Юность дипкурьера

Александр Иванович с нетерпением ждал возвращения сына, чтобы приняться за дрова. Но сын появился на несколько минут и тут же заторопился из дому.

— Ты куда, Володька? — удивленно спросил отец, — А дрова кто будет пилить?

— Сегодня, батя, не могу. Зарез… Давай, батя, завтра. Владимир посмотрел в начавшие выцветать, такие же, как у него, глаза отца, в ему до боли стало жалко его. Но что поделаешь? Он действительно должен был идти, и раскрыть истинную причину отцу не мог. Перед глазами его, словно на бумаге, стояла строчки из «Устава боевых дружин», которые он знал наизусть: «Каждый дружинник обязан подчиняться следующему: а) в строгой тайне хранить все дела боевых дружин; б) являться на занятия, не считаясь пи с какими личными обязанностями; в) содержать в чистоте и сохранности оружие и боевые припасы; г) точно исполнять приказания…»

На сегодня как раз было намечено занятие боевой дружины, в долине речки Егошихи, в одном из глухих оврагов.

Занятие с дружиной на этот раз проводил Александр Лбов. Выросший на Мотовилихе, настоящая «рабочая косточка», он пользовался большим уважением за свое неуемное стремление к справедливости, славился и как один из лучших кулачных бойцов — о его смелости ходили легенды. Позже, когда начались вооруженные выступления, он возглавил рабочих, вывезших на тачке с завода ненавистного всем управляющего Сеппайна. А 18 октября, когда шли к губернской тюрьме освобождать заключенных, то впереди был Лбов с красным знаменем. Отважный был человек Александр Лбов.

Лбов стоял перед строем дружинников. Высокий, подтянутый, с иссиня-черными волосами, крупными кольцами выбивающимися из-под шапки, с пронзительным взглядом — от него так и веяло несокрушимостью. Только вот почему-то, в отличие от других, одетых довольно легко по случаю потепления, Лбов был в — валенках, теплом пальто…

— Чего это он?.. — Урасов шепотом спросил стоящего рядом дружка своего Сашку Трофимова, но Лбов услышал. И спокойно, вслух объяснил, что во время службы его постоянно ставили часовым на башне Петропавловской крепости, продуваемой всеми морскими ветрами, и с тех пор одолевает его ревматизм.

Мишенью служил небольшой щит из досок, прислоненный к стенке оврага. Перед началом стрельбы Лбов дал несколько практических советов: «Долго не целиться! Рука устапет…», «В момент выстрела — замри и не дыши», «Стреляй так, будто перед тобой классовый враг!».

От группы девчат, членов санитарного отряда, отошла Клавдичка Кирсанова и сказала Лбову:

— Александр Михайлович, нам тоже надо потренироваться в перевязке раненых…

— Да бери любого, Клавдичка. Вон хоть Володьку…

Урасов с завистью прислушивался к выстрелам и подставлял бинтовать то руку, то голову… От нечего делать бормотал себе под нос стихи.

— Мы что-нибудь не так делаем? — забеспокоилась Клавдичка, услышав его бормотание.

— Да это я так… — смутился он. — Стихи читаю.

— Что за стихи?

— Миши Туркина.

— Опять ты нарушаешь конспирацию, Володька, — выговорила она ему. — Не Туркина, а Тратотона. Читай вслух!

— «Тяжелым сном окутана Отчизна дорогая, и мрака пеленой окутана она. Но близок час! Идет уж жизнь другая, разбудит нас она от векового сна!..»

Урасова окликнули — пришла его очередь стрелять. Он как был, перебинтованный, так и прибежал, вызвав своим видом веселый смех у дружинников. Один Лбов не смеялся:

— Неплохая маскировка… Нам бы еще гриму обучиться!

— Это что, как девки, румяна на щеки накладывать да брови сурьмить? — изумился кто-то.

— Видать, не все еще понимают, что значит быть настоящим дружинником… — сказал Лбов. — Каждый из вас должен уметь управлять лошадьми, паровозом, владеть огнестрельным и холодным оружием, знать анатомию человека, чтоб без шума убрать с дороги помеху, обладать ловкостью, проворством. И — обязательно — уметь гримироваться и менять внешность!..

Листовки вовсю ходили по Перми.

«Организуйтесь, товарищи рабочие и граждане, под знаменем Российской социал-демократической партии! Организуйтесь и вооружайтесь! Приобретайте оружие, давайте денег на вооружение, входите в боевые дружины партии! Борьба за политическую свободу России вступает в самый решающий момент. Будьте готовы к кровавому бою за свободу! Свобода или смерть! К оружию, граждане!.. Да здравствует вооруженное восстапие!»

Владимир Урасов надел праздничную рубаху, плисовые штаны, приладил к груди красный бант и, полюбовавшись на себя в осколок зеркала, вытащил из-под подушки револьвер. И в этот момент в комнату зашел отец. Увидев в руках сына оружие, Александр Иванович побледнел и с испугом сказал:

— Ты что это удумал, Володька? Это ж тебе не игрушка!.. Дай сюда, я спрячу.

— Попрятались, батя, будет! Теперь враги трудового народа пускай прячутся! Запомни, батя, этот день — 12 декабря 1905 года — сегодня занимается заря нашей жизни, рабочей!..

Александр Иванович обессиленно опустился на стул:

— Сколь вас таких? Ты да дружок твой, Сашка Трофимов… У них же, Володька, — солдаты, полиция!..

— Солдаты, батя, это те же рабочие и крестьяне.

Путь Владимира Урасова лежал на судомеханический завод братьев Каменских. По заданию комитета он вместе с другими товарищами должен был остановить работу на этом предприятии, а затем пойти на завод Любимовой.

Мастера и хозяйские прихлебатели, чувствуя обстановку, на работу не вышли, и без них все пошло без сучка и задоринки. Огласили призыв Пермского комитета РСДРП к оружию. Единственный вопрос задавали рабочие: когда начинать? «Ждите сигнала», — отвечали им.

С пермского Невского проспекта — Сибирской улицы — исчезли беспечно фланирующие парочки, щеголеватые офицеры, нарядные экипажи. Пермь — купеческая, фабрикантская, чиновная — принадлежала в этот день рабочему люду. В разных местах вспыхивали митинги. Над улицами грозно плыла песня: «Отречемся от старого мира…» Люди, не стесняясь, плакали, смеялись, целовали незнакомых…

Владимир Урасов без устали носился но городу: разоружал городовых, передавал указания комитета. Побывал и на Мотовилихе, встретил там Клавдичку.

— Наша берет, а?! — сияя глазами, сказал он ей. — Всю Мотовилиху пробежал — ни одного полицейского не встретил, попрятались, крысы». Слабо им против наших боевиков!..

Клавдия торопилась:

— Ой, Володя, дружинники уже на позициях, а у меня вся медицина тут… — показала на объемистый саквояж.

— До встречи в новой России, Клавдичка! — прокричал ей вслед Владимир.

Но 13 декабря в городе появились солдаты. Серые шинели заполонили улицы. По мостовым гарцевали ингуши в мохнатых шапках, свирепо косясь на прохожих.

Глухими переулками Владимир Урасов пробрался к дому, где заседал комитет. Между комитетчиками шел жаркий спор.

— Что могут сделать наши 60–70 дружинников против такой массы войск? Выводить народ на улицу — значит, обрекать его на заведомую гибель…

— А как же мотовилихинцы? Ведь они уже на баррикадах!

— Да, Мотовилиха… Сегодня туда ушли три роты солдат и сотня казаков…

— Нужно решать с оружием, — решительно заявил незнакомый Урасову комитетчик с бородкой клинышком. — Мы обязаны сохранить его во что бы то ни стало.

— Оружие и взрывчатку можно спрятать у меня, — негромко произнес Владимир.

…Дома, в амбаре, он с ожесточением долбил мерзлую землю, готовя траншею под оружие и динамит. Он уже знал, как героически сражались дружинники Мотовилихи, как убили солдаты знакомого ему шестнадцатилетнего парня Ваню Норова, как пала последняя баррикада на Висиме, а ее защитники во главе с Лбовым ушли в лес…

— Врешь не пройдешь… — шептал он и яростно орудовал ломом, слизывая соленые слезы.

— Что, сынок, горько?

— Ты что, батя? — не оборачиваясь к подошедшему отцу, сказал он. — Это я так, яму для соленья-варенья готовлю…

— Бомбы из этого соленья-варенья делают, — пробурчал отец и стал лопатой выгребать землю из ямы.

«Будем помнить, что близится великая массовая борьба, — писал в те дни Ленин. — Это будет вооруженное восстание. Оно должно быть, по возможности, единовременно. Массы должны знать, что они идут на вооруженную, кровавую, отчаянную борьбу. Презрение к смерти должно распространиться в массах и обеспечить победу. Наступление на врага должно быть самое энергичное: нападение, а не защита, должно стать лозунгом масс, беспощадное истребление врага — станет их задачей; организация борьбы сложится подвижная и гибкая; колеблющиеся элементы войск будут втянуты в активную борьбу. Партия сознательного пролетариата должна выполнить свой долг в этой великой борьбе.» [1]