На пороге трона

   — Точно так, ваше императорское высочество, — ответил офицер, вытягиваясь во фронт и стараясь под неподвижным, суровым взором солдата скрыть лёгкое смущение, на мгновение выступившее на его лице.

   — Я не имел чести видеть этого молодого человека в Потсдаме, — холодно заметил граф Понятовский, пристально всматриваясь в атлета-офицера. — Его зачисление в состав офицеров батальона его величества было вызвано, несомненно, каким-нибудь необычайным отличием, так как король строго наблюдает, чтобы корпус офицеров пополнялся только молодыми людьми из лучших дворянских родов Пруссии.

   — Это — правда, это — правда! — быстро воскликнул Пётр Фёдорович. — Но король открывает доступ в свою армию также за военные доблести и заслуги. Так было и со Шридманом, не правда ли, генерал Ландеров? Вы мне подробно рассказывали, как во время одного смотра король обратил на него внимание и командировал его в Потсдам; вы видели его бумаги.

   — Точно так, ваше императорское высочество, — ответил генерал Ландеров, — всё было так, как я тогда имел честь докладывать вашему высочеству.

   — Во времена короля Фридриха Вильгельма Первого это было бы менее поразительно, — заметил граф Понятовский, причём его губы сложились в едва заметную ироническую улыбку. — Лейтенант Шридман при своём достойном удивления росте занял бы почётное место в знаменитом королевском батальоне великанов. Но король Фридрих обращает более внимания на умственные способности и на характер своих офицеров, чем на размеры их роста.

   — Но всё-таки, — вмешался в разговор Пассек, — говорят, что и ныне царствующий король имеет слабость к тамбурмажорам в шесть футов высоты.

Это замечание вызвало у русских офицеров едва сдерживаемый смех.

   — Это — неправда! — закричал Шридман, ударяя по столу своей красной, широкой рукой так сильно, что стаканы зазвенели. — Это — неправда!

Он бросил вокруг злобный и вызывающий взгляд, словно собирался дать почувствовать силу своих тяжеловесных кулаков всякому, кто вздумал бы противоречить ему.

Пассек презрительно пожал плечами, а граф Понятовский холодно заметил:

   — Я могу подтвердить слова господина Пассека; я сам в Потсдаме видел одного тамбурмажора, который был точно такого же роста, как вот этот лейтенант.

   — Это — неправда! — закричал Шридман, успевший в это время осушить ещё кубок английского пива. — Я никогда не был барабанщиком, и кто утверждает это, тот лжёт.

   — Я не утверждал этого, — сказал Пассек, — так как, — добавил он с глубоким презрением, — мне нет времени и охоты заниматься прошлым этого господина.

   — Не спорьте, не спорьте! — воскликнул великий князь. — Вы слышите, Шридман, ничего не было сказано, что могло бы оскорбить вас. Значит, умерьте ваш пыл и успокойтесь.

Шридман склонил пред великим князем свою голову с крепкой, мускулистой шеей и сделал вид, что только присутствие и приказание его герцога мешают ему потребовать удовлетворения за обидные слова.

Последнее снова вызвало насмешливое настроение молодых русских офицеров.

   — Итак, — продолжал граф Понятовский прерванный разговор, — я имел честь близко сойтись с прусскими офицерами в Потсдаме, и в их кругу я научился курить. Но курение перешло к ним как обычай со времени покойного государя, так как нынешний король никогда не курит и считает курение отвратительной, притупляющей, вредной привычкой, достойной разве только лакеев и простых солдат.

Между голштинскими офицерами послышался ропот негодования. Одно мгновение Пётр Фёдорович пристально смотрел на Понятовского, но лицо последнего сохраняло такое простодушное, спокойно-весёлое выражение, а сам он так безмятежно дымил своей трубкой, что было решительно невозможно видеть в его словах нечто другое, чем случайное, безобидное замечание.

   — В самом деле его величество сказал это? — немного смущённо спросил великий князь.

   — Это были его подлинные слова, я имел честь слышать их из его собственных уст, — сказал граф Понятовский.

Пётр Фёдорович молчал несколько минут, а затем, словно случайно, положил свою трубку на стол. Тотчас же граф Понятовский последовал его примеру и платком вытер рот, точно хотел устранить со своих губ табачный запах.

   — Произошла очень интересная история, — воскликнул Пётр Фёдорович, считавший нужным ввести в русло на время прерванный разговор, — заставившая нашего Шридмана оставить прусскую службу, чем я и воспользовался, чтобы взять его в свою гвардию. Вы ведь рассказывали мне об этом, генерал Ландеров; это была история из-за женщины. Шридману очень везёт у женщин, — добавил он, обращаясь к Понятовскому, а затем сказал Шридману: — Расскажите нам всё, вам не к чему стесняться, мы здесь между своими.

Гигант-офицер самодовольно выпятил свою широкую грудь, улыбнулся и сказал:

   — Я подчинюсь этому, если ваше императорское высочество приказываете, хотя в сущности не разрешается говорить о приключениях с дамами, которые пережил...

   — Ещё менее о тех, которые не пережил, — заметил поручик Пассек с насмешливой улыбкой.

   — Всё-таки расскажите, мы обещаем молчать, — воскликнул Пётр Фёдорович. — Очень интересно слушать подобные истории.

   — Итак, слушайте, — сказал Шридман, выпив ещё значительное количество пива из своей кружки. — Дело было просто. В Потсдаме стоял генерал...

   — Оставим имена, — перебил его великий князь, — имена компрометируют.

   — Это был человек в возрасте от сорока до пятидесяти лет. Король очень дорожил им, но он имел глупость жениться на молодой, красивой женщине, которая нашла во мне более привлекательности, чем в своём старом и ворчливом муже. Я был в этом неповинен, — добавил Шридман с победоносным видом, сообщившим его лицу страшно комическое выражение. — Несомненно, по её настоянию генерал избрал меня своим адъютантом. Быть может, мне следовало проявить сдержанность, но, Бог мой, я был молод, женщина была красива... и соблазнительна, кто бы мог противиться такому обольщению? Но зависть не дремала. К несчастью, даже между товарищами существуют зависть и недоброжелательство. Генерал поймал нас, произошло столкновение. Оскорбление было смертельно... выбора не было... Я хотел пощадить соперника, так как, в сущности, вина была с моей стороны, но он напал на меня с такой яростью, что мне осталось только выбирать между его жизнью и моей... Каждый любит свою жизнь... я защищался... и я также озлобился... Моя шпага положила конец его жизни. История произвела много шума... Король не мог оставить меня на службе. Его величество прислал мне отставку через своего флигель-адъютанта и посоветовал мне тотчас же удалиться. Король милостиво выразил сожаление о моём уходе, сказав, что, быть может, впоследствии я мог бы вдвойне заменить ему убитого генерала, но теперь из-за скандала и по требованию семьи убитого он не мог поступить иначе. Тем не менее его величество выразил надежду, что, даже поступив на службу в другом государстве, я никогда не подниму оружия против него.

   — Вот и отлично, что вы поступили ко мне на службу, — воскликнул Пётр Фёдорович, в то время как среди офицеров послышался недоверчивый и насмешливый ропот. — Здесь вам не угрожает опасность идти против великого короля. Не правда ли? — обратился он к Понятовскому. — Этот Шридман — чертовски опасный человек, с ним надо избегать ссоры, — добавил он, сбоку взглянув на поручика Пассека, который с насмешливым недоверием покачал головой.

   — История действительно очень необычайна, — согласился Понятовский, — и всё же любовные похождения, которых мы в дни безрассудной юности не в силах избежать, очень часто ставят нас в необыкновенно критические положения. И я также пережил многое в этом роде...

   — О, расскажите, расскажите! — воскликнул великий князь, радостно потирая руки. — Я предчувствовал, что у нас будут ещё интересные разговоры.

   — Самое поразительное из всех моих приключений и которое, быть может, превзойдёт всё, что когда-либо случилось с лейтенантом Шридманом, — сказал Понятовский с лёгкой иронией, заставившей насторожиться всех офицеров, — произошло в Испании, в стране романтизма. В то время я любил одну знатную девушку, которая, по требованию своих четырёх братьев, должна была отдать свою руку другому, нелюбимому человеку. Внимая её настойчивой мольбе, я бежал с ней. Это было, может быть, легкомысленно и глупо, но кто может устоять против соблазна, как совершенно верно заметил господин Шридман? Четыре брата узнали о нашем бегстве. На первой станции от Мадрида старший из братьев нагнал нас. Он оскорбил меня, я должен был драться с ним. Хотя я так же, как лейтенант Шридман, желал пощадить противника, всё же опасность для жизни заставила меня прибегнуть к оружию; заколол этого брата любимой девушки и поехал с ней дальше. Но уже на следующей станции нас нагнал следующий брат; он также оскорбил меня, он также предложил мне выбор между его или моей жизнью. Я заколол его, и с удвоенной скоростью мы продолжали наш путь. То же случилось на третьей станции с третьим братом. Мы достигли четвёртой станции. Здесь нас нагнал четвёртый брат. Он также оскорбил меня, он также заставил меня взяться за оружие, чтобы яростно защищать мою жизнь и...