зельем да ядра.

«Недобрые вести», — думал Болотников.

Нежданно в холопское войско влилось пополнение — отряд в четыре тысячи сабель. Привел конников атаман Телятин. Был он из тульских дворян, царю Василию служить не хотел, но и к Болотникову не шел: выжидал, выгадывал. Не брезговал и разбоем: потрошил купчишек, напал даже на царские обозы…

Болотников созвал своих воевод на совет.

— Пока Шуйский на нас нападение готовит, — предложил он, — не сидеть на месте, дожидаючись, а грянуть на Москву в обход его полков.

— Дело молвишь, Иван Исаевич, — подхватил князь Телятевский, — всегда почитал твой разум да хватку. На то и назначил тебя государь большим воеводой, чтобы вел ты нас.

Не впервой Телятевский выказывал при всех свою преданность Болотникову. И наедине сказал ему: «Был ране я над тобой, а нынче — ты. Стало быть, так на роду написано. Дозволь и мне служить тебе справно. А ежели что меж нами худого было, забудь».

— Добро, — отозвался Болотников, — я тебе лиха не желаю. Да скажи, не зазорно ль тебе, боярин, под моим началом быть? Я мужикам и холопам волю воюю, а у тебя свои заботы — боярские. Пошто ты со мной?

— Вместе воюем, за государя истинного. Коли он обещал всем волю, и я за то ж.

Сказал, а сам думал: «Дай Москву возьмем, а там видно будет…»

На берегу Восмы

Войско Болотникова шло по серпуховской дороге, затем свернуло на Каширу, чтобы ударить по меньшим силам противника, а там через Коломну двинуть на Москву. Всего было около сорока тысяч воинов, да еще телеги с пушками.

Царь Василий, проведав о такой угрозе, послал в Каширу подкрепление. Государевы воеводы решили выйти навстречу и дать бой на речке Восме неподалеку от города. Они перевели главные силы на правый берег Восмы, а на левом оставили запасной полк рязанцев. Ратников было числом столько же, что и у Болотникова, но вооружены они были лучше и пушек имели поболее.

5 июня восставшие подступили к Восме. Поначалу болотниковцы теснили ратников. В разгар сражения Иван Исаевич приказал Павлуше:

— Бери отряд казаков и переходи реку. Ударишь по рязанцам, что подле буерака стоят.

С отрядом в тысячу семьсот казаков прорвался Павлуша сквозь царевы полки. Словно траву косил он ратников. Краем глаза успел заметить, как лихо рубится высокий казак. А когда перебрались через реку, залегли в буераке, глянул Павлуша и обомлел: казак шибко на родного брата Пахома смахивает.

«Брат вроде покряжистей был. Этот больно тощой, — засомневался Павлуша. — Скулы вон как выперли. И в бороде проседь. Так небось и годы минули не сахарные…»

Посмотрел Павлуша его левую руку — у брата мизинца не хватало, еще в детстве отшиб. И точно — нету.

— Братушка! — сгреб он казака.

— Ты что, паря!.. — отпрянул тот. Огорошенно посмотрел:

— Да неужто ты… Павлуха?.. — И кинулся обнимать. — Точно — ты! Чтобы мне провалиться…

— Ты-то откуда?.. — задыхаясь, спросил Павлуша. — Давно с нами?

— С царевичем на челнах плавал, в Путивле стоял…

Начавшаяся пальба не дала досказать.

— Ладно, братушка, — торопливо бросил Павлуша, — после поговорим. — И принялся заряжать ружье. — Бери-ка. самопал, вдарим по рязанцам: что-то дюже зашевелились.

Прокопий Ляпунов волновался: от князя Голицына должен был прискакать гонец, сообщить, когда вступать в бой, а пока велено тихо стоять в запасе. Что делать теперь, Ляпунов не знал: ввязаться в бой — значит не выполнить приказа. Оставаться на месте — перебьют словно мух.

И Ляпунов рассудил: лучше переправиться на другой берег Восмы и поддержать главные силы Голицына, чем биться с казаками здесь. Обойдя буерак стороной, рязанцы вступили в сражение. Они появились в самый раз: царское войско отступало, гонец, посланный Голицыным, был убит.

Против Ляпунова, который ворвался на поле боя со свежими силами, Болотников послал отряд атамана Телятина. Но тот в решающий миг перешел на сторону врага и кинул свои четыре тысячи сабель против Болотникова.

Предательский удар обратил повстанцев в бегство. Сражение было проиграно.

…Вечером Шуйскому докладывали о победе.

Царь внимательно слушал гонцов, но, когда заговорил о Телятине, перебил:

— Значит, к нам переметнулся? Только имя его, верно, не Телятин, а Телятевский?

— Не гневайся, государь. Боярин Телятевский ушел опять в Тулу с Ивашкой. А к тебе перекинулся атаман Телятин.

— Ладно, — кивнул Шуйский. — Лучше синицу в руках, чем журавля в небе. Ну а казаков, что в буераке засели, всех повыбили?