Бродящие силы. Часть II. Поветрие

Небольшой эпизод, приключившийся вскоре по возврате студентки из деревни, отвел на короткое время одурительный нравственный гнет, неотвязным кошмаром лежавший на молодой, неокрепшей душе ее.

Забытую кузину и подругу посетила нечаянно-негаданно Моничка Куницына. После серии урывчатых расспросов и ответов юная львица начала связный рассказ о своих похождениях и невзгодах, - разумеется, на французском диалекте.

- Тебе уже известно, - повествовала она, - каким манером мы разъехались с Сержем: посоветовавшись с сердцем, я пришла к заключению, что окончательно охладела к мужу, что на будущее время мы были бы друг другу только бельмом на глазу; без обиняков объявила я ему об этом, и хотя он, глупенький, пришел в отчаянье, я, верная своему твердому характеру, в тот же день и час перебралась к Диоскурову. Тяжело, правда, было расставанье с сынком, с Аркашей. При прощании он точно понял, что теряет любимую мать: потянулся навстречу ручонками, подставил умильно губёнки и вдруг расхныкался! Насилу оторвалась. Первое впечатление, произведенное на меня новым моим пристанищем, было также не особенно-то приятно. Две мизерные коморки, да удивительнейший беспорядок: столы, стулья, окна - все было сплошь завалено платьями, сапогами, портупеями, эполетами, а более - табачным пеплом. Кое-где, как утесы средь взволнованного моря, возвышались гипсовые вакханки и венеры. Стены вокруг были также увешаны многими раскрашенными гравюрами и картинами одних до непозволительности голошейных красавиц. Но за бутылкой шипучего рёдерера мрачное настроение понемногу рассеялось. Диоскуров имеет славный тенор и с большим чувством напевал мне всевозможные куплетцы; между прочим:

- L'amour qu'est се que са, mamzel,

L'amour, qu'est ce que ca?

[ - Любовь, что это такое, мамзель,

Любовь, что это такое? (фр.)].

Распевая, он заключал меня в объятия крепко-крепко... даже дух займется! Я, конечно, не отставала и подтягивала:

- L'amour, v'la c'qu'elle est, monsieur,

L'amour, v'la c'qu'elle est!

[ - Любовь, вот она какая, мосье,

Любовь, вот она какая! (фр.)].

И чтобы выказать ему на деле, что такое любовь, еще ближе прижималась к нему. Так-то вот любились мы с ним! Четыре месяца подряд души друг в друге не чаяли. Каких уж ласкательных прозвищ не придумывал он для меня: "огурчик", "пупыречка", "мосенька". Редко-редко повздорим немножко, да и то, знаешь, так, для развлечения больше. Деньги, полученные мною от дяди в приданое, были истрачены в первый же год замужества с Сержем; мебель свою я завещала Аркаше. Таким образом, у меня не оставалось ничего, кроме туалета. Диоскуров также жил одним жалованьем, но я не плакалась на свою долю: поцелуи милого заменяли мне недостаток сахара во многом другом. Он не привозил мне помадных конфектов - я нашла суррогат. Дачу мы нанимали на петергофской дороге, и за нашей стеною тянулся обширный плодовый сад; когда яблоки, морели, сливы в нем созрели, я напою, бывало, садовника, заведовавшего этими богатствами, допьяна, да за какой-нибудь пятиалтынный и добуду от него полную бельевую корзину плодов; лафа!

В гостях у нас также недостатка не было; все больше из сослуживцев Диоскурова. Одному из них, Стрешину, я даже положительно голову вскружила: только и юлит около меня и ужасно всегда доволен, когда у меня открытая шея: заглядывает, знай, да облизывается. Но могу сказать чистосердечно: я никогда не изменяла своему сожителю; когда-когда пожмешь разве Стрешину руку потеплее, чем прочим, да, в виде особой милости, позволишь ему, без свидетелей, поцеловать себя, но и то будто нехотя.

Из наших общих с тобою подруг навещала женя одна Пробкина. Такая низкая! Без злости вспомнить не могу: вздумала ведь отбить его у меня! Под конец лета он стал что-то частенько отлучаться в город. Как не спросишь: "Куда ты, michon?" - "Служба, - говорит, - не дружба". А возвращается только к ночи, точно у них служат до ночи!

"Неспроста, - думаю, - нужно поглядывать за ним".

Только раз вот он остался, против обыкновения, дома.

"А, а! - смекнула я. - Понимаем-с".

"Ты нынче не на службе?" - заметила я ему самым невинным тоном.

"Нет, - замялся он, - сегодня я свободен".

"Добро! - думаю. - Вот увидим, будет ли она; если будет, то..."

Не успела я додумать своей мысли, как вошла ожидаемая и сейчас же ко мне с распростертыми объятиями. Змея подколодная! "Как я, - говорит, - рада видеть тебя, ангел мой! Дождаться не могла".

Я чуть не ударила ее, право. Но, не показывая виду, радушно расцеловала ее и вышла в другую комнату, предоставляя их друг другу. Ожидания мои оправдались: сперва спустился в сад Диоскуров, потом незаметно скользнула в дверь и коварная обольстительница. Незаметно - но не для меня: я была за ними по пятам. Выскочила на балкон и оглянулась: их и след простыл; только дверь китайского киоска в углу сада была легонько притворена. Держась дернистого края дорожки, чтобы шаги по хрупкому песку не выдали меня, я кошкою подкралась к беседке, хвать за ручку - и настежь дверь. Минута, выбранная мною, была как нельзя более удачна: рыцарь мой преклонил пред своей Дульсинеей Тобосской одно колено, и она с грацией подносила к губам его ручку. Обращенная лицом к двери, Пробкина первая завидела меня; испустив пронзительный визг, она отдернула руку, обмерла и забыла даже приподняться. Он на крик ее живо обернулся, слегка смешался, но тут же придя опять в себя, преспокойно встал с полу, стряхнул с колена пыль и обратился ко мне резким, как нож, тоном: "Чего не видали, сударыня? Не мешают вам с вашим Стрешиным, так и сами не заглядывайте в чужие карты".

Не помня себя от ярости, с сжатыми кулаками, подступила я к негодной:

"Так вот вы как поступаете с задушевными подругами! Чудесно! Вон же отсюда, разбойница этакая! Вон, говорю я! Дрянушка, подлянка!"

Диоскуров хотел было вступиться за избранную даму сердца; но та ни жива, ни мертва удержала его за руку: "Оставьте... я уйду... уйду... Проводите меня только".

И, опираясь на него, она вышла.

Молча пропустила я их мимо себя, молча поглядела им вслед, не трогаясь с места. На том же месте стояла я, как прикованная, две минуты спустя, когда злодейка, в сопровождении своего вновь завоеванного кавалера, она в мушкетерке и тальме, он в кепи и пальто, вышли из дому и скрылись за калиткой.

"Ладно, - повторяла я про себя, - ладно!"

Увы! Дело разыгралось для меня далеко не ладно. Еще засветло вернулся назад изменник. Я не удостоила его и взгляда, твердо решившись дуться на него в течение целой недели. Потирая руки, он сам заговорил со мною.

"Ну, пышечка, ничто не вечно под луною, тем паче скоротечная любовь. Нам придется расстаться".

Я не вытерпела. "Что за вздор? - говорю. - Как расстаться?"

"А так, - говорит, - как всегда расстаются: ты пойдешь направо, я налево".

Я даже рот разинула. Он, самодовольно улыбаясь, покручивал усы.

"Тебя, - говорит, - как я вижу, это отчасти ошеломило. Ну, да что же делать? Обстоятельства! Я, надо тебе знать, женюсь".

У меня и в глазах помутилось.

"Ты женишься? Да ведь ты женат на мне?"

Он расхохотался.

"Гражданским-то браком? Нет, - говорит, - я женюсь наизаконным образом, и будущая моя, как ты, вероятно, уже догадалась, Пробкина. Сегодняшний случай только ускорил мое сватовство. За нею дают хорошее приданое: пятьдесят тысяч; а с такими деньгами, сама знаешь, шутить нельзя, на улице не поднимешь".

"А! Вот как! Так ты хочешь бросить меня!"

"Зачем, - говорит, - бросить? Ты женщина современная, самостоятельная, я довожу только до твоего сведения, что, мол, по таким-то и таким-то резонам нам уже не приходится жить вместе".

"Это, - говорю, - бесчеловечно, бесчестно! Этого я от тебя не ожидала".