Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

— Однако, по-моему, больше вас пугает то, что вы растратите вашу молодость в брачном союзе, подобном скорее смертным узам.

Она сидела за столом напротив меня, и я видел, как вспыхнуло ее лицо. Судорожно вздохнув, она отвела глаза.

— Я не стремлюсь овладеть вами, моя госпожа, мне лишь хочется подарить вам свободу.

Она продолжала безмолвствовать. Я видел, как вздымалась ее грудь, как, наверное, колотилось сейчас сердце под ее тонкой кожей.

Я окинул небрежным взглядом расставленные на столе яства и со вздохом заявил:

— У меня вдруг пропал аппетит. — Это не ложь — я позавтракал всего лишь с час тому назад.

Я пристально посмотрел ей в глаза. Она промокнула рот салфеткой:

— Как ни странно, я тоже не голодна.

Я распорядился убрать стол и повелительно отпустил слуг. Отдавая распоряжения, я не сводил с нее взгляда — как, впрочем, и в последовавшей за их уходом долгой тишине.

Она великолепна в новом наряде — легкий, прохладный шелк и теплая плоть.

Я опустился рядом с ней на колени, взял ее за руку. Снял лайковую перчатку. И невольно улыбнулся: на ее пальчике — присланный мной перстень, а не обручальное колечко.

Мои губы нежно коснулись тыльной стороны ее ладони… пробежали по костяшкам пальцев, переходя к их кончикам…

Я обхватил губами кончик ее пальца. Солоноватый привкус ее пота. Открыв рот, она судорожно сглотнула. Отдернула руку. Поднялась с кресла. Прошла к окну. Откашлялась. Задрожала, как листва на ветру.

Я вдохнул теплый ароматный воздух, наслаждаясь этим моментом. Это моя любимая часть игры обольщения. За мгновения до капитуляции, когда завоевание все еще в будущем, а не в прошлом. Когда время исполнено сладкой неопределенности.

Я подошел к ней сзади. Моя тень поднялась по ее платью, по оголенным плечам. Но я не коснулся ее. Не произнес ни слова. Просто замер в ожидании. Молча вздыхая.

Я мог овладеть ею сейчас, но это будет тусклый триумф. Она ведь не просто женщина… она олицетворяла владение Венеции. Подобно Елене Троянской. Запретный плод.

Похищение было дерзким — совращение будет сладким. И еще более сладким, если мне не придется ничего делать. Просто дождаться, когда этот бутон откроется солнцу.

Ее дыхание участилось, начало перемежаться громкими вздохами. Она повернулась, лицо побледнело, взгляд лихорадочно заблестел.

Я сделал шаг ей навстречу:

— Моя госпожа, вам нехорошо?

Она опустила веки, побледнела, начала падать. Мне на руки. Теплая тяжесть, бархатистая кожа. Направившись с ней к кровати, я заметил, как дрогнули и открылись ее темные глаза.

— У вас жар?

Оголенная белая шея, раскрылся цветок алых губ:

— Мне не…

— Надо позвать доктора.

— Нет! — хрипловато воскликнула она. — В этом нет необходимости.

Я озабоченно нахмурился. Коснулся порозовевших округлостей ее щек. Увлажненного жаркого лба.

Ее лицо приблизилось ко мне. Я почувствовал тепло ее дыхания.

— Я боюсь, что вы разболеетесь, миле…

Ее поцелуй не дал мне договорить. Наши губы слились, ее язык был подобен трепетному пламени.

Она обняла меня за шею и увлекла за собой, опускаясь на подушки. Со смехом я наблюдал, как она извивалась подо мной. Порой победы бывали чересчур легки.

Низко склонилась отягощенная фруктами ветвь. Плод настолько созрел, что сам падает вам в руки.

ДОРОТЕЯ

Черная ночь, порожденные бессонницей мысли терзали меня, копошились в мозгу, словно жуки в темноте… я спала с чудовищем… позволила себе сблизиться с убийцей. О чем я думала? Что я наделала? Как я могла, etc. etc? [20] И все-таки это было так естественно, так неотвратимо, это было — ах, почему бы честно не признать? — просто восхитительно.

Голос, запросто отправлявший людей на смерть, восхищался моей красотой; руки, удушившие бессчетное множество жертв, нежно ласкали мое тело; и воля, воспламенившая огненным мечом всю нашу страну, завоевала мою собственную без малейшего усилия. Герцог настолько силен, что это пугало; но поверьте мне, его истинная сила исходила не от тех напряженных и гибких мышц, что так красиво вздымались под его кожей. Она крылась исключительно в его уме, в его натуре.

Половина кровати еще хранила его тепло; он только что выскользнул украдкой, решив, что я уснула. Вероятно, отправился устраивать очередные убийства или наслаждаться другими красотками; однако я вдруг поняла, что меня не слишком волнует ни то, ни другое. Что произошло со мной?

Ах, сейчас я жалею, что так легко сдалась; однако я испугалась, искренне испугалась, что он, отужинав со мной, попросту уйдет, а утром благородно передаст меня в руки венецианского эскорта. И с чем бы тогда я осталась? Скованная узами унылого брака, вечно сожалеющая о той возможности, которой я позволила ускользнуть из моих украшенных кольцами пальцев: подобно грубо разбуженному человеку, которого вырвали из великолепного сна, после чего он тщетно стремится вновь в него погрузиться.

Черная полночь, порожденные бессонницей вопросы. О чем я думала? Как я могла? Что я наделала? Что произошло со мной?

И ответы. Я вообще ни о чем не думала. Легко и почти не колеблясь. Я спасла себя от судьбы, которая хуже смерти. Я начала настоящую жизнь…

ЧЕЗАРЕ

Я пригладил бородку. Застегнул пуговицы. Прислонился к балкону и зевнул.

— Извините, господа, что заставил вас ждать. Но я чертовски устал. Видите ли, ночь прошла в наслаждениях.

Венецианский посол не отрывал пристального взгляда от принесенного им документа. Он огласил написанный там текст. Бумага в его руках дрожала. Дрожал и его голос:

— …оскорбление явно направлено как против важной персоны, так и против всего нашего государства, и вы можете представить, какое чувство породило сие деяние в наших душах, сознавая, что таков первый собранный нами плод, порожденный любовью и нашим уважением к вашей светлости.

— Гм-м. Кто это сочинил? Тут явно слегка хромает грамматика.

Посол промолчал. Агапито отрицательно покачал головой. Маненти продолжал безмолвствовать; его губы посинели.

Я склонился ближе к нему:

— Надеюсь, ваше правительство не подразумевает, что я имею какое-то отношение к… исчезновению этой дамы.

— Мы получили сведения. Нам известно, что это вы.

— У меня, как вы понимаете, нет ни малейшего недостатка в женском обществе, — заявил я, рассмеявшись прямо ему в лицо. — Чего ради стал бы я затрудняться похищением венецианской дамы, учитывая, что любая дама Романьи готова более чем щедро одарить меня своей симпатией?

— Мы получили сведения. Все похитители были испанцами.

— Неужели я единственный в Италии имею испанские корни? Кроме того, совершенно очевидно, что это чьи-то коварные происки. Похоже, кому-то взбрело в голову дискредитировать меня. Одному из наших врагов… дабы посеять раздор между нами. Что же им для этого могло понадобиться? Всего лишь нанять несколько испанцев. Похитить венецианскую даму. Чтобы все выглядело так, будто похищение организовано по моему приказу.

Подмигнув Агапито, я сделал невинное лицо и, развернувшись к Маненти, воздел к нему руки. Взывая к его пониманию.

Он упорно таращился в пол:

— Нам известно, что это были вы.

Я понизил голос и угрожающе прошипел:

— Разве вы имеете право выдвигать столь нелепые обвинения, если у вас нет доказательств?

— Мы найдем доказательства.

— Может, вы желаете обыскать дворец? Прошу вас, пойдемте со мной… Я покажу вам мои спальные покои. Леди, с которой я провел эту ночь, еще спит в моей кровати. Обессилела, бедняжка. Ее зовут, так уж случилось, Доротея. Прошу вас… вы сможете убедиться, эту ли леди вы ищете и…

Я увлек посла к двери. Он вырвался от меня, оправил свой камзол:

— Прошу вас, не оскорбляйте мои умственные способности. А также и добропорядочную даму. Я отлично знаю, что ее не может быть в вашей постели! Я доложу о ваших словах… и о ваших поступках… в Синьории.