Приключения Натаниэля Старбака

Натаниэля привязали к решеткам окна. Его руки были просунуты поперек острых концов решетки и привязаны к железной клетке. Он смотрел, как одну из его книг швырнули в канаву, с разорванным корешком и разлетающимися листами. Толпа разодрала его саквояж, но не нашла ничего ценного, кроме бритвы и еще двух книг.

— Откуда ты? — пожилой человек, товарищ Натаниэля по заточению, вероятно, был очень достойной персоной, прежде чем глумливая толпа притащила его к ограде. Он был представительным, лысеющим мужчиной в дорогом черном пиджаке из темного сукна.

— Я приехал из Бостона, — Натаниэль пытался не замечать пьяную женщину, которая с издевкой приплясывала перед ним, размахивая бутылкой. — А вы, сэр?

— Из Филадельфии. Я собирался пробыть здесь только пару часов. Оставил свой багаж на железнодорожном вокзале и подумал, что стоит осмотреть город. Я интересуюсь церковной архитектурой, понимаете ли, хотел увидеть епископальную церковь Святого Павла, — мужчина печально покачал головой, затем вздрогнул, снова посмотрев на Натаниэля. — У тебя разбит нос?

— Не думаю.

Кровь, капавшая из ноздрей, была солоновата на вкус.

— У тебя будет редкостный синяк, сынок. Но мне понравилось, как ты дрался. Могу ли я спросить тебя о роде твоих занятий?

— Я студент, сэр. В Йелльском колледже. Или был студентом.

— Меня зовут доктор Морли Бэрроуз. Я дантист.

— Старбак. Натаниэль Старбак. Натаниэль не видел никакой необходимости скрывать свое имя от собрата по заточению.

— Старбак! — дантист повторил имя с оттенком уважения. — Вы родственники?

— Да.

— Тогда молюсь, чтобы они не обнаружили этого, — мрачно проговорил дантист.

— Что они собираются с нами сделать? — Старбак не мог поверить тому, что он в серьезной опасности. Он был в самом центре американского города при свете дня. Рядом были констебли, судьи, церкви, школы! Это Америка, а не Мексика или Китай.

Дантист потянул свои путы, расслабился, затем снова потянул.

— Из того, что они говорили о дорожных ремонтниках, сынок, могу предположить, что это будут деготь и перья, но если они узнают, что ты Старбак?

Его речь была не слишком обнадеживающей, словно враждебность толпы могла полностью обратиться на Старбака, оставив при этом дантиста невредимым.

Бутылка пьяной женщины вдребезги разлетелась по мостовой. Две другие женщины делили между собой грязные сорочки Старбака, пока коротышка в пенсне копался в его бумажнике.

Там было немного денег, всего лишь четыре доллара, но Старбак не боялся потери этих денег. Он боялся, что будет раскрыто его имя, которое упоминалось во множестве писем, хранившихся в бумажнике.

Коротышка нашел одно из писем, которое он открыл, прочитал, повернул, затем перечитал. Там не было ничего личного, оно только подтверждало расписание поездов на Пенн Сентрал Роуд, но имя Старбака было написано печатными буквами на обороте письма, и мужчина заметил его.

Он посмотрел на Старбака, вернулся к письму, затем опять посмотрел на Старбака.

— Твое имя Старбак? — громко спросил он. Старбак ничего не ответил.

Толпа почувствовала волнение и повернулась к своим пленникам. Бородатый мужчина с красной физиономией, плотный и выше Старбака, продолжил допрос:

— Твое имя Старбак?

Старбак оглянулся вокруг, но помощи ниоткуда не было видно. Констебли оставили толпу в покое, и хотя некоторые прилично выглядящие люди наблюдали из высоких окон домов на дальней стороне Кери-стрит, никто не сдвинулся с места, чтобы остановить травлю. Несколько женщин сочувственно смотрели на Старбака, но они были бессильны помочь.

Там был священник в сюртуке и беффхене, топтавшийся на месте у края толпы, но улица была чересчур воспламенена виски и политическими страстями, чтобы божий человек смог сделать что-то полезное, и священник удовлетворился лишь негромкими возгласами протеста, которые потонули в шумной толпе празднующих.

— Тебе задали вопрос, парень! — краснолицый человек схватил Старбака за галстук и скручивал его так, что двойная петля страшно затянула горло. — Твое Имя Старбак? Он прокричал вопрос, обдав лицо Старбака смесью слюны, виски и табака.

— Да, — не было смысла это отрицать. Письмо было адресовано ему, и множество других бумаг в его багаже содержали его инициалы, да и на воротниках его рубашек было вышито это роковое имя.

— Ты родственник?

На лице мужчины проступала сетка вен, на глазу было бельмо, а передние зубы отсутствовали. По подбородку и каштановой бороде стекала струйка табака. Он крепче сжал шею Старбака.

— Ты родственник, ублюдок?

И опять это невозможно было отрицать. В бумажнике находилось письмо от отца Старбака, которое вскорости могло быть обнаружено, поэтому Старбак не стал дожидаться разоблачения, а просто утвердительно кивнул:

— Я его сын.

Мужчина отпустил галстук Старбака и завопил как актер, изображающий краснокожего:

— Это сын Старбака! — огласил он толпу победным кличем. — Мы поймали сына Старбака!

— О господи, боже мой, — невнятно пробормотал дантист, — вот теперь ты в опасности.

Старбак и правда был в беде, так как существовало не много имен, способных привести в ярость толпу южан. Имя Авраама Линкольна отлично могло справиться с этой задачей, имен Джона Брауна и Гарриет Бичер-Стоу тоже было достаточно, чтобы воспламенить толпу, но за недостатком этих светил имя преподобного Элияла Джозефа Старбака было следующим в списке наиболее пригодных разжечь огонь южной ярости.

Преподобный Элиял Старбак был известен как противник чаяний южан. Он посвятил свою жизнь уничтожению рабства, и его проповеди, как и статьи, безжалостно изобличали власть работорговцев на Юге, высмеивая их притязания, критикуя их нравственные устои и обливая презрением все их аргументы.

Красноречие преподобного Элияла в деле свободы негров сделало его знаменитым не только в Америке, но везде, где христиане читали свои газеты и молились своему богу, и теперь, в день, когда весть о падении Форта Самтера так воодушевила Юг, толпа в Ричмонде, штат Виргиния, захватила одного из сыновей преподобного Элияла Старбака.

На самом деле Натаниэль Старбак ненавидел своего отца. Он больше не хотел иметь с ним ничего общего, но толпа не могла этого знать, так же как и не поверила бы Старбаку, вздумай он сказать об этом.

Настроение толпы переменилось, она помрачнела, требуя поквитаться с преподобным Элиялом Старбаком. Раздались возгласы, призывающие к мести. Толпа разрасталась, поскольку горожане прослышали про новости о падении Форта Самптера и хотели присоединиться к беспорядкам, отмечающим свободу и триумф южан.

— Вздернуть его! — закричал мужчина. — Он лазутчик!

— Любитель черномазых!

В сторону пленников полетел увесистый кусок конского навоза, в Старбака он не попал, но ударил дантиста по плечу.

— Почему вы не остались в Бостоне? — запричитал дантист.

Толпа рванулась к пленникам, но затем остановилась, не совсем уверенная в том, чего она от них хочет. Из толпы отделилась горстка главарей, и теперь эти вожаки призывали остальных к спокойствию.

Толпу уверили, что реквизированная повозка направилась к дорожным ремонтникам за дегтем, а тем временем с матрасного завода на соседней Виргинии-стрит принесли мешок с перьями.

— Мы собираемся преподать вам, джентльмены, урок! — к узникам подскочил бородатый здоровяк.

— Вы, янки, думаете что вы лучше нас южан, разве не так? — он схватил пригоршню перьев и осыпал ими лицо дантиста.

— Все из себя могущественные и высокородные, так что ли?

— Я простой дантист, сэр, практикующий в Питерсберге, — Бэрроуз пытался с достоинством отвечать на обвинения.

— Он дантист! — радостно вскричал здоровяк.

— Выдернуть ему зубы!

Другой возглас известил о возвращении заимствованной повозки, на которой везли большой черный и дымящийся бак с дегтем. Повозка с грохотом остановилась возле пленников, и запах дегтя перебил даже запах табака, которым был пропитан весь город.