СТАЛИНИАДА

"Покараульте мои сосиски…"

(рассказ Владимира Полякова)

Было это в 1936 году. Я, никому не известный литератор, очень хотел попасть в Колонный зал на похороны Горького. Попросил Зощенко достать пропуск. Иду по Москве к Колонному залу, и вдруг — продают горячие сосиски в пакетиках. Зачем мне сосиски? Новинка ведь! У меня привычка: покупать новые, даже ненужные вещи. Я купил пакетик с сосисками и довольный вошел в Колонный зал.

Думаю, где-нибудь в гардеробе оставлю. Но у меня пропуск оказался такой — проводят сразу в круглую комнату за сценой. Вижу: за столом сидят Ворошилов, Молотов, Калинин, другие вожди и вокруг много известных писателей. Вскоре меня вызывают по фамилии. Военные надевают мне на руку траурную повязку и ведут на сцену — стоять в почетном карауле. А у меня сосиски, значит, я первому попавшемуся, полуобернувшись, говорю:

— Пока я там откараулю, покараульте мои сосиски…

Оборачиваюсь, чтобы передать сосиски в надежные руки.

Человек с трубкой внимательно смотрит на меня…

— Не беспокойтесь, ваши сосиски будут в полной сохранности.

Тут меня окружают военные и вместе с другими ведут в почетный караул. Стою — волнуюсь. Откараулив, возвращаюсь. Подходит ко мне военный в больших чинах — с ромбами, отдает честь и рапортует:

— Вот сосиски, товарищ Поляков, в полной сохранности.

СТАЛИН И ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КУЛЬТУРА

Не прошел!

Исаак Бабель напоминал мудрого и доброго сома: толстая, плохо поворачивающаяся шея, большие веки… Он очень хотел встретиться со Сталиным и попросил об этом Горького.

Тот однажды позвал писателя к себе в дом у Никитских ворот. Бабель оказался за столом с Горьким, Сталиным и Ягодой. Пили чай. По собственному признанию Бабеля, он очень хотел понравиться Сталину.

— Вы же знаете, я хороший рассказчик, а тут я еще очень старался. Вспомнил встречу с Шаляпиным в Италии. Шаляпин после выступления вытирал с огромного, прекрасного и уже постаревшего лица грим. Я у него спросил: "Не хотите ли вернуться в Россию?" А он мне ответил: "Большевики отняли у меня дом и автомобиль. Что мне делать в России?"

Сталин слушал молча, а тут начал громко размешивать сахар в стакане, ложечка так и зазвенела о стекло. И сказал Сталин:

— Мы, большевики, строим дома, наш автозавод начал выпускать автомобили. А Шаляпин всё равно гордость и голос народа.

И я понял, что не прошёл. Тогда я стал стараться ещё больше и рассказал о моей поездке в Сибирь, на Енисей. Очень красочно расписал сибирскую ширь реки — Европе и не снились такие просторы и такая несказанная красота…

Слышу, ложечка опять недовольно заходила по стакану и Сталин сказал:

— В Сибири реки не в ту сторону текут.

Смущенно покашливая, Горький встал из-за стола, вышел в другую комнату и, откашлявшись там, вернулся. А Ягода уставился на меня сорочьими глазами и долго не мигая смотрел. И я понял, что провалился.

Предчувствие

В середине 30-х годов Бабель говорил: "Гитлеру противостоит волк — Сталин. Скоро Сталин будет в Берлине".

Бабель рассказывал, что на одном из приемов он ощутил страх и даже ужас перед Ягодой и вдруг увидел, как Ягода залебезил перед вошедшим Сталиным.

Впрок ли?

Андрей Платонов написал повесть «Впрок». Дал прочитать ее Фадееву на предмет публикации. Тот прочел и подчеркнул ряд мест, ему или понравившихся, или, с его точки зрения, идеологически ошибочных.

Издательство приняло вещь в производство, и вскоре появилась верстка, в корректуре подчеркнутые места были набраны курсивом.

В таком виде повесть попала к Сталину. Он прочел, возмутился, квалифицировал Платонова как кулацкого писателя и высказался:

"Эта вещь впрок автору не пойдет". После этих слов Платонов оказался в тени, в полуизгнании, в забвении. Его на многие годы перестали печатать. И то счастье, что остался жив.

Восторг

Эдуард Багрицкий в начале 30-х годов говорил критику Александру Лейтесу: "Я с большим уважением смотрю на мою руку: её вчера пожал Сталин".

Совершенно секретно

Когда Сталин хотел встретиться с кем-нибудь из писателей, он передавал приглашение через своего помощника, который предупреждал литераторов о неразглашении этого события.

Так, однажды у Багрицкого сидел в гостях Марк Борисович Колосов, и Багрицкий не знал, под каким предлогом ему проводить гостя, чтобы уйти на встречу.

Под острым углом

В 1929 году на праздновании пятидесятилетия Сталина остро выступил Демьян Бедный. Он противопоставил Сталину, всегда разузнававшему, кто, что, как и при ком о нём говорил, Ленина, которого это никогда не интересовало. Из- полученных сведений Сталин делал «оргвыводы», вознаграждая восхваляющего и карая критикующего.

Сталин и Булгаков

Году в 44-м в доме моего приятеля Аркадия Кеслера я познакомился и потом иногда встречался с молодым человеком лет двадцати двух — двадцати трех. Был он то ли актером МХАТа, то ли студентом Школы-студии МХАТ. Он переживал какие-то актерские неудачи и, по словам Аркадия, нервничал и иногда пил. Звали его Сергей. Аркадий тогда мне рассказывал, что это пасынок писателя Михаила Булгакова, сын Елены Сергеевны Шиловской, а его отец крупный военный.

От Шиловского непосредственно, а отчасти через Аркадия, а также от профессора логики Павла Сергеевича Попова, у которого я учился, будучи аспирантом МОПИ, и в доме которого неоднократно бывал, я слышал историю взаимоотношений Булгакова со Сталиным. Мне сейчас трудно отделить, кто что говорил, и трудно понять, где кончалась реальность и начиналась знаменитая игра Булгакова, любившего писать письма Сталину, но не отправлять их, а самому отвечать себе от имени Сталина. Трудно понять, что тут было от легенды и фантазии, что от истории. Перескажу все, что осталось в моей памяти от этих рассказов (старая моя запись исчезла, как Коровьев слизал).

В начале 30-х годов Булгакова не печатали и не принимали на работу. В отчаянии он отправил письмо Сталину, в котором говорилось: поскольку его — писателя — не печатают на родине, он просит спасти его от голодной смерти и вынужденного литературного молчания, равного погребению заживо, и просит выслать его за границу, ибо это вторая по жестокости мера наказания после смертной казни, которую над ним совершают.

Через некоторое время пришел краткий ответ, в котором Булгакова просили позвонить товарищу Сталину и сообщался номер телефона. Булгаков позвонил из автомата, так как личного телефона у него не было. Пока Булгакова соединяли со Сталиным, очередь у телефонной будки стала проявлять нетерпение. Когда же Булгаков объяснил, что он разговаривает со Сталиным и просит чуть-чуть подождать, ему стали кричать: "Кончай издеваться! Не ври! Повесь трубку!"

Булгаков вынужден был поведать именитому абоненту о ситуации, и ему сказали: идите домой — вам позвонят.

"Как позвонят, когда у меня нет телефона? — подумал раздосадованный Булгаков и отправился домой. Вскоре пришли какие-то военные, протянули временную связь и установили телефон, а ещё через некоторое время раздался звонок. Неторопливый голос с грузинским акцентом спросил:

— Товарищ Булгаков?.. Вы нам писали?

— Да, товарищ Сталин, писал… Понимаете, меня не печатают… меня не принимают…

— И вы решили уехать… за границу?

— Нет, товарищ Сталин. Я много думал и решил, как бы ни было трудно, я не уеду, даже если мне суждено на родине умереть от голода. Место русского писателя в России.

— Вы… правильно…

Сталин говорил с большими паузами между словами и с ещё большими паузами между фразами. Булгакову казалось, что голос исчезает, что его разъединяют. Писатель начинал нервничать и дуть в трубку, пока не понял, что это манера говорить. Через минуту разговора писатель научился терпеливо ждать следующее слово и следующую фразу вождя: