Блаженство по Августину (СИ)

Ближе к полудню в достославный день седмицы Господней епископ не преминул лично удостовериться, насколько описание здешней местности, переданное ему очевидцами, соответствует всему представшему перед ним воочию. Истинно свой глаз — алмаз, своя рука — владыка, не без удовлетворения отметил Аврелий старой риторской поговоркой характерные черты места действия.

Посреди округлой ложбины-воронки, пологим амфитеатром вздымавшейся вверх лежал тот самый злополучный жертвенник-белит едва ли не под склонившимся к нему узловатыми сучьями кряжистого каменного дуба. В тридцати локтях от дуба небольшое облицованное красноватым туфом прямоугольное озерцо с парящей водой. За водоемом арочный свод каверны, очевидно, тоже подвергшегося обработке камнетесным инструментом.

Неправильной формы языческий жертвенник также стесан сверху. По бокам выдолблены два кровостока. В длину пунийский камень приблизительно пять локтей, три локтя в широкой части. Изножие наклонено к дубу, в изголовье выжженное место. Жертвенник вытянут с севера на юг. По всей его поверхности расползлась змеящаяся глубокая расщелина с ответвлениями-трещинами.

Отколовшийся, выщербленный, — нет, скорее, разъеденный, — немалый кусок изголовья лежит рядом. Очень заинтересованно этот факт принял во внимание епископ.

Он затруднился определить, покоится ли богомерзостный камень здесь испокон веков еще до всемирного потопа или же привезен сюда позднее. Зато Аврелий почти уверен: этот словно бы амфитеатр вокруг него есть дело стараний человеческих.

Или, быть может, демонский камень с такой силой грянул оземь с небес, что вздыбил вокруг себя исполинской воронкой-кратером скалы и землю? Однако этакое событие под видом стихийного космогонического явления Аврелий Августин определил как метеорологически маловероятное. Если о нем исторически никто ничего не помнит, то и толковать о том лишено здравого элементарного смысла. Да и в «Метеорологике» Аристотеля, ничего подобного вроде бы не упоминается…

Епископ окинул взглядом по всей вероятности рукотворное, обширное, чуть ли не кощунственно театральное местодействие, где начало скапливаться от мала до велика народонаселение Ферродики. В основном любопытствующие взрослые и дети идут своей охотой, некоторые по принуждению готских стражников, свободно или в цепях. Имеются в виду прежде всех пригнанные рудничной стражей угрюмое каторжное сборище рабов и сброд колонов из явно недовольных и боязливых язычников.

Истовые христиане спускались пониже; язычники-гентили почли за благоразумие остаться наверху, опасливо косясь на турму тевестийских всадников и прибывшую из оружейного каструма куну тяжеловооруженных легионеров, совместно оцепивших амфитеатр.

Контуберналы центуриона Ихтиса во всеоружии окружали епископа и настороженно из-под шлемов снизу вверх оглядывали толпу, устраивающуюся поудобнее на склонах, поросших редкими соснами и кедрами. Между деревьями кое-где пробивалась травяная зелень, казавшаяся тусклой по сравнению с яркими молодыми листочками, распустившимися на южной стороне дуба, обомшелого с севера, ближе к языческому жертвеннику.

Именно между камнем и дубом епископ Аврелий благоговейно с крестным знамением на окропленную кровью жертв землю поставил переданный ему Ихтисом ковчег-реликварий с частицей мощей Святого диакона Стефана, в апостольские времена побитого иерусалимскими камнями и злобствующими иудеями.

Кому время разбрасывать камни преткновения и соблазна, а иным время их собирать и строить новый храм Божий. И раздавит камень того, на кого падет он!..

Епископ воздел длани горе. Все христиане нимало не медля опустились на колени. Хотя кое-кому из непонятливых завзятых язычников готские стражники, проворно действуя тупыми концами копий, довольно быстро и популярно растолковали, чего этой публике следует делать, что здесь не театр, но христианское богослужение.

По знаку епископа контуберналы Ихтиса слаженно и звучно запели греческий восточный гимн, переложенный на латынь пресвятым и всеблаженнейшим отцом Амвросием из Медиолана. Торжественную всепобеждающую песнь истовых последователей Христовых, возносящую хвалу Ему, единородному Сыну Божьему, не замедлили подхватить правоверные католики, а за ними вольно или невольно и все остальные, собравшиеся в солнечный весенний полдень на месте древнего языческого капища.

Едва отзвучали слова гимна, как епископ приступил к проповеди. Говорил он о христианских мучениках, первым из которых предстал сам Сын Человеческий. Вековые гонения на экклесии Христовы, неисчислимые страдания и муки единоверцев, многим из них принесшие небесную радость еще на земле и неизменное божественное блаженство на небесах, — упомянул, не пряча прочувствованных слез, преподобнейший Аврелий Августин.

Как бы мы ни оплакивали мучеников, истинные духовные небеса навеки благосклонны к праведным последователям Спасителя. Оттого и помощь, поддержка в вышних поспешают к проявлению.

Почувствовав вдохновенное наитие, подпитываемое, укрепляемое, поддерживаемое единоверными братьями и сестрами во Христе, епископ в свойственных ему религиозных ощущениях сызнова в благословенной свыше неизменности призывал понимание и осознание. И его заново осенило ожидаемое прозрение. Он вновь ощущал, видел, понимал правоверие, противостоящее безверию и суеверию.

Вот оно! Грядет время отделять овец от козлищ, отсекать пораженные члены, а бесов изгонять подале от мирного стада людского туда, во тьму внешнюю, где скрежет зубовный…

Внезапно ниоткуда налетевшая темная снеговая туча, затмившая солнце, нисколько не повлияла на боговдохновенность пламенной речи проповедника. Теперь он грозит яростью Господней, потрясая черным пастырским жезлом, предрекая адские муки, вечный огонь нераскаявшимся грешникам и неверным язычникам, приносящим бесчеловечные жертвы ложным богам-демонам.

Грозно и сурово пророчествуя, пренебрегая повалившими хлопьями снега, епископ предостерегал нечестивых, угрожал пастырским посохом языческому жертвеннику, зияющему темной развратной расщелиной, словно бы по-змеиному корчащейся в адском огне, поджариваясь в обличительных речах праведного гнева.

И сгорит! Приносящий жертву богам, кроме единого Господа, да будет истреблен! И епископ что есть силы вонзает железное острие посоха в богомерзкое разветвление змеящихся трещин…

Впоследствии ни практикующий натурфилософ и физиолог Флакк, ни скептический анналист и архивист Полигистор, ни рудознатец и живописец Апеллес, сколько ни пытались, так и не смогли восстановить в памяти, в долгих оживленных дискуссиях между собой истинную картину произошедшего. Тогда как епископ Аврелий, когда его о том спрашивали, крестом складывал руки на груди, поднимал глаза к небу и кротко поминал неисповедимость бездны Промысла Господня, начисто изгладившего из людских воспоминаний краткие мгновения явленного свыше, должно быть, чудотворения, непостижного слабым и ограниченным умствованиям человеческим.

Вроде бы сначала, смутно припоминал Флакк, из пастырского посоха ударил сноп искр, и каменный жертвенник с грохотом раскололся на множество частей. Доминусу почтительно возражал Апеллес, утверждавший, что сперва ослепительно грянула молния, ударившая в дуб, сжигая дотла ветви и листья на южной стороне дерева. И она же, соединившись с железным наконечником епископского посоха, поразила пунийский камень. В то время как для Полигистора прежде разразился гром, сотрясший небо и землю, так что почти никто не смог удержаться на ногах, потом же всех ослепила молния и оглоушило страшное соударение уплотнившегося воздуха, расколовшее жертвенник Аштарот.

Зато Горс Торкват разительно, на всю жизнь запомнил, как он поддержал пошатнувшегося Аврелия Августина, уцепившегося за посох, застрявший в каменной расщелине, помог его рывком выдернуть из ножен и монолитного жертвенника, тотчас переставшего быть таковым, разом бесшумно рассыпавшегося на крупные и мелкие обломки. Опять жутко полыхнуло, громыхнуло раскатисто в небе и на земле. После того во внезапной тишине бесстрашный центурион услыхал невозмутимое, отчасти ироничное, но непререкаемое указание епископа: