Амурские версты

— Это явный шпион! Может быть, его не стоит пускать в лагерь?

— Ни в коем случае, — возразил генерал. — Пусть ходит и смотрит. Я распорядился, чтобы Шишмарев давал ему иногда мелкие подарки.

Подарки У-бо брал с охотой, особенно ему нравились небольшие слитки серебра с клеймом. Получив очередной подарок, он проворно прятал его в глубокий карман, а после этого проводил ладонью вокруг шеи, что должно было обозначать, что за дружбу с русскими ему угрожает петля.

Как-то он сообщил Венюкову, что скоро на пост прибудет посольство от айгуньского амбаня, чтобы поздравить цзянь-цзюня Муруфу, так китайцы величали генерал-губернатора Муравьева, с благополучным прибытием. Генерал велел передать, что будет рад послам.

В один из июньских дней со стороны Айгуня показались две большие джонки — плыли китайское посольство и охрана. На берегу гостей встретил полковник Моллер с почетным караулом из взвода солдат. Послов оказалось трое. Моллер повел их к генеральской палатке. Там против входа у полотняной занавески, делившей палатку на приемную и спальню, стоял коротенький, обитый ситцем, походный диванчик. На нем в ожидании гостей уже сидел генерал в парадном одеянии. Слева от него, на складных стульях расположились Шишмарев, Венюков и начальник казачьего поста есаул Травин. Свой гнев по отношению к нему генерал сменил на милость и обращался к пожилому казаку теперь только по имени и отчеству.

Но вот в палатку вошли китайские представители: угрюмый и молчаливый гусайда — полковник, офицер чином поменьше, как доложил перед этим У-бо, — звание его соответствовало майорскому, третий китайский офицер был секретарем.

При входе послов Муравьев встал, приветствовал их и усадил на стулья по правую руку от себя. Проворный Убошка стал за спиной майора, готовясь переводить. Он, конечно, был осведомлен, что гусайда прислан для придания большего веса делегации, а главный разговор поведет майор. Майор покашлял в ладонь и заявил, что они прибыли, чтобы передать чувства самой сердечной дружбы амбаня к цзянь-цзюню Муруфу. Он даже прижал обе руки к сердцу, чтобы подчеркнуть, как велика эта сердечность.

Подождав, пока У-бо переведет, майор продолжал:

— Милостивый амбань, желая засвидетельствовать вещественно свое глубокое уважение к русскому цзянь-цзюню, просит оказать ему честь и принять скромные, почти ничтожные подарки. Подарки эти не богаты, но это лишь потому, что сам амбань недавно в этой высокой должности и не успел еще разжиться.

После этих слов майор хлопнул в ладони, и два солдата внесли на шесте в палатку и положили к ногам генерал-губернатора тихо повизгивающую, связанную черную свинью. Чтобы своим визгом свинья не нарушила торжественности момента, на рыло ее был надет намордник. Представители русской стороны, несмотря на необычность подарка и повизгивание свиньи, сохраняли на лицах приличествующую случаю серьезность. Только Роман, стоявший у входа, прыснул и, зажав рот, убежал в свою палатку, чтобы там вволю посмеяться. Дабы не было кривотолков, У-бо, со своей стороны, добавил, что черная свинья считается в Китае очень почетным подарком.

Подождав немного, пока русские смогли в достаточной степени оценить подарок и полюбоваться им, майор опять хлопнул в ладоши. На этот раз солдаты внесли ящики со сладостями, приготовленными из мака, и мешок рису.

— Это, — объяснил майор, — скромный, очень скромный подарок от самих послов.

На этом эффектном жесте майор закончил свое слово, в продолжение которого гусайда хранил молчание, почесывая длинной костяной палочкой широкую спину. Муравьев кивнул Шишмареву, тот подал знак казакам, стоящим у входа, и они внесли и поставили перед генералом столик, а на него — поднос с бутылкой красного вина, изюмом, миндальными орешками, конфетами, печеньем и винными ягодами. Началось угощение. Когда выпили по стопочке вина и гости попробовали европейских сластей, гусайда что-то буркнул майору. Тот встрепенулся и сказал, что амбань просит запретить майору Языкову стрелять из пушек по вечерам, когда в лагере играют зорю.

Это была уже работа У-бо, он успел сообщить в Айгунь фамилию командира 14-го батальона.

— Лучше бы даже вовсе задвинуть ваши пушки в сарай, — продолжал майор. — Ведь в Айгуне тоже есть тридцать орудий, однако мы не показываем их вам, чтобы не пугать вас напрасно.

В Айгуне стояла всего одна мортирка, об этом русские офицеры знали, но они сохраняли на лицах серьезность, а заглядывавшему в палатку Роману Шишмарев незаметно погрозил пальцем, чтобы он не нарушил торжественный разговор.

Беседа проходила чинно. Шишмарев наполнял стопки, генерал потчевал гостей. Но вот недалекий гусайда полез в карман расшитой на груди курмы, достал кисет, набил трубочку и закурил. Муравьев тотчас же приказал подать четыре трубки и табак. Пришлось Венюкову и Травину, до этого не курившим, для поддержания русского престижа тоже закурить вместе с генералом и Шишмаревым.

Часа через полтора вино было выпито, блюдо с угощением опустело, и казаки принесли подарки для посольства. Молчаливый гусайда и оратор майор получили золотые часы, а их секретарь офицер — серебряные. Каждому вручили также по отрезу сукна. Гусайда тут же послушал, как его часы тикают, и остался доволен, на его угрюмом лице появилась почти детская улыбка. Он положил часы в карман, но через некоторое время снова вынул их и послушал. Часы шли, гусайда успокоился и вновь спрятал их.

В дар айгуньскому амбаню генерал послал кубок из позолоченного серебра. Когда наделяли подарками китайских унтер-офицеров — бошек, к ним пристроился и У-бо. Хотя он не входил в состав посольства, но и он получил вместе со всеми отрез и две плитки серебра. Все это сразу исчезло в его бездонном кармане.

Но вот наделили плитками серебра и солдат, и посольство направилось к берегу.

— Ваше высокоблагородие, — лукаво улыбаясь, шепнул Роман капитану Дьяченко. — Посмотрите внимательно на их пики.

— А что такое? — не понял капитан.

— Да они деревянные, даже железных наконечников нет.

Дьяченко пригляделся. Действительно, охрана посольства была вооружена пиками, не имевшими металлических наконечников. Но зато концы пик были окрашены в серую краску, под железо.

— А У-бо хвалится, — продолжал Роман, — говорит, что превыше Дайцынского государства на всем свете никого нет.

Когда джонки отчалили, Шишмарев сказал генералу:

— Видите, Николай Николаевич, они ни словом не обмолвились о том, что мы строим в этом году станицы по Амуру. Значит, согласны с вашими письмами.

— По-видимому, так, но и об официальном трактате, который бы разграничил обе страны, они не сказали ни слова.

— Что же вы думаете предпринять?

— Пока ничего. Китайцам нужен договор так же, как и нам. Но меня сейчас беспокоят не китайцы, а наши отставшие баржи и паромы. Нет каравана барж с грузом, нет переселенцев…

Июнь окончился проливными дождями, но строительные работы на Усть-Зейском посту продолжались. Вытянулась улица будущей Усть-Зейской станицы, построенная линейцами 13-го батальона по проекту их капитана. Стянулся к Зее весь 14-й батальон и торопливо возводил для предстоящей зимовки свой лагерь.

Приезжали курьеры из Иркутска. Курьером прибыл и молодой инженер сотник Вячеслав Кукель. Его, как специалиста, генерал-губернатор сразу же, в день приезда, послал осматривать строящиеся казармы 14-го батальона. Многое Кукелю не нравилось, но он стеснялся делать замечания. На следующий день сотник инспектировал работу 13-го батальона.

— Боже мой! — воскликнул он, обращаясь к Дьяченко. — Вы уже построили восемнадцать домов, а я привез план, и там все не так. Вдруг все придется ломать!

— Не придется, — успокоил его Яков Васильевич.

— Как же, план начерчен и утвержден в Петербурге!

— А где он, этот план? Любопытно было бы взглянуть.

— Я передал в канцелярию, господину Шишмареву. Прошу вас, капитан, пойдемте, посмотрим.

В маленькой палатке, где жили Шишмарев и Венюков, как раз рассматривали отлично исполненный прямо-таки изящный план. Венюков водил по нему карандашом и объяснял Шишмареву: