Тайны Зимнего дворца

Это была любимица государя, супруга наслѣдника цесаревича.

Сперва Николай противился союзу съ Дармштадтской принцессой, но скоро, несмотря на свою молодость, она съумѣла занять при русскомъ дворѣ твердое положеніе. Государь быстро оцѣнилъ ея рѣдкія умственныя способности и доброту ея сердца, которое было неисчерпаемымъ источникомъ любви и самоотверженія. Несмотря на то, что раболѣпные царедворцы посѣяли вражду между государемъ и его старшимъ сыномъ, отстранивъ, послѣдняго, почти совершенно отъ дѣлъ, Николай чувствовалъ безъ- отчетное влеченіе къ своей невѣсткѣ, и часто съ ней совѣтовался. Она незамѣтно вытѣснила вліяніе гордой и тщеславной великой княгини Елены Павловны.

Папа, сказала цесаревна вкрадчивымъ голосомъ: отчего у васъ такой сумрачный видъ, зачѣмъ такія мрачныя мысли? Будьте же счастливы и веселы! Вѣдь этотъ день для всѣхъ день счастья и веселья!

Маша, есть минуты, когда грустныя мысли невольно закрадываются въ голову. По временамъ, мнѣ кажется, что я въ послѣдній разъ праздную имянины вмѣстѣ съ вами. Вѣдь твоя мать…

Я только что отъ императрицы, она себя чувствуетъ гораздо лучше и желала бы васъ видѣть.

Ты была у императрицы? Развѣ тебѣ никогда не приходила мысль, что быть можетъ не пройдетъ и году, какъ ты будешь настоящая императрица, а что теперешняя императрица сохранитъ только пустой титулъ?

Папа, вы меня пугаете! не говорите такихъ вещей! воскликнула цесаревна, бросаясь на грудь государя и стараясь скрыть слезы. Папа, милый папа, ради самого Бога, не говорите такихъ вещей.

Маша, развѣ тебѣ не хочется поскорѣе сдѣлаться императрицей! Развѣ не пріятно бьрь императрицей, первой между всѣми?

Нѣтъ, папа, нѣтъ! Я хочу быть вашей дочерью и больше ничего.

Государь прижалъ ее къ сердцу.

Можетъ ты и не тщеславна, но твой мужъ во всякомъ случаѣ другого мнѣнія, онъ находитъ что его отецъ черезчуръ долго живетъ и что пора бы и самому взойти на тронъ!

Вѣдь ему ужь 37 лѣтъ! Я хорошо знаю, что когда предстоитъ блистательное наслѣдство, а въ особенности царскій вѣнецъ, наслѣдники становятся не терпѣливыми.

Папа, не добрый папа, возражала цесаревна со слезами: не стыдно ли вамъ такъ говорить, въ особенности сегодня, въ день вашего ангела?! Вы же знаете, что Александръ добрѣйшій и благороднѣйшій человѣкъ, какъ мужъ и какъ сынъ! Онъ всечастно готовъ пожертвовать за васъ жизнью. Вы знаете, что онъ любитъ васъ больше меня, больше чѣмъ своихъ дѣтей, и вы можете думать, что онъ желаетъ вашей смерти?

Ну такъ что-жь, если я даже не умру! Ты знаешь, что англичане хотятъ меня заставить отречься отъ престола, тогда…

Тогда Александръ его не приметъ. Сынъ принимаетъ только то, что отецъ даетъ ему добровольно и никогда не станетъ за одно съ его врагами; слѣдовательно не приметъ того, что украли у его отца!

Если Александръ откажется, пожалуй Константинъ его приметъ, сказалъ Николай, устремивъ испытывающій взглядъ на свою невѣстку.

Великій князь Константинъ такъ же вашъ сынъ и поступитъ какъ и Александръ, остальные братья также, отвѣчала цесаревна твердымъ и строгимъ голосомъ.

Да, Маша, ты хорошій человѣкъ, добрая дочь, сказалъ Николай, цѣлуя ее въ лобъ.

Пойдемъ къ императрицѣ. Потомъ прибавилъ шепотомъ: пока моя бѣдная Александра еще императрица!..

XI

Савельевъ вышелъ изъ комнаты, пошелъ мимо дворницкой на улицу не обращая вниманія на освѣщенныя окна и на шумную музыку, игравшую въ эту минуту веселый кадриль. Онъ пошелъ на улицу освѣщенную плошками, въ честь тезоимянитства государя императора, и направился на Сергіевскую. Тамъ онъ остановился у двухъ-этажнаго деревяннаго дома, у котораго всѣ ставни были заперты, не пропуская ни малѣйшаго луча свѣта. Въ домѣ царствовала глубокая тишина.

Неужели уже спятъ? подумалъ онъ и постучалъ въ ворота, сперва тихо, потомъ все громче и громче.

Наконецъ послышались тяжелые шаги и грубый голосъ спросилъ:

Кто тамъ стучится въ такую пору?

Господинъ Достоевскій дома? спросилъ Савельевъ.

Мы никакого Достоевскаго не знаемъ, отвѣчалъ тотъ же грубый голосъ; никакой Достоевскій тутъ не живетъ и не жилъ. Проходи своей дорогой.

Говорятъ вамъ, что Достоевскій живетъ здѣсь, еще на прошлой недѣли я былъ у него, мнѣ необходимо его видѣть…

Ты, дружище, должно быть пьянъ, ступай мимо и ищи своего Достоевскаго гдѣ хочешь, а я иду спать.

Голосъ, казалось, удалялся. Въ это время Савельевъ замѣтилъ, что одна изъ ставней слегка приотворилась и ему даже показалось, что онъ видитъ чей то глазъ, который съ любопытствомъ выглядывалъ.

Голосъ, только что говорившій съ Савельевымъ, хрипло затянулъ какую то пѣсню, въ которой поминались слова «рабъ бодрствуетъ».

«И днемъ и ночью» въ свою очередь пропѣлъ потихоньку Савельевъ.

Едва онъ произнесъ эти слова, какъ заскрипѣла задвижка, приотворилась калитка и сильная рука привлекла его во дворъ; чей-то голосъ шепнулъ ему: входи скорѣй, и калитка тотчасъ же за нимъ заперлась.

Кто это? спросили шепотомъ.

Савельевъ! отвѣчалъ вновь прибывшій.

Ты, братъ? Входи. Я тебя не узналъ. Ужь восемь дней, какъ мы не видѣлись. Мнѣ приходится скрываться — меня разыскиваютъ.

Входи же, у меня много есть тебѣ разсказать, да вѣрно и у тебя есть что-нибудь интересное, не даромъ же братъ пришелъ ты ко мнѣ въ такую поздную пору? Давай, братъ, руку, я тебя поведу.

Это былъ самъ Достоевскій. Онъ взялъ за руку солдата, повелъ по темной лѣстницѣ и они вошли въ небольшую освѣщенную комнату безъ оконъ. Тамъ за столомъ сидѣла молодая женщина съ открытой книгой, которую, повидимому, читала. Савельевъ невольно вздрогнулъ, какъ только ее увидалъ, она такъ же поблѣднѣла и бросила на него умоляющій взглядъ.

Это была та самая женщина, которую онъ встрѣтилъ у цыганки и которой она подарила кольцо съ опаломъ.

Достоевскій не замѣтилъ ни блѣдности молодой женщины ни волненія Савельева.

ІІди, братъ, сюда, тутъ мы можемъ говорить безъ стѣсненія. Жена приготовитъ намъ грогу; на дворѣ холодно и мой другъ навѣрное не откажется погрѣться.

Молодая женщина закрыла книжку, встала и молча вышла.

Савельевъ проводилъ ее взоромъ.

Значитъ, эта молодая женщина жена Достоевскаго, подумалъ онъ. Зачѣмъ же она ходила къ цыганкѣ? Зачѣмъ дала ей Марфуша кольцо?

Я не пришелъ тебя даромъ безпокоить, сказалъ онъ Достоевскому. Ты знаешь, что я не люблю ни грогу ни другихъ подобныхъ напитковъ а пришелъ по важному дѣлу.

Я знаю, что ты не любишь спиртныхъ напитковъ, но надо же было удалить жену, чтобы она не слышала о нашемъ дѣлѣ. Это была бы ея смерть, если бы она знала, что я замѣшанъ въ дѣлѣ, которое грозитъ моей свободѣ, а можетъ и жизни. Она ничего не знаетъ о нашемъ обществѣ и ничего знать не должна. Она слабая женщина, ея безпокойство и любовь ко мнѣ могутъ ее натолкнуть на опасные промахи.

Да вѣдь ты мнѣ только что сказалъ, что ты прячешься, что тебя разыскиваютъ, замѣтилъ ему Савельевъ. Твоя жена знаетъ же объ этомъ?

Да! отвѣчалъ Достоевскій. Но она не знаетъ настоящей причины, она думаетъ, что ради моихъ сочиненій. Насъ, братъ, выдали, или вѣрнѣе, меня выдали. Вотъ почему я не посѣщалъ нашихъ собраній въ теченіи этихъ восьми дней; я замѣтилъ, что за мной слѣдятъ. Мрачныя лица издали осаждаютъ мой домъ и слѣдятъ за мной шагъ за шагомъ. Они не оставятъ меня въ покоѣ, пока не откроютъ моихъ сообщниковъ. Вотъ почему я и держусь вдали отъ васъ, братья. Пусть меня пытаютъ въ застѣнкѣ у Орлова, пусть меня рвутъ на части, я васъ не выдамъ, они отъ меня ничего не узнаютъ. Передай это прочимъ братьямъ, пусть они будутъ осторожны, если Орловъ пронюхаетъ о какомъ нибудь предпріятіи, у него найдется достаточно шпіоновъ, чтобы все открыть. Однако надо молчать, идетъ жена, это превосходная и благороднѣйшая женщина, но она меня черезчуръ любитъ, прибавилъ онъ съ страннымъ выраженіемъ. Савельевъ посмотрѣлъ на него вопросительно, но ничего не сказалъ, такъ какъ она вошла съ грогомъ.