Свержение ига

   — Это я слышал, — с хрустом потянулся Василий. — Приехали недавно посольские люди из Фрязии, так сказывали, что, когда с дожем, королём ихним, за столом сидели, по дожевой дочке вша ползала. Заметила её дочка и стряхнула спокойно, будто для неё это кажночасное дело. Такое вот слышал, а чтоб вовсе без воды...

Его прервал появившийся в облаках пара Демьян.

   — Ну, ребятушки, пожалте на полок, — пригласил он. — Славный вышел нынче парок: сухой да цепкий, лёгкий, но крепкий...

Забрались на полок. Демьян зачерпнул ковшом квасу из бадьи и плеснул на каменку. Та пыхнула, отдала упругой раскалённой волной. По бане разлился пахучий хлебный дух.

   — Ах, знаменито, ах, духовито! — приговаривал Демьян, надевая шапку и рукавицы. — Ну-ка, ребятушки, давайте постегаю.

Он взял из бадейки два берёзовых веника и обрушил на спину Матвея мягкие шелестящие удары. Тот начал кряхтеть, а потом не выдержал и взмолился:

   — Полегче, отец, душу вынешь!

   — Терпи, терпи, парень, — отозвался Демьян, поддавая пару, — коже маета, телу легота, а душе отрада. Ты что ж думал: к Демьяну приду, ноги до пояса помочу, и делу конец? Не бывать такому! Пока три шкуры не спустишь, не выйдешь отсель!

Вскоре, однако, пожалел, дал Матвею передышку и принялся за Василия. Раскалил его докрасна и тяжело перевёл дух.

   — А на тебя, Сеня, силов моих не хватит, звон ты какой могутный...

Изрядно пришлось им потрудиться в тот вечер. А потом, когда сошло сто потов и они, умиротворённые и расслабленные, сидели на лавках, попивая квасок, Матвей начал главный разговор:

   — Прислал нас, отец, сам великий князь Иван Васильевич. Дошли до него вести, что король Казимир склоняет царя Ахматку с Русью заратиться и посла своего сюда отрядил, чтоб через него про всё сговориться. И решил великий князь сговору этому помешать. Обретается тут у вас царевич Муртаза, племяш Ахматовый...

   — Обретается и, слышно, обратным послом к королю собирается, — кивнул Демьян.

   — Так вот, надобно нам его чуток попридержать.

   — Легко сказать: попридержать! Ведь не вор какой, за руку не схватишь. И большой ли этот «чуток»?

   — Пока Ахмату грамотку одну не доставят. Прочтёт он её — сам Муртазу удержит.

   — И кто же грамотку эту доставит?

   — Этого человека нам ещё нужно будет отыскать.

   — Гм... ну а грамотка где?

   — С караваном из литовской земли идёт. Правда, нам ещё перехватить её надобно.

   — Весело живете, — хмыкнул Демьян, — караван-то хоть всамделишный или его ещё снарядить требуется?

   — Караван настоящий, — кивнул Матвей, — но, когда придёт, пока не знаем. Так что помогай чем можешь.

Демьян помолчал, старательно вытер холстиной разгорячённое лицо, а потом тихо заговорил:

   — Не простую задачу великий князь нам задал. Ну грамотку перехватить — дело нехитрое. Людей лихих, что на золото блазнятся, везде много, а среди нехристей — и того больше, так что перехватим. А вот насчёт остального думать надо... — Демьян зачерпнул из бадейки ковш и продолжил: — Есть у меня в приятелях большой чин — всем здешним базаром ведает, по-ихнему мухтасибом прозывается. Ведомо мне, что к царю он вхож и самолично обо всём важном докладает...

   — Что ж, такой нам годится, — важно подал голос Василий.

   — Годится-то годится, да нужно погодиться... Лихоманка теперь его одолела. Жёлтый стал да трясучий, ровно лист осенний. Лежит под одеялами и зубьями колотит. Как тут с делом подступишься?

   — Ты бы привёл меня к нему, — предложил Матвей, — а я снадобье приготовлю, авось поможет. Там и сговоримся.

   — Попытаться можно, — согласился Демьян, — но авось — не гвоздь, долго не держит. Хорошо бы заранее о караване вызнать...

   — Вызнаем, мы уж тут порешили промеж себя, что вышлем ему навстречу Сеньку для упреждения. Одного только опасаемся, — помялся Матвей, — как по чужой стороне небывальцу идти?

   — Пройдёт, коли схочет. А я ему для верности пайцзу дам, из тех, что для ханских людей в кархане изготовили. Там надпись строгая, и ослушаться её никто из татар не посмеет. Да ещё парочку голубей полётных пусть с собой заберёт. Они шибко быстро летят: за сто вёрст пустишь, через пару часов знать будешь, где караван и по какой дороге идёт. Ну а мы, сладивши два дела, и к третьему с Божьей помощью подберёмся...

На том и порешили. Демьян рассказал о дорогах, по которым приходят караваны из литовских земель, а Матвей — о том, как найти и открыться своему человеку в караване. Утром Семён скоро собрался в дорогу, выслушал последние наставления и получил от Демьяна пайцзу — серебряную пластинку, по которой шла затейливая вязь татарских слов. Увидев, как внимательно рассматривает надпись Семён, Василий не удержался:

   — Всё разобрал? Тогда прочти в гул!

К общему удивлению, Семён стал медленно произносить слова надписи.

   — Вот так штука! — присвистнул Василий. — Взаправду читаешь или просто так балаболишь?

   — Нет, верно говорит, — вступился Демьян и перевёл: — «Силою вечного неба! Посланник находится под покровительством великого могущества, и всякий, причинивший ему зло, подвергнется ущербу и умрёт».

   — Чего ж ты молчал, что по-басурмански понимаешь? — удивился Василий.

   — Плохо понимаю, — ответил Семён и стал прощаться.

Василий вызвался проводить его до городских ворот. Матвей же отправился искать снадобье. Вскоре он вернулся с большим ворохом ивовой коры и стал варить отвар, а вечером к приходу Демьяна снадобье было уже готово.

К мухтасибу подступал очередной приступ лихорадки. Он закутался в соболью шубу, подаренную прошлым годом московскими купцами, и приказал досыпать горячих углей в жаровни. Когда доложили о приходе уста-баши, он недовольно поморщился, но приказал впустить гостя.

Демьян вошёл, поклонился, справился о здоровье и сказал, что привёл купца, который может лечить лихоманку.

   — Гиде купца? — оживился мухтасиб. — Дай сюда надо! — Он недоверчиво смерил взглядом вошедшего Матвея и поманил его к себе: — Киля ля! Ты кито есть? Зашем сюда езжал?

   — Я московский купец, — поклонился Матвей. — Прибыл вчера с большим караваном на ярмарку.

   — А лищоб отыколь знавал? — Мухтасиб прищурил глаза, так что они превратились в тонкие щёлочки, и подал левое ухо в сторону Матвея.

Тот посмотрел на него и вдруг рассердился:

   — Я к твоей милости не для допроса пришёл! Коли хочешь вылечиться, помогу, а веры ко мне нет, так уйду прочь — корысти в этом деле не ищу.

   — Зашем уйду? Лешить нада! — замахал руками мухтасиб. — А што хочешь за свой лишоб?

   — Чего сейчас торговаться? Коли поправишься, так скажу свою цену, а коли нет, так сам платить не станешь...

Матвей порасспросил мухтасиба о болезни — обычной для тех мест малярии, потом вынул из-за пазухи кувшинчик с приготовленным зельем и подал его больному:

   — Выпей нынче перед сном. Ночь будешь спать и день будешь спать, а завтра вечером проснёшься и должен излечиться. Я к тому времени приду и на тебя гляну.

Мухтасиб осторожно взял кувшинчик, взболтнул его, открыл и понюхал. Помолчал и хлопнул в ладоши. Вошёл большой, свирепого вида слуга. Мухтасиб стал что-то быстро говорить ему, указывая на Матвея, а потом объяснил:

   — Пока сыпать буду, ты зидес жить нада. Всё у тибя будит мыного, сылуга будит, жина будит. Не проснусь дыва день, тибе секим башка будит...

Так неожиданно стал Матвей пленником. Правда, отказа ему ни в чём не было, только за ворота не выпускали, и ходил за ним всюду свирепого вида слуга. Наступил второй вечер. Матвей с нетерпением ждал, когда позовут его к мухтасибу, но позыва всё не было. Ночь прошла беспокойно. Заснул он уже под утро, а вскоре проснулся от стального вжиканья — слуга, сидя у двери, точил свою огромную саблю и что-то бормотал.

   — Плохой урус, — наконец разобрал Матвей, — нет больше живём!

Стало вовсе не до сна. И вот, когда в голову полезли разные дурные мысли, а в грудь стал вползать гадкий липучий страх, прибежали от мухтасиба. Матвей нашёл своего больного сидящим на ковре с большим куском горячего мяса в руке. Его губы и щёки лоснились от жира, а глаза блестели от возбуждения. Матвей проворно подскочил к нему и вырвал мясо.