Битва железных канцлеров

стерпимой юношеской тоски. Мне так хотелось любви. И чтобы я любил тоже... О боже, как давно это было!

Канцлер ехал на войну.

- Я уже был повивальной бабкой при рождении дитяти - Румынии, теперь, чую, предстоит в громе пушек принять роды нового государства, которое вечно будет благодарно России...

Он имел в виду Болгарию!

Начиналась война. Война подлинно народная и священная. Русский человек оставлял пашеское орало и брался за меч, дабы встать на защиту угнетенных... Горчаков (пусть это не покажется странным) был против этой войны. До последней минуты он рассчитывал, что освобождение славян и создание независимой Болгарии возможны методами бескровной дипломатии, при поддержке цивилизованных государств. Но, увы, никто в Европе не пожелал помочь России в ее благородном подвиге. Напротив, кабинеты Лондона, Вены и Берлина старались поставить русскую армию под строжайший контроль...

Зато теперь, когда война стала явью, Горчаков решил быть вместе с армией. Он, глубокий старик, хотел разделить ее тяготы, ее неудачи и победы. До самого взятия Плевны канцлер оставался в рядах войск, обеспечивая им дипломатическую защиту. Александр Михайлович не раз выражал желание умереть именно здесь, в центре спасенной Болгарии, средь радушного и милого народа, чтобы его увезли домой на пушечном лафете, как солдата великой российской армии...

Мы, читатель, прощаемся с Горчаковым!

Из прошлого столетия доносится до нас его усталый голос - голос русского любомудра и патриота отчизны:

- Европой я могу только любоваться, будучи ее нечаянным гостем. Но жить и работать по-настоящему я способен только в России, чтобы умереть за Россию, чтобы мои бренные кости навсегда остались в этой милой сердцу русской земле, то зеленой весною, то заметенной зимними вьюгами... Мне не уйти от этой земли! И пусть хоть кто-нибудь и когда-нибудь постоит над моей могилой, попирая прах мой и суету жизни моей, пусть он подумает: вот здесь лежит человек, послуживший Отечеству до последнего воздыхания души своей...

И снова вспоминается тютчевское - неповторимое:

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать

В Россию можно только верить.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

ПОСЛЕДНИЙ КАНЦЛЕР
(Опыт авторского размышления)

Горчакова уж не было в живых, когда Бисмарк говорил:

- Тяжело и скверно у меня на душе. За всю жизнь я никого не сделал счастливым - ни друзей, ни семью, ни даже себя. А зла причинил очень много. Я был причиною трех войн, по моей милости убиты тысячи невинных людей, о которых еще плачут матери и жены в разных странах. Во всем этом я дам отчет на небесах, но зато теперь не имею радостей жизни... Если и напишу мемуары, пусть их печатают после моей смерти, а читатели, закрыв книгу, скажут: "Ух, какой был подлец!"

В год смерти Горчакова люди, помогавшие Гитлеру прийти к власти, были уже взрослыми: Гинденбургу исполнилось 37, а Людендорфу 18 лет. При Бисмарке же вышли из пеленок будущие гитлеровские маршалы - Рундштедт,