Великая судьба

— Нет, отец, я нездешний. Издалека. Дайте мне напиться, и я поеду дальше.

— Чай пить надо заезжать в богатую юрту, — проворчал старик, а потом крикнул: — Гунчин! Выйди-ка на минутку. Вот тут проезжий, говорит, издалека...

Из юрты показалась девушка лет двадцати. Максаржав сразу даже не признал бывшую «молодую хатан».

— Отец, этот человек и вправду не из наших мест. Зайдите в юрту, — пригласила она. Судя по всему, Гунчинхорло тоже не узнала Максаржава.

Бедная, тесная юрта внутри оказалась довольно опрятной.

— Я Максаржав, вы не помните меня? — начал гость.

— О боже мой, точно, Максаржав, — воскликнула девушка. Вначале она показалась ему цветущей, молодой, но, приглядевшись, Максаржав заметил в глазах у Гупчинхорло затаенную боль, а на лбу — ранние морщинки. Оно и понятно, сколько горя ей пришлось пережить!

Оба не решались заговорить о Того. Гупчинхорло приготовила чай. Максаржав, как приличествует гостю, принялся расспрашивать хозяина о делах, о хошуне. Оказалось, что в их хозяйстве только и есть скота, что несколько коз. Наконец Максаржав решился сказать:

— А ведь я специально приехал к вам.

— Свою дочь я теперь никуда от себя не отпускаю, — ответил старик. — Довольно с нее самостоятельной жизни. Отдал я ее тогда совсем еще ребенком — словно в ад послал. Намучилась она. Хватит.

— Отец, но ведь этот человек совсем о другом...

— Да, мне хотелось бы поговорить с вами, — твердо сказал Максаржав.

— Я выйду, отец, надо поговорить. Ты подожди, выпей пока чаю.

— Ну ладно уж, ступай.

Они вышли, присели.

— Почему вы ничего не говорите мне о Того? — спросил Максаржав.

— Я сама хотела спросить вас о нем. Сколько мук я вынесла, ожидая его! Не думала я, что он меня обманет! — И она заплакала.

— Как вы можете так говорить! Сразу же, как только нарочный уехал за вами, Того вымолил у нойона разрешение и отправился к вам. Я сам его провожал, он обещал мне послать весточку, но с той поры я о нем ничего не знаю. Сам я приехал в ваши края с обозом и вот, оставив товарищей в Заяын-Баю, решил разыскать вас.

— Что же с ним могло случиться? Жив ли? Не знаю даже, что и подумать.

— В столице он не появлялся. А вы еще не замужем?

— Нет, конечно. Живем вдвоем с отцом. — Она помолчала. — Да, вот как все получилось. Родила я в дороге, ребенок родился мертвенький. Так и вернулась к отцу одна. Я вот все думаю о клятве, что Того дал мне. Все жду, может, приедет. — Она снова заплакала.

— Он хоть пешком, по пришел бы. Не такой Того человек, чтобы обмануть... Значит, что-то случилось. Вот я тут кое-что привез для него. — Максаржав стал развязывать дорожную суму. — Прошу вас, сохраните эти гутулы для Того. А дэли носите сами. — Он достал и другие гостинцы — конфеты, сахар и несколько монеток. — Если что-нибудь узнаете о нем, сообщите мне.

— Я буду ждать его, сколько бы ни пришлось. Распустили слух, будто у меня дурная болезнь, и нойон за это прогнал меня. Поэтому сластолюбцы обходят меня стороной.

Максаржав вошел в юрту и сказал, обращаясь к хозяину:

— Отец! Если к вам явится человек по имени Того, знайте: это хороший человек.

Максаржав благополучно вернулся домой, и жизнь его протекала без каких-либо особых событий. Цэвэгмид родила сына, но радость была недолгой, вскоре на них обрушилось горе — ребенок заболел и умер. Впрочем, долго горевать было некогда, одолевали заботы. Очир-бээс установил невыносимые налоги, и по всему хошуну шел глухой ропот.

Максаржаву было уже за двадцать, когда умер отец. Он отправился в родной аил на похороны.

— Как же я теперь буду жить с такой оравой? — сказала ему, заливаясь слезами, мать.

— Ничего, мама, — ответил Максаржав, — мы перекочуем к вам, будем жить рядом.

Га-нойон, сочувствуя осиротевшей семье, одобрил решение Максаржава и разрешил перекочевку. Вскоре они уже поставили юрту в Дунд-Хайлантае. И опять потянулись будни: работа в поле, поездки с обозами. Иногда Максаржава вызывали в хошунное управление: нужно было заменить писца. Это давало небольшой заработок. Время от времени Максаржав наведывался к Га-нойону, помогал ему. Благодаря хлопотам нойона аймачный хан специальным указом присвоил Максаржаву отцовский титул младшего гуна.

После усердного молебствия по этому случаю Максаржав случайно встретился с Очир-бээсом в одном аиле. Изрядно подвыпивший бээс разразился гневной тирадой:

— Твой Га-нойон совсем из ума выжил, подыхать ему пора! Сует свой нос в дела, которые его не касаются. Вот увидишь — начнет обниматься со своей старухой и загнется. А ведь твой род, Максаржав, не ахти какой знатный. Как говорится, титул, полученный за кровопролитие не приносит добра. Пришлось, наверное, пообивать пороги да покланяться Ханддорж-вану. Можно подумать, маньчжурский император выжил из ума! Ведь выходит, что люди, воевавшие против императорского войска, получают за это титулы! Да и Го Су, видно, совсем ослеп! Как же допустили, чтобы нищий, не имеющий даже коня приличного, стал гуном? Хочешь, одолжу лошаденку на бедность? — Очир-бээс едва держался на ногах. Он покачивался и размахивал руками. Максаржав легонько оттолкнул Очира, и тот, пошатнувшись, упал. Шапка с него слетела и покатилась по земле. Очир-бээс с трудом поднялся и, ни слова не говоря, пошел прочь. Старичок тайджи[Тайджи — потомственный дворянин.], бывший свидетелем этой сцепы, дождался, когда бээс удалится на приличное расстояние, и промолвил:

— Про Очир-бээса говорят, что его люди иной раз подкарауливают недругов своего хозяина и расправляются с ними. Избави бог прогневить такого человека.

— Кого же это они подкараулили, например?

Старик ничего не ответил.

— А вы, случаем, не слыхали про Того, табунщика нашего нойона? Сколько я ни расспрашивал о нем — пропал, как сквозь землю провалился.

— Послушай-ка, сынок, я скажу тебе, что знаю, — только чтоб меня не подводить! А то несдобровать мне. Слышал я, что люди Очир-бээса выследили Того, когда он ехал в столицу. И еще ходят слухи, будто это были люди Га-гуна.

— Так кто же они все-таки?

— Не знаю, сынок. Порасспроси-ка лучше других. Но имей в виду: с Очир-бээсом шутки плохи, он на все способен. Не забывай об этом. — И старик ушел в юрту.

«Бедный Бого! — думал Максаржав. — Неужели эти негодяи убили его? Конечно, если Очир-бээс хотел навредить Га-нойону, он постарался, чтоб слух о злодействе разошелся повсюду. Но раз этот случай не получил огласки, может, Бого остался жив... Вот беда-то! Надо будет съездить к учителю и спросить его прямо».

Подъехав к дому, Максаржав спрыгнул с коня и крикнул:

— Цэвэгмид, выйди-ка на минутку!

Тотчас же появилась Цэвэгмид и встревоженно спросила:

— Ты чего? Что-нибудь случилось?

— Я кое-что узнал о Бого.

— Ну и как, где он?

— Похоже, его убили.

— Что ты говоришь! Не может быть! Кто же это сделал?

— Наверно, люди Очир-бээса подстерегли его на дороге.

— За что же они убили его? Что он им сделал плохого?

— Они, видно, хотели опорочить учителя, свалить на него это убийство — распустили слух, будто Бого убили люди Га-гуна.

— О боже! — Она взяла повод коня, привязала его к коновязи и вслед за мужем вошла в юрту. Максаржав, присев на корточки, принялся разжигать огонь в очаге.

— Ну-ка отойди. Я сама очаг разожгу и приготовлю тебе поесть.

— Как мать? Здорова?

— Ничего. Я собралась было сбивать шерсть на войлок, но она ие дала: сама, говорит, справлюсь.

— Значит, скоро у нас будет новая кошма?

— А как же! Ты бы тоже помог сделать кошму — в подарок учителю. Надо же поблагодарить его. А то подумает: «Отросли у козленка рожки, теперь он и мать бодает!» Обязательно навести учителя.

— Хорошо, съезжу. А заодно спрошу его о Бого.

— Стоит ли? Наш нойон начнет допытываться у Очир-бээса, а тот спросит, от кого он узнал эту историю. Не нужно говорить об этом с нойоном, а то беды не оберешься.