Княгиня Ольга

Тучи, закрывшие небо, раздвинулись, и Ольга вновь увидела звезды. Это всегда ей помогало. Некогда тетка заприметила эту непонятную для девочки тягу к звездному небу и угадала в ней особые способности. По вечерам, когда все собирались слушать гусляров и петь песни, Ольга, запрокинув голову, все смотрела вверх, в бездонную глубину неба… А сбылись ли ожидания тетки? Кто знает, была бы она довольна, если бы дожила… Могла дожить, но как все в родне матери, кончила жизнь трагически.

Ольга выглянула в окно и уже на горизонте увидела движущиеся огни, что‑то темное колыхалось, был явственно слышен лязг. Вот внизу у княжеских палат началось шевеление. Значит, не только она одна ждет у окна, ей не метится [5]. Ольга кашлянула, и сейчас же отозвалась Малуша, будто все это время стояла под дверью и только выжидала движения Ольги.

— Княгиня! — произнесла она едва–едва, словно проверяя, не во сне ли Ольга кашлянула.

— Входи, Малуша! — громко позвала Ольга, и когда Малуша вошла, то ахнула: Ольга стояла перед раскрытым окном, хотя лекарь Валег запретил ей вдыхать влажный и сырой вечерний дух после зари. Ольга не всегда слушалась его советов. Она была своенравна, да и не во всем доверяла этому греку. Всю жизнь прожили бок о бок, казалось бы, ближе родного брата, но какие‑то тени легли на душу княгини, и она не могла заставить себя вполне принимать все, что он говорил. Отчего? Надо было бы это додумать, но помимо этого было немало более важных забот… Хорошо, что Святослав возвращается. Пусть и ненадолго, как он это делает последнее время. Но в доме и княжестве нужна мужская рука. Правда, ее рука тоже крепкая, нечего богов гневить. «Бога» — поправилась княгиня и взглянула в нишу, где прежде стояли ее покровители, славянские боги, а теперь висела византийская икона, и она поклонилась ей.

Это движение ее не осталось незамеченным Малушей, и она сказала, задыхаясь от волнения: «Уже и гонец от князя примчался. Извещает, чтобы не боялись. Свои идут».

Ольга наконец взглянула на Малушу и увидела, что она уже в праздничном наряде, парчовой душегрее, разрумянилась. «Да, — подумала Ольга, — любит его».

Давно, когда Игорь ее только привез в Киев, ей пришлось обуздывать свою порывистость. Много раз она попадала в беду, высказывая искренне то, что не следовало, и тому, кому это не полагалось знать. Старый князь Олег [6] был суров со всеми, но к ней относился нежно. После дальнего похода, когда раздавал всем подарки, Олег тогда подошел к ней сам, накинул на плечи корзно [7], подбитое мехом рыси, синего бархата, поцеловал в лоб и надел на палец перстень с огромным изумрудом. Все вокруг ахнули, увидев этот княжеский дар. Олег сказал ей слова, которые она никогда не забывала. Всю жизнь. А может быть, жизнь уже и прошла? «Этот перстень поможет тебе верно распознавать происходящее вокруг тебя, — произнес он, склонив голову набок, как делал последние годы из‑за ранения в шею, и добавил: — Никогда не снимай его и не давай никому ни на миг».

Старый князь боялся ворожбы, это знали все, но ведь боялся не только он, а все.

Ольга взглянула на перстень, и изумруд вспыхнул особым светом под быстро выглянувшей луной. «Добрый знак», — подумала Ольга и улыбнулась. Малуша смотрела на нее с волнением, и княгиня догадывалась о причине. Малуша знала, что Святослав чтит мать и будет смотреть на многое и на многих ее глазами, так, как княгиня расскажет ему.

«Засвети огонь», — сказала Ольга, улыбаясь, и погладила Малушу по волосам. Та вспыхнула от этой ласки, знала, что княгиня на нее скупа. С юности Ольга приучала себя быть сдержанной в проявлении чувств, и это ей удалось. Она многому научилась у Олега. Старый князь всегда старался быть справедливым и не выдавать своего отношения, своей любви или вражды. «Правитель должен вершить справедливый суд», — часто говорил он Игорю.

«Почему сегодня я так часто вспоминаю старого князя?» — подумала Ольга. Она беспокоилась о судьбе Святослава и находила сходство в их характерах, хотя и не знала Олега молодым. Слова его о «распознавании происходящего» она запомнила на всю жизнь.

«Да, трудно понимать людей и их намерения», — пронеслось у Ольги в голове, пока Малуша ставила подсвечник на полку у постели.

— Как дети? — спросила она Малушу. И улыбнулась.

Ольга была счастливой бабкой, и внуки ее любили. Но она старалась их не баловать.

Волнение молодой женщины передалось и княгине. Она почувствовала, что краска прилила к ее щекам.

Малуша подошла ближе к окну и воскликнула: «Смотрите, княгиня, они совсем близко». Ольга встала рядом с ней так, что казалось, она слышит, как бьется сердце Малуши. Княгиня вспомнила, как ждала из похода Игоря. И боль прошла сквозь сердце. Не забыть. Ольга прислушивалась, как княжеские палаты, еще совсем недавно погруженные в полную темноту и немоту, начинали шуметь жизнью.

Как бы ни волновалась она, но позволяла себе переставать слышать все, что происходило рядом, это стало для нее правилом. А ведь сколько людей погибало на ее глазах только потому, что они теряли власть над собой, борясь за нее с другими. «Боги дали нам глаза, чтобы видеть все вокруг, уши, чтобы слышать, и уста, чтобы молчать, — заповедала ей тетка–жрица. — Нужно вбирать в себя больше, а отдавать только ненужное. Слова же нужны нам, чтобы славить богов. Не следует тратить их на людей. Люди глупы и неблагодарны».

Вот Святослав, кажется, никак не хочет принять эти заветы. Он прямой, как и его кинжал. И это так удивительно, потому что умен и понимает опасность.

У дверей раздались тяжелые шаги, которые она узнала: это был лекарь. Он любил Святослава и рад был его возвращению. Ольга не показывала Валегу своего охлаждения, но хитрый грек почуял это кожей. «За что, княгиня, сердишься?» — пробовал он вызвать ее на откровенность. Но Ольга откровенничать не любила. Причиной того, что про себя она называла «потерей веры», был совсем незначительный случай, пустяк. Ольга услышала, как лекарь сказал ее священнику: «Я лучше тебя знаю княгиню. Я знаю, что она любит и что ненавидит — лучше тебя. Не гордись». Тот промолчал. «Может быть, он был и прав», — подумала тогда Ольга, принуждая себя к справедливости. Но душа ее отвернулась.

— Вот и дождались, княгиня! — бурно восклицал Валег, приближаясь к Ольге и склоняясь перед ней в поклоне, одновременно продолжая приветствие. Тем самым он как бы смазывал свой поклон, оставляя лишь приветствие, а оно у него всегда было вольным. «Странно, что я не замечала этого прежде, — подумала про себя княгиня. — Он ведь показывает всем как бы равенство наших отношений — поклон его — не поклон». Все это проплыло в сознании почти невольно, в то время как Малуша хлопотала, вынимая византийскую склянку с запахами, но Ольга покачала головой: «Не надо». Святослав обнимал ее, не стесняясь посторонних, и как‑то сказал: «Мамо, я помню ваш запах с детства, и он не изменился». Ольга тогда вспыхнула, как юница, будто услышала признание в страстной любви.

Она была внимательна ко всему и не забывала и этих слов.

— Позаботься, чтобы детей не разбудили! — сказала Ольга Малуше. И та немедленно вышла, чтобы передать повеление княгини.

Свет факелов, ржание лошадей, их фырканье, звон оружия — войско Святослава приближалось.

Зная сына, Ольга подумала, что сейчас он появится в княжеских палатах, обогнав всех. «Но ведь еще поклониться Перуну [8]! Без этого войско не смеет разойтись! — пронеслось у нее в голове, — так что встреча еще не скоро».

И все же Ольга, как всегда, до конца не сумела расчислить, как скоро появится перед ней сын, даже отлично зная, что быстрота Святослава была невероятной — это признавали все — и друзья, и враги, и равнодушные. Быстротой он побеждал и покорял, заставлял себя любить и ненавидеть. Это был вихрь, и когда он ворвался в палаты, Ольга немедленно услышала его наверху, в своих покоях, откуда не хотела сходить раньше времени, чтобы не терять сил.