Чудо пылающего креста

— Он самый.

Даций тихонько присвистнул:

— Христиане, я слышал, утверждают, что он может спасать людей от смерти. Что ж, если он спасет нас завтра от персов, я, когда мы вернемся в Никомедию, обязательно принесу ему жертву.

3

— В моей стране много живет христиан, — говорил Тиридат, пока они стояли в развалинах, разглядывая картину. — Народ это мирный, они никого не обижают, поэтому и я их не трогаю. Этот город — Зура, или Европос, как его часто теперь называют, — лежит в развалинах уже по крайней мере лет сто, так что эти картины, должно быть, написаны еще раньше.

Константин заметил, что среди солдат, заглядывающих в разрушенное жилище, есть и его всадники, и спросил:

— Есть ли среди вас христиане?

С минуту никто не отвечал, а затем в комнату ступил солдат по имени Иосион из Филадельфии.

— Меня растили в христианской семье, командир, — сказал он. — Помню, мой дед рассказывал о таких вот церквах. Христиан часто преследовали, так что приходилось собираться в жилищах. Вон видно, что между комнатами убрали перегородку — это чтобы было больше места для богослужений.

Константин поднял повыше свой факел и стал осторожно пробираться по усыпанному галькой полу на другой конец комнаты. Здесь на приподнятом полу возвышалась кафедра, а когда он заглянул в открытый дверной проем комнаты размером поменьше, то увидел врытый в фундамент чан, словно это место служило для купаний.

— Тут, должно быть, крестили, — пояснил Иосион.

— Крестили?

— Это такой символический обряд, командир, с помощью которого грехи верующего смываются водой из этой купели, и он снова становится чистым.

— Похоже на тавроболиум! — воскликнул Даций. — Я уже давно прошел через этот обряд.

Над купелью оказалась нарисована картина, на которой изображался сад, а в нем мужчина и женщина; по словам Иосиона, это были первые люди на земле — Адам и Ева. На другой стене в этой же комнате двое воинов в старинных одеждах и доспехах готовились вступить в схватку. Иосион назвал их Давидом и Голиафом — последний, богатырь-филистимлянин, которого Давид, хоть ростом и поменьше, однако одолел, пустив в него камень из пращи.

На северной стене были изображены гробница и рядом с ней три женщины; Иосион пояснил, что это гробница Христа, из которой, как верили его единомышленники, он восстал после смерти. На верхней части небольшой стены изображалась странная сцена: к людям в лодке по поверхности воды шагал тот же самый пастух, а еще один человек, очевидно попытавшийся идти по воде, но не сумевший, тонул и с мольбой протягивал руку к фигуре Идущего пастуха.

— Иисус шел по воде Галилейского моря, — рассказывал Иосион. — Но когда Симон — Петр попытался сделать то же самое, ему изменила вера, и он тонул до тех пор, пока Иисус не поднял его над водой.

Странно, что, хотя от времени и климатических воздействий краски потускнели, картины тем не менее властно приковывали к себе внимание, особенно те, что изображали стройного пастуха. В мерцающем факельном свете глаза его казались живыми, и, заглянув в них, Константин почувствовал знакомое теплое чувство, какое он испытывал к царю Тиридату в тот день на реке и какое было в его отношении к Дацию, — чувство дружбы и душевной симпатии.

Нес ли он ягненка или приветливо протягивал руки, человек, которого звали Иисус, выглядел так, будто готов заключить в свои утешительные объятия всех страждущих и больных. И действительно, одна из картин изображала его лечащим человека, лежащего распростертым на небольшой постели, тогда как на другой, очевидно являющейся частью той же самой сцены, этот парализованный уже шагал с соломенным тюфяком, свернутым у него за спиной.

На стене, над головой Иисуса, Константин заметил странный символ. Он вспомнил, что видел его в старом храме Асклепия в Наиссе. Его смысл оставался для него полной тайной, хотя каким-то образом узор казался знакомым.

— А эти знаки над головой пастуха, — обратился он к Иосиону, — что они означают?

Иосион поднял свой факел повыше, ярко осветив странный узор, написанный на камне.

— Это греческие буквы с инициалами Христа, командир. Две из них — «Хи» и «Ро» — накладываются сверху.

— Остроумно! — воскликнул Тиридат. — Наверное, в них какое-то магическое значение.

— Сын Божий не нуждается в магии, господин, — сказал Иосион. — У него вся власть: и над людьми, и над землей, и в небесах.

4

Константин поудобней устроился на ночь, завернувшись в свой длинный тяжелый плащ и улегшись поближе к углям костра, ибо холодно было ночью на берегах великой реки. Прошел, возможно, час, а тревожные мысли все не давали ему заснуть. Тогда он встал и, подойдя к костру, подул на угли и положил на них еще одну деревянную плаху.

Тепло от огня несколько развеяло смутное чувство уныния, которое Константин ощущал с тех пор, как они Вернулись после осмотра развалин старой церкви, но совсем разогнать их не могло. И он понимал его причины.

Первый раз в жизни Константин испытал настоящую панику. Это было в тот момент, когда они наткнулись на остатки того, что называлось их армией, рассеянные по равнине, и до него вдруг дошло, что он и пятьсот человек, за которых ему отвечать, оказались в тылу у врага. В пылу сражения с персами, уже готовыми уничтожить небольшой отряд Тиридата, и в волнениях последующей за этим переправы через реку Константин забыл свои страхи. Но теперь, окруженный руинами старого города, всем своим видом напоминавшим о смерти, он почувствовал, как они подступают вновь.

До Антиохии — и надежного укрытия — оставалось не менее трех дней, а то и больше, трудного пути по территории, явно кишевшей персидскими войсками. А поскольку те, кто бежал с места недолгой схватки у речной переправы, наверняка должны были сообщить о его пяти сотнях и остатках войска Тиридата, враг, несомненно, явится на их поиски, как только рассветет.

Почему-то Константину вдруг вспомнились картины на стенах разрушенной церкви, что оказалась неподалеку, особенно стройная фигура пастуха, убаюкивающего в руках ягненка и как бы старающегося уберечь его от зла. А разве сам он не стал таким пастухом со стадом примерно в семьсот голов — теперь, когда с ним соединился Тиридат? Но не было в нем ни капли той уверенности, которой, казалось, сияли глаза человека на картине. Помня этот взгляд, Константин ощутил странное желание снова рассмотреть картину, чтобы понять, есть ли на самом деле уверенность и убежденность в глазах пастуха или это лишь игра освещения от принесенных с собой факелов.

Моментально подобрав сухую хворостину и запалив ее на угольях, он вошел с нею, как с факелом, в развалины старой церкви. На лице пастуха оставалось прежнее спокойное выражение, и взгляд его говорил о миролюбии и уверенности в своей цели. И, как ни странно, глядя на эту несколько стилизованную фигуру, Константин почувствовал, как начинают убывать его сомнения и душу вновь наполняет уверенность в успехе, обволакивающая его теплой защитной мантией. Покинув развалины церкви, он возвратился к костру и тут же спокойно заснул, а проснулся лишь только на рассвете, когда их лагерь пришел в движение.

Глава 8

1

Пока давали корм лошадям и солдаты поглощали наскоро приготовленный плотный завтрак, Константин, Тиридат и Даций собрались на неофициальный военный совет. Требовалось обсудить только один вопрос: как им выпутаться из крайне опасного положения, в котором они оказались, будучи в тылу у врага.

— Твоя кавалерия может передвигаться гораздо быстрее, чем мои пехотинцы, — сказал Тиридат Константину. — Несправедливо просить тебя, чтобы ты рисковал своими людьми ради заботы о нашей безопасности. Вам бы надо ехать дальше и догнать цезаря Галерия.

— Судя по тому, что мы вчера видели, он, по-моему, еще удирает, — заметил Даций.