Париж на три часа

— Открой двери, — строго повелел герцог. Майор открыл камеру и сам вошел внутрь. Щупая оторванный в уличной свалке ворот мундира, герцог Ровиго сказал:

— Есть ли в тюрьме такая секретная камера-одиночка, которую не сразу отыщут посторонние?

— Есть. В ней когда-то сидела принцесса Ламабль, в ней сидел и генерал Мале.

— Переведи меня туда… как можно быстрее! В новой камере герцог ощутил себя уверенней, кулаком он обстучал массивные, обитые листовым железом двери.

— Как раз то, что мне сейчас требуется, — сказал он. — А теперь слушай… Принеси мне еды со своего стола, запри за мной двери, поставь бутыль с водою, а ключи от камеры забрось куда-нибудь подальше… Есть ли во дворе колодец?

— Бездонный, сударь!

— Вот и отлично. Забрось ключи в этот колодец. Мишо де Бюгонь в точности исполнил приказ. Потом, крадучись, вышел на тюремный двор и, воровато оглядевшись, закинул ключи в мрачную скважину древнего колодца…

— Теперь можно и позавтракать, — решил герцог Ровиго, с большим аппетитом вгрызаясь в сочную куриную лапку.

Он плеснул себе вина, поднял кружку:

— За ваши успехи, генерал Мале! Не знаю, как вы, но я уже в безопасности… Теперь в опасности вы, генерал Мале.

Чего же боялся он? Народа, естественно.

«ДА ЗДРАВСТВУЕТ ИМПЕРАТОР!»

Мале засел в кабинете Дузе, суммируя сведения о событиях, поступавшие от исполнителей его приказов. Заговор разворачивался весьма успешно, по плану: опасные лица уже находились под замком, гарнизон подчинился новой власти, государственная машина начинала вращать колеса истории в обратную сторону.

— Боккеямпе, — сказал Мале, — проверь, арестован ли капитан Лаборд? Меня эта гадина все еще тревожит…

Стремительно покинув кабинет Дузе, капитан Лаборд в нерешительности задержался на парадной лестнице штаба, присматриваясь ко всеобщей суматохе. Вдруг он случайно заметил инспектора парижской полиции — Фавье! Сержант Десятой когорты, стоя в дверях подъезда, не пропускал Фавье в здание. Лаборд, поразмыслив, величавой поступью спустился вниз:

— Фавье! Ради чего вы сюда пожаловали?

— Необходимо срочно выписать ордер на арест английского шпиона, но этот сукин сын ночью уже смотался из Парижа… А меня, как видите, почему-то не пропускают.

Лаборд властно и резко приказал:

— Сержант, не задерживайте человека, находящегося при исполнении государственных обязанностей! Пропустите его…

Офицерский шарф, авторитетный голос — все это подействовало на сержанта, и он откинул штык своего ружья, пропуская Фавье в помещение. С этого момента события в Париже стали разворачиваться совсем в другом порядке…

— Следуйте за мной, — решительно велел Лаборд инспектору, быстро увлекая его в глубины кривых коридоров штаба.

В укромном месте, где их никто не мог видеть, капитан Лаборд торопливо изложил перед Фавье свои соображения:

— Смерть императора — главный козырь в руках заговорщиков. Может, это и правда, что императора не стало. Но эти люди ввергают Францию в ужасы республиканского правления!

— Так, — сразу понял его Фавье. — Но что можно требовать сейчас от меня, если Париж уже весь в паутине заговора?

— Требуется лишь твердость духа…

— А-а, вот ты где! — раздался голос: их настигал разгневанный Боккеямпе с обнаженной шпагой.

Лаборд ударил корсиканца ногой, выбив оружие. Фавье накинулся сверху зажал Боккеямпе рот.

— Что с ним делать? — просипел он. — Сегодня я выскочил из дому, не захватив наручников… Может, прикончим его?

— Вяжите шарфами, — велел Лаборд.

— Вяжите сами: у вас это всегда лучше получалось… Совместными усилиями они перетянули корсиканца крепкими узлами, затискали в рот плотный кляп. Забросив связанного Боккеямпе в одну из пустовавших комнат штаба, полные отчаяния и решимости, они стали подниматься по лестнице.

— Начнете вы, Фавье, — диктовал Лаборд, — а я вас поддержу. Только не давайте Мале говорить — его речь всегда убедительна, и тогда солдаты выбросят нас с балкона на площадь…

Впрочем, солдаты когорты оставались внизу, на площади, и уже не могли вмешаться в заговор против заговора…

Мале сидел напротив генерала Дузе, когда двери распахнулись, выбитые ударом ноги, и в кабинет ворвались Лаборд и Фавье… Инспектор полиции Фавье уверенно заявил:

— Мале, всего два слова… Каким образом ты очутился здесь, а не в пансионе доктора Дебюиссона? Почему ты не в больничном халате, а в этом мундире?

Дузе с робостью поднимался из-за стола:

— Но я… позвольте… но моя честь…

— Сидеть, черт побери! — резко оборвал его Фавье. — Ваше поведение тем более странно… Вы оправдаете его, если сразу же велите солдатам арестовать генерала Мале.

Громадный абажур лампы, брызнув осколками, разлетелся вдребезги. Потоки чернил хлынули вдоль стола.

Короткое замешательство — то, что нужно сейчас.

Мале уже стоял возле камина, прижавшись спиною к решетке, расписанной порхающими пчелами наполеоновской символики — Ни с места! — грозно произнес он. Грянул выстрел — над головой Лаборда пуля разнесла курчавую голову мраморного купидончика.

— Караул, сюда! — завопил Фавье. — Скорее… Рука Мале потянулась за другим пистолетом, но этот жест отразился в зеркале, и Лаборд перехватил его руку.

— Драгуны… ко мне! На помощь, — звал капитан. Мале сбил его с ног, локтем высадил стеклянные двери на балкон — он не боялся прыгнуть со второго этажа прямо на Вандомскую площадь, но в кабинет уже ворвались драгуны. Падая на пол, генерал увлек за собой и драгун.

С грохотом рухнула каминная решетка — на ковер посыпались горящие угли, по комнате плыл сизый чад…

— Драгуны, — сказал Мале, — ваш император убит!

— Не верьте, — возразил Фавье. — Мале давно безумен, он говорит не правду. Это маньяк, помешавшийся на якобинстве.

— Прочь руки, — еще сопротивлялся Мале. — Лаборд, ты арестован мною, а я комендант Парижа и всего гарнизона.

— Заткните ему глотку! — неистово горланил Фавье. — Не слушайте, что он болтает. Он заговорщик и враг нации…

В кабинет нечаянно вбежал Рато.

— Кто посмел говорить о заговорщиках? — запальчиво произнес юноша, обнажая тонкую шпажонку. Лаборд звал на помощь жандармерию:

— Что вы раскисли? Скрутите и этого безумца тоже. Разве не видите, что он — эмигрант и разбойник из шуанов…

Жандармы свалили Рато, затиснув в рот ему конец шарфа.

Мале в бешенстве отшвырнул от себя драгун:

— Убирайтесь! Меня-то вам вязать не придется… Его отпустили, и он сразу посмотрел на часы:

— Что ж, и на этот раз сорвалось тоже… Однако Париж на целых три часа все-таки был нашим Парижем.

— Замолчите, безумец! — призывал Фавье. — Не губите себя далее словами. Или одной тюрьмы вам еще мало? Вы, кажется, захотели эшафота, чтобы чихнуть в мешок?

— Мне ли сейчас думать о своем спасении? — откровенно засмеялся Мале. Верьте, это еще не конец… Скоро сюда явится одноглазый Кутузов с казаками, и они доломают в Париже то, чего не удалось за эти три часа сломать мне.

— Поберегите красноречие для суда, — посоветовал ему Лаборд.

— Для вашей комедии? Но я сказал все… Dixi! [1]

Народ Парижа стал собираться на площади, толпясь за линией оцепления, и генерал Мале вздохнул с огорчением:

— Теперь уже поздно… надо было раньше… Деятельный Лаборд отправил скорохода с приказом в тюрьму Ла-Форс, чтобы срочно освободили министра полиции и его чиновников. Демаре и Паскье были выпущены сразу, но герцог Ровиго пережил еще немало скверных минут. Услышав грохот взламываемой двери, Савари вспомнил свои молодые годы, когда патриоты врывались в тюрьмы, чтобы прикончить неугодных народу узников. Неужели и он пропадет в этой камере?..

— Где комендант? — орал герцог через двери. — Позовите майора! Я вынужден защищаться.

— Я здесь… уже здесь, — услужливо отозвался де Бюгонь. — Вам ничего более не угрожает. Но ключа от камеры у меня действительно нету. Нырять в колодец я не стану, но обещаю вашему высокопревосходительству сыскать проворного слесаря…