По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо

— Мороз будет, государь! Дождались!

Вся скука и сонная одурь вмиг соскочили с великого князя.

— Откуда знаешь?

— Примета верная, государь. Дрова в кострах гудят, поют. И ворона на дерево села, клюв под крыло прячет…

Кузьма Ратишич не скрывал радости. Всеволод внимательно вгляделся в него: нет, рад искренне, не напоказ. Хороший воевода. И дружина его слушается.

А к ночи ударил мороз. Теперь надо было постоянно быть наготове. Всеволод сам объехал войско, велел всем проверить оружие, конскую сбрую. Велел увязывать возы, созвал совет. Несмотря на позднее время, собрались скоро — тоже не спали. Условились так: дождаться, когда лед окончательно окрепнет, и ночью разделить войско надвое. Всеволод с большей частью владимирской дружины и обозами останется здесь, а сыновья Святослава Владимир и Олег в темноте пройдут лесом выше по реке, чтобы на рассвете напасть с двух сторон, и главное — не дать уйти поганым. Хитрость с запасными полками придумал сам великий князь еще во время долгих сырых оттепелей, и теперь ему было приятно видеть, что его предложение понравилось.

На том берегу в неярком свете месяца не было видно заметных передвижений, только горели большие костры, и от отгороженного возами половецкого стана доносилась то ли протяжная песня, то ли плач. Да еще потрескивал, схваченный морозом, лед на реке.

К вечеру следующего дня реку сковало так прочно, что хоть сейчас начинай битву. Всеволод, отправляя запасные полки, рассчитывал, что враг не заметит убыли в его стане, а для этой цели он решил утром, на виду у Глеба, еще раз поделить оставшееся войско — самому остаться здесь, на горе, которая называлась Прусковой, а обоз с небольшой частью дружины отправить вниз по течению и там, найдя удобное место, переправляться, создавая как можно больше шума. Ночью Святославичи с двумя полками ушли скрытно вверх по течению.

Утром, когда достаточно рассвело, обоз двинулся. Это было замечено в Глебовом стане: Всеволод с возвышенного места хорошо видел суету, возникшую меж вражеских шатров. Там спешно собирались, садились на коней, в открытом поле строились.

Тихим и спокойным казался половецкий стан. Это встревожило Всеволода, ведь поганые не могли не заметить, что битва начинается, и должны были что-то предпринимать. Но они будто ослепли и не делали ничего: все так же столбами в розовеющее морозное небо поднимались дымы от костров, неподвижно стояли возы и на сторожевой веже [26], которую они успели построить за время стояния здесь, еле видимый, не шевелился наблюдатель.

— Воевода! — позвал Всеволод.

Кузьма Ратишич, внимательно следивший за тем, что творилось на том берегу, тут же подъехал.

— Что про поганых скажешь, воевода? Не хотят воевать, что ли? — спросил Всеволод.

— Ждут они, государь, — ответил Ратишич и зло прищурился в сторону затихшей орды. — Они жду-ут, собаки. Они, княже, ждут, когда мы друг дружку порубим, а потом ударят.

— А-а, — протянул Всеволод, — ну что же, хитры они, выходит. И правда — чего им зря коней морить да сабли тупить.

— Княже, — позвал Юрята, — смотри-ка туда.

От Глебова войска отделился большой отряд и двинулся на переем обоза, переправлявшегося ниже по реке.

— Не узнаешь князя Мстислава, государь? Не иначе как он, — сказал на ухо Всеволоду Юрята.

Всеволод вгляделся — даже издалека по багряному плащу поверх доспехов и особой привычке сидеть в седле, слегка откидываясь назад, можно было узнать Мстислава. При виде врага кровь ударила в голову великого князя. Пора было начинать. Всеволод оглядел свое войско. Готовы к бою, ждут приказа. Он нашел взглядом племянника, переяславского князя Владимира:

— Князь! Тебе начинать. Возьми свою дружину и выручай обоз.

Молодой князь Владимир, прижав руку к сердцу, отдал великому князю короткий поклон и, повернув коня, легко поскакал к своим переяславцам. Полк двинулся навстречу отряду Мстислава, который не мог пока видеть приближающейся опасности: переяславцев скрывал крутой берег Колокши.

— Ратишич! Воевода! Готовы? — спросил Всеволод.

— Давно готовы, государь!

— Юрята!

— Слушаю, княже.

— Возьми людей, ступай за Святославичами. Поможешь в случае чего.

Юрята кивнул Ратишичу, и оба они поехали вдоль войска — выкликать охотников. Тысячный, не меньше, отряд вскоре построился и пошел берегом вверх по течению уже не таясь, открыто, да и при свете дня такую силу было не утаить.

Половецкий дозорный на веже задвигался, показывал рукой, свешивался вниз, видно, докладывал о передвижении во владимирском войске.

Тем временем справа раздался дружный рев многих сотен голосов. Всеволод глянул — это был князь Владимир со своими переяславцами. Они переправились по льду на другую сторону и устремились на отряд Мстислава, поднимая тучи снежной пыли. Мстиславов полк торопливо ломал порядки, перестраивался.

А Глебово войско уже подошло к реке и понемногу, разрозненными кучками, переходило на эту сторону, но как-то без охоты, словно понукаемое непослушное стадо. Среди понукающих выделялась грузная туша воеводы Бориса Жидиславича. Рядом с воеводой сам князь Глеб, он все время привставал в седле и повелительным княжеским жестом приказывал войску броситься вперед. Но, видимо, зрелище, представшее взорам рязанцев, умерило их воинский пыл. По всему склону горы, выставив в небо частокол копий, единой стеной стояли тысячи воинов, а над ними, освещенный утренним солнцем, будто парил белоснежный шатер великого князя. Сам великий князь в белом с золотом корзне [27], на белом коне был спокоен, и так же спокойна была окружавшая его свита.

Всеволод и впрямь успокоился. Ему стало видно то, чего еще не видел Глеб: дрогнувший полк Мстислава в беспорядке отступал, преследуемый переяславцами, и впереди полка бежал Мстислав, низко пригнувшийся к шее коня.

Мстиславов полк бежал к своему опустевшему стану, скоро это беспорядочное бегство заметили в войске Глеба, и оно растерянно остановилось.

И тут Всеволод отдал приказ идти вперед.

Юрята, уже порядочно отъехав со своим отрядом вверх по реке, услышал громовой рев сражения и сразу понял: владимирцы смяли и погнали врага. Ощутил острое сожаление: почему не остался с князем, ведь он, поди, сейчас в самую гущу кинется. Ну как не уберегут князя? Привыкший находиться при Всеволоде неотлучно, Юрята почувствовал нечто вроде обиды, какую чувствует любящий отец, обнаруживший вдруг, что сын его вырос и показывает отцу, что может обойтись без его опеки. Обида сменилась радостью и гордостью за Всеволода: как он хотел этой победы, что должна принести ему славу, равную славе прежних князей! Хоть об этом великий князь и не говорил своему подручнику, но Юрята хорошо знал Всеволода. Что ж — птенец вылетел из гнезда, оперился и стал орлом, на коего любому, кроме Бога, положено глядеть снизу вверх.

Однако дело было еще не кончено. Отряд, возглавляемый Юрятой, находился сейчас как раз напротив половцев; в их стане все пришло в движение. Теперь они уже не выжидали, кто победит в схватке двух русских сил, чтобы кинуться на уставшего победителя, а явно готовились отразить нападение, причем не с той стороны, откуда доносились звуки побоища, а с противоположной. Это могло означать только одно — увидели Святославичей, зашедших к ним с тыла.

И верно. Вовремя ударили черниговцы. Сейчас доберутся до возов, начнется бой. Тут важно не дать поганым выскочить из своей же крепости и схватиться с полками Святославичей в чистом поле.

Весь тысячный Юрятин отряд разом бросился на помощь черниговцам. Перескочили реку, по неглубокому снегу взошли на берег — и поспели, как раз когда поганые заканчивали растаскивать возы, расчищая путь своей коннице. Из становища донеслись жалобные крики: наверное, кто-то из половцев, отчаявшись, рубил пленных.

В стан ворвались почти одновременно и черниговцы и владимирцы. Застигнутая врасплох орда уже не помышляла о сопротивлении, охваченная ужасом, она думала только о бегстве. Самые злые и отчаянные, визжа, еще размахивали саблями, а русские отряды меж тем вдавились в гущу половцев, словно два кулака в тесто. И — началось.