Загадка «Четырех Прудов» (ЛП)

– Он был там, чтобы помочь своему хозяину, – утверждал шериф, – и, поскольку он был свидетелем преступления, появилась необходимость убрать его с дороги.

– Зачем прятать одно тело и не прятать другое? – задал я вопрос.

– Чтобы бросить подозрение на Моисея.

Это было общее мнение, – с самого начала никто не желал слышать про Моисея дурного слова. В случае с ним, как и с Рэднором, прошлое говорило само за себя. Говорили, что всю свою жизнь он преданно любил полковника и служил ему, и если бы необходимость потребовала, он бы охотно отдал за него жизнь.

Что до меня, то вопреки всем советам и уговорам, я продолжал верить, что Моисей виновен. Это был скорее вопрос эмоций, нежели умозаключений. Парень всегда вызывал во мне подозрения: человек с такими глазами способен на все. Выдвинутое шерифом возражение относительно того, что полковник Гейлорд был и крупнее, и сильнее Моисея и мог с легкостью его побороть, на мой взгляд, ничего не доказывало. Моисей был мал ростом, но длиннорук, жилист и бесспорно намного сильнее, чем выглядел. Помимо этого, он был вооружен, и происхождение его оружия не вызывало сомнений. Пол пещеры был усеян осколками поломанных сталактитов, – более великолепного оружия, чем один из этих продолговатых кусков зубчатого камня, примененного в виде дубины, не существовало.

Что же касается мотива преступления, то кто мог сказать, какая неторопливая работа совершалась в его мозгу? Полковник не раз бил его, – незаслуженно, в этом нет сомнения, – и, хотя в тот момент казалось, что он относится к этому со смирением, может быть, он просто ждал подходящего случая? Его последняя месть могла быть следствием множества накопившихся обид, о существовании которых никто не знал. Парень почти окончательно спятил. Что может быть вероятнее, чем то, что в порыве животной страсти он напал на своего хозяина, после чего, ужаснувшись содеянному, сбежал в лес? Это казалось мне единственным правдоподобным объяснением.

Фактов в связи с призраком или ограблением не было обнаружено, и я полагаю, что у общественного мнения ни то, ни другое не вязалось с убийством. Но, по-моему, гибель полковника Гейлорда была всего лишь кульминацией длинной череды событий, начавшихся в вечер моего приезда с незначительного и нелепого случая кражи жареной курицы. Тогда я был убежден, что за всем этим стоял Моисей, и теперь я точно так же был уверен, что он зачинщик ограбления и убийства. Я не смог выяснить, каким образом Рэднор был втянут в путаницу с привидением, но подозреваю, что Моисей одурачил его так же, как и всех остальных.

Если предположить, что моя теория верна, тогда Моисей прячется, поэтому с самого начала все мои усилия были направлены на его розыски. Невысокая горная гряда, расположенная между плантацией «Четыре Пруда» и Люрэйской долиной, покрытая густым лесом, была малонаселенной. Моисею был знаком каждый клочок этой земли: в свое время он целыми днями бродил по горам и, должно быть, хорошо знал много тайников. Именно на этой территории я и надеялся его обнаружить.

Сразу же после смерти полковника я предложил крупное вознаграждение либо за поимку Моисея, либо за любую информацию о его местонахождении. Его описание было разослано по телеграфу во все концы долины, так что всякий фермер был начеку. Мужчины формировали отряды и прочесывали лес в его поисках, но пока безрезультатно. И все-таки я не переставая ожидал появления какой-нибудь зацепки.

С другой стороны, шериф, отстаивавший свою теорию о том, что Моисей убит, проявил в поисках его тела не меньшее рвение. С помощью трала обшарили реку, прочесали пещеру и прилегающий лес, но ничего не нашли. Моисей попросту исчез с лица земли, не оставив следа.

К моему разочарованию, утром новостей по-прежнему не было, – я надеялся узнать что-либо определенное, прежде чем начнется следствие. С утра пораньше я отправился верхом в Кеннисберг, чтобы посовещаться с Рэднором и получить у него информацию о том, какое они с Моисеем имеют отношение к призраку. Мое прежнее равнодушие в этом деле теперь показалось мне почти преступным: возможно, если бы я настоял тогда на его всестороннем расследовании, мой дядя был бы жив. Я вошел в камеру Рэднора, твердо решив не уходить, пока не дознаюсь правды.

Однако я столкнулся с неожиданным препятствием. Он категорически отказался обсуждать эту тему.

– Рэднор, – вскричал я наконец, – ты кого-то покрываешь? Ты знаешь, кто убил твоего отца?

– Я не больше твоего знаю, кто убил моего отца.

– Тебе известно что-то о призраке?

– Да, известно, – произнес он в отчаянии, – но это не связано ни с ограблением, ни с убийством, и я не могу об этом говорить.

Я спорил, умолял, но безрезультатно. Усевшись на койку, он обхватил голову руками и уставился в пол, упрямо не желая раскрывать рта. Я прекратил увещевания и перешел в атаку.

– Бесполезно, Арнольд, – в конце концов вымолвил он. – О призраке я не скажу ни слова, – он к этому делу не причастен.

Я снова сел и терпеливо изложил свою теорию в отношении Моисея.

– Это невозможно, – заявил он. – Я знаю Моисея всю жизнь и ни разу не слышал, чтобы он обманывал чье-либо доверие. Он любил моего отца не меньше, чем я, и если бы от этого зависела моя жизнь, я бы заявил под присягой о его верности.

– Рэд, – заклинал я, – я не только твой адвокат, я твой друг, – что бы ты ни говорил мне, это все равно как если бы ты не сказал ничего. Я должен знать правду.

Он покачал головой.

– Мне нечего сказать.

– Ты должен иметь что сказать, – воскликнул я. – Тебе нужно занять свидетельское место и сделать абсолютно открытое, честное заявление обо всем, что имеет отношение к делу. Должно выглядеть так, будто ты жаждешь найти и наказать человека, убившего твоего отца. Ты должен завоевать симпатию публики и, прежде чем взойти на кафедру, твой долг передо мной и перед самим собой сделать так, чтобы между нами не было никаких недомолвок.

Он потерянно встретился со мной взглядом.

– Должен ли я продолжать? – спросил он. – Разве я не могу отказаться давать показания… не представляю, чтобы меня наказали за неуважение к суду, – я ведь уже в тюрьме.

– Тебя могут повесить, – сказал я резко.

Он со стоном закрыл лицо руками.

– Арнольд, – взмолился он, – не заставляй меня встречаться со всеми этими людьми. Ты же видишь, в каком состоянии мои нервы, – я три ночи не спал. – Он вытянул руку, чтобы я увидел, как она дрожит. – Я не могу разговаривать… я не знаю, что говорю. Ты не понимаешь, о чем ты меня просишь.

Моя злость на его упрямство неожиданно сменилась порывом сострадания. Бедняга был почти мальчишкой! Несмотря на то, что для меня оставалось совершенно неясным, что он скрывает и зачем он это делает, все же я инстинктивно чувствовал, что причины у него благородные.

– Рэд, – промолвил я, – для твоего дела полезно быть со мною откровенным, и если состоится повторный суд перед большим жюри, то вконце ты должен будешь мне все рассказать. Сейчас же я не стану настаивать. Возможно, о привидении не будет упомянуто вовсе. Конечно, я могу не позволить тебе говорить на основании уличающих доказательств, но это последнее, к чему я хотел бы прибегнуть. Мы должны перетянуть общественное мнение на свою сторону и с этой целью ты должен дать показания. Ты должен заставить каждого присутствующего поверить, что ты не способен лгать… я в это уже верю, впрочем, как и Полли Мэзерс.

Рэднор вспыхнул, и в его глазах полыхнула молния.

– Что ты имеешь в виду?

Я повторил то, что сказала Полли, и прибавил свое собственное истолкование. Эффект был подобен удару электрическим током. Он расправил плечи, словно пытаясь избавиться от отчаяния.

– Я приложу все усилия, – пообещал он. – Бог знает, как бы я хотел знать правду, так же, как и ты… эта неуверенность – сущий ад!

В дверь постучали, и помощник шерифа сообщил, что слушание скоро начнется.

– Ты не объяснил свои действия в день убийства, – сказал я торопливо. – Я должен иметь мотив.