Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

   — Немало, и я рад, что разговор зашёл об институте. Вам придётся там побывать и, значит, необходимо быть подготовленным к подобному визиту.

   — Подготовленным к визиту? Дорогой князь, это звучит почти как ознакомление с дипломатическим протоколом.

   — В известной мере это так и есть. Императрица очень ревниво относится к своему детищу.

   — И требует безусловных восторгов по его поводу, вы это имели в виду, князь?

   — Думаю, ваш восторг будет вполне оправдан. Вам останется только его выразить императрице и доставить ей тем немалое удовольствие.

   — Это так далеко от моих первоначальных проектов?

   — Я не в курсе ваших проектов, Дидро, тем более переписки с её императорским величеством. Я могу только описать жизнь института, какой она представляется постороннему наблюдателю.

   — Начнём с его задач. Я говорил о воспитании образцовых жён, матерей и хозяек, способных рационально и бережливо вести хозяйство в своих будущих семьях.

   — Думаю, императрица не могла так приземлённо рисовать будущее питомиц института.

   — Иными словами, её императорское величество открыло школу для дам высшего света.

   — Как вы торопитесь с выводами, мой друг! Имейте в виду, это первое в России учебное заведение, дающее общее образование женщинам. В нём есть два отделения: одно для благородных и другое — для мещанских девиц.

   — Меня интересуют последние.

   — Я менее знаком с ними и всё же знаю, что девицы простых сословий получают здесь первоначальные представления о литературе, истории, географии, узнают свой родной язык, учатся различным рукоделиям. Но, пожалуй, главное не в этом — они получают приданое в виде свободы для своего мужа, если он находится в крепостном состоянии.

   — Ничего не могу с собой поделать, князь, но меня коробит от каждого упоминания о рабстве, которое мы воспринимаем с таким спокойствием! Вы — человек образованнейший и гуманнейший!

   — Что вы предлагаете, Дидро? Отменить крепостное состояние во всей России? Но вы не отдаёте себе отчёта в экономических последствиях этого благородного, как вы считаете, дела. Те же крестьяне окажутся разорёнными, не говоря о дворянстве, которое организует экономическую жизнь страны, и о великом множестве дворовых, которые превратятся в нищих.

   — Что значит — дворовых?

   — Если хотите, слуг, состоящих при своём господине. В России, вы сами увидите, их принято держать великое множество, потому что они должны обеспечить все нужды своего хозяина — от завивки волос, убранства покоев, ведения дел, сопровождения экипажей и бог весть ещё каких потребностей.

   — Почему же им при их умении может грозить нищета?

   — Потому что умение это очень относительно и находит чаще всего своё применение в заброшенных в глухие уголки провинции поместьях. И ещё потому, что, застигнутые старостью, эти люди останутся без пропитания, тогда как владелец обязан их содержать и кормить до самой смерти и при любой болезни.

   — Вы хотите сказать — в который раз! — что раб может благословлять свою судьбу.

   — Почему же, он может её проклинать, тяготиться ею, но он не способен отдавать себе отчёт в том, с какими тяготами и лишениями связана его свобода.

   — Князь! Возможно, это можно оспаривать, но мне кажется, лучше голодная смерть на свободе, чем рабское существование в сытости.

   — Дорогой Дидро, боюсь, большая часть человечества не разделит ваших убеждений. К тому же понятие рабства, как вы его называете, очень относительно и в другом виде оно существует и во Франции.

   — Рабство во Франции! Что же вы подразумеваете под ним?

   — Согласитесь, Дидро, пока человек будет зависеть от денег и государства, он будет оставаться в состоянии рабства, не так ли? Истинная свобода была бы только тогда, когда человек зависел исключительно от плодов своего труда, но в цивилизованном обществе эта первобытная идиллия уже невозможна. Да и можно ли назвать её идиллией?

   — Кажется, мы затронули тему, которую невозможно исчерпать. Между тем наши образованные женщины остались забытыми. О мещанском сословии вы сказали. Как же обстоит дело с дворянками? Они происходят из привилегированных семей?

   — Из семей, находящихся в затруднённых материальных обстоятельствах. Состоятельные фамилии никогда не согласятся отослать дочерей в какое бы то ни было учреждение. Россия в этом смысле очень консервативна.

   — Сама по себе идея правильно организованного просвещения...

   — Ничего для них не значит.

   — Итак, питомник для бедных. А на что же могут рассчитывать эти девицы по окончании института?

   — Прежде всего первого выпуска ещё не было. К тому же, полагаю, он так или иначе останется при дворе, и уж во всяком случае девицы, находящиеся под покровительством самой императрицы, устроят свою судьбу.

   — Или займут придворные должности.

   — Впрочем, таких совсем немного.

   — Или найдут мужей.

   — Это скорее всего.

   — Они не станут работать?

   — Как работать? Что вы имеете в виду, Дидро?

   — Места учительниц, воспитательниц.

   — Нет, таких разговоров при дворе мне не приходилось слышать.

   — Бедное просвещение. Но спишем и это обстоятельство за счёт необычных российских условий. Пока расскажите хотя бы, как воспитываются эти девочки. Мои попытки расширить круг образовательной программы, кажется, потерпели неудачу.

   — Теперь мне остаётся обратиться к вам с вопросом — что вы имеете в виду?

   — В одном из писем я рекомендовал императрице расширить круг естественных наук за счёт введения предмета анатомии и физиологии.

   — Для девиц? Дидро, я начинаю удивляться вам!

   — Что же в этом такого невероятного? Почему женщины, и притом будущие матери, не должны сравняться в части этих познаний хотя бы с мужчинами?

   — Теоретически это возможно, но на практике — бог мой, воображаю, какое негодование это вызвало бы в России!

   — Послушайте, князь, но я нашёл для института благородных девиц и единственного в своём роде преподавателя — женщину-медика, приобретшую известность в части анатомии, девицу Бишрон и прямо назвал государыне её имя.

   — И что же, мой друг, вы можете рассказать мне об ответе её императорского величества?

   — В том-то и дело, что ответа не последовало, как будто я вообще не затрагивал подобной темы.

   — Её императорское величество очень снисходительна к вам, Дидро. Всякий русский на вашем месте лишился бы службы за подобную дерзость.

   — Дерзость? Хотя я сам понял неуместность своего предложения и в одном из последующих писем просил императрицу, если моё предложение неуместно, просто о нём забыть.

   — И очень правильно сделали, мой друг. Хорошо, что вы не стали тянуть со своим извинением. Оплошность была слишком велика.

   — Князь, пощадите! Не хватит всей жизни, чтобы разобраться, что допустимо, а что совершенно недопустимо в России.

   — Но вы только что говорили, что уже в совершенстве изучили мою страну!

   — Ребячество! Сущее ребячество! Но всё же расскажите, прошу вас, князь, о девочках из столь необычного учебного заведения.

   — Я бы на вашем месте, Дидро, был горд, как много ваших советов оказались претворёнными в практику нашего Смольного института. Прежде всего — никакой изнеженности и постоянное общение с природой. Это значит, жизнь и сон в очень прохладных покоях, самая простая пища — мясо и овощи, самое простое питьё — вода и молоко. Обязательные ежедневные прогулки, во время которых проводятся объяснения по ботанике. По секрету мне удалось узнать, что государыня так строга в отношении монастырок, как их у нас называют, что на каждый день они должны ходить в козловых башмаках, что лайковые туфельки им выдаются только по случаю танцев и что они вынуждены пользоваться самой грубой пудрой.

   — Вы ждёте, князь, чтобы я сказал, насколько я взволнован? Но всё это лишь нормальные условия воспитания ребёнка — не более.