Княгиня Екатерина Дашкова

— Куда же вы запропастились, Юлия? Вас теперь всегда приходится ждать. Это становится невыносимым!

— Ваше королевское высочество, я нехотя вас прогневила? Боже мой, но вы не назначили мне часа.

— Какая разница, назначала — не назначала. Вам лучше знать, как мне скучно, а вас нет.

— Но, ваше королевское высочество…

— Никаких «но». Мы давно могли бы сесть за карточный стол, а вместо игры я вынуждена выслушивать этих надоедливых стариков.

— Карты с утра… Кто же эти докучавшие вам посетители?

— И где Линар? Мне необходим его совет. Господь Вседержитель, неужели надо было столько пережить с арестом Бирона, стать правительницей империи, чтобы ни в чем не принадлежать самой себе?

— Граф Линар, ваше королевское высочество!

— Вы не в духе, ваше королевское высочество? Вас кто-то сильно раздосадовал?

— Ее королевское высочество возмущалась надоедливыми стариками.

— Да, да, вообразите, граф! Вчера это был Остерман. Он, видите ли, недоволен, что отстранен от внешних дел государства, в которых будто бы фельдмаршал Миних ничего не смыслит. Сегодня это Головкин, который лишился в пользу Миниха управления внутренними делами. И к тому же целыми днями брюзжит принц Антон. Ему кажется, что чин генералиссимуса он получил от Миниха или что-то в этом роде. У меня совсем кругом идет голова. Знаю только, что обещала все эти права Миниху и должна сдержать слово, не правда ли?

— О, конечно. Слово правительницы должно быть свято, но…

— Вот видите, а они продолжают настаивать. Положительно, Линар, надо поспешить с вашим переездом во дворец, чтобы все дела просто перешли в ваши руки.

— Я попытался изъяснить некоторые особые обстоятельства…

— Никаких особых обстоятельств, Линар! Юлия, пойдите распорядитесь картами и откажите всем, кто дожидается, в приеме. Я не склонна сегодня заниматься делами. Да идите же!

— Ваше королевское высочество…

— Нет, Линар, нет! Мы одни. Не надо никакого высочества — просто Анна. Ваша Анна. Наша разлука стоит мне слишком дорого.

— Но, ваше королевское высочество, осмелюсь напомнить, рядом с вами ваш супруг и соправитель. Что же касается меня, то, как подданный другого короля, состоящий к тому же на государственной службе, я не вправе заниматься делами вашей державы. Это ставит меня по меньшей мере в двусмысленное положение.

— Значит, следует что-то сделать. Придумайте, что необходимо. И прошу вас, не будем тратить столь дорогих минут: Юлия может вернуться с минуты на минуту.

Франция. Версаль. Людовик XV, кардинал Флёри.

— И на этот раз цесаревна Елизавета оказалась за бортом судьбы. Досадно. И за наших дипломатов, и за очаровательную женщину, которую лишь голый расчет не сделал повелительницей в Версале.

— Да, сир, розыгрыш состоялся без ее участия. А после свержения власти герцога Бирона правительницей себя объявила принцесса Анна Мекленбургская.

— Я решительно ничего не знаю о ней и не помню ваших докладов. По всей вероятности, она сумела обмануть нашего министра и остаться вне поля его зрения.

— О сир, простите за такое поэтическое сравнение, но принцесса всегда представлялась сорванным листком, послушным любому ветру. У нее действительно нет характера.

— И своей партии, хотите вы сказать. Тем удивительней ее победа.

— Одержанная старым фельдмаршалом Минихом.

— В спальне регента. Кстати, как решилась судьба Бирона?

— Как ни странно, довольно благополучно. Специальный суд приговорил его через пять месяцев после переворота к смертной казни, а Алексея Бестужева-Рюмина даже к четвертованию.

— Им обоим повезло: после стольких месяцев утихают любые страсти и сглаживаются обиды.

— Просто, сир, приходят новые и не менее чувствительные. Для регента все обернулось ссылкой на далекий Север, для Бестужева-Рюмина — в отцовскую деревню. Его собственное имущество подверглось конфискации.

— Все довольны, и наступило всеобщее спокойствие.

— Думается, это не совсем так, сир. Присылка саксонским курфюрстом в качестве своего посла графа Линара рассчитана на то, чтобы расстроить семейную жизнь правительницы. Она действительно отдалась старому чувству и совершает один неосмотрительный поступок за другим, как будто рядом нет ее супруга.

— Поразительно! Принц может быть безразличен принцессе, но существуют еще и определенные нормы поведения.

— О которых эта дурно воспитанная женщина не хочет знать.

…Граф будто ждет возвращения Юлии. Не может быть. Но он старается не оставаться наедине, уверяя, что печется о достоинстве правительницы. Моем достоинстве! Но ведь для того и существует самодержавная власть, чтобы все делать по своей воле. А принц! Боже праведный, не случайно он был мне неприятен со дня приезда в Петербург. Прошедшие годы только утвердили меня в моей неприязни. Впрочем, надо отдать ему справедливость — он не искал моего расположения, но и ничем не скомпрометировал себя. Решительно ничем. Иногда кажется, он жил монахом, чтобы потом обрушить на меня свою страсть, которую бы легко удовлетворила любая девка…

— Хотите ли вы переезда во дворец, Линар? Хотите ли так, как я? Мне кажется, вы совсем не тот, что были семь лет назад. Я жду откровенного ответа, и никакой другой мне не нужен.

— Мое уважение к вам, ваше королевское высочество, и восхищение перед вами остались неизменными. Но теперь, благодарение Богу, вы стали у кормила правления целой державы, и было бы нелепо не понимать разницу между юной прекрасной девушкой и мудрой государыней, матерью все растущего семейства.

— Ваше королевское высочество, ради Бога, извините меня. К вам граф Миних, и я не сумела его удержать. Кажется, он очень раздосадован и разгневан.

— Нет, Юлия, нет, я не хочу его видеть!

— Ваше королевское высочество, разрешите мне вставить единственное слово: вы не можете отказать столь почтенному и доверенному человеку.

— Но тогда вы и говорите с ним, Линар! От моего имени. А чтоб вы не ссылались на то, что не имеете отношения к русскому двору и его делам, жалую вас чином обер-камергера. Сейчас же! Юлия, распорядитесь, чтоб указ был составлен немедленно. Я подпишу его еще до обеда. Так будет лучше для нас всех. А пока, граф, вы будете присутствовать при аудиенции фельдмаршала.

— Но это неудобно, ваше королевское высочество.

— Достаточно, что я так хочу.

…На кого положиться? Кому довериться? У правительницы были Миних, Манштейн да восемьдесят гвардейцев. Восемьдесят. А тут и пяти не сыскать. Какое там, ли одного нет! Шуваловых да Михаилу Воронцова в мундиры не оденешь. Роман Воронцов — ин и Бог с ним. Ему и говорить не надо. Разве Маврушку мужиком обрядить? Опять же одной кареты во дворец ехать мало. Если у Романа вторую взять, на козлы кто сядет? Своего человека нужно. А где он, свой-то? Алексей Григорьевич — его разве в карету для пущей важности посадить? На козлах с перепугу с лошадьми нипочем не справится.

Как Бирона скинули, никому верить не стала. Ведь с каждым мог столкнуться, каждого подкупить. Вот разве Салтыков Василий Федорович — ему поверить. На него никто не подумает — из прямой императрицы Анны Иоанновны родни, а правительницей обижен. Крепко обижен. Сам сказывал — за язык не тянула, — что цесаревну на престоле видеть был бы рад. Для красного словца ляпнул? Да нет, стар выдумывать-то. Седьмой десяток не вчера разменял. Детей два короба — всех не перечтешь. Может, захочет? Самой если потолковать, на особности. О братцах двоюродных толковать не приходится. Все по углам сидят, опасятся. Такие и предать первые, Бог с ними.

И Лесток, конечно. Он после Михайлы Воронцова самый первый. Сколько уж лет при дворе. Никак, с Прутского похода. После него в Петербург приехал. Дворянин, а лекарем стал. Все имение родители порастеряли, сам зарабатывать начал. С государем-батюшкой сошелся. Нужным человеком при нем заделался, да из-за девки все прахом пошло. Лет пять в Казани просидел. Матушка государыня в Петербург вернула. Он при цесаревне младшей сразу завертелся. Из-за планов французских, надо полагать. Сказывали, двору французскому он служит. Посол не посол, а так — соглядатай да советчик. Переговорам брачным способствовать хотел. Не вышло, так и при императрице Анне Иоанновне от цесаревны не отшатнулся. Ныне и вовсе мухой осенней вьется, только и слышишь: дочери Петра власть брать надобно. Хуже Мавры. Да, Лесток, непременно. Сводить всех вместе не след — неведомо, до чего договорятся, а с каждым конфиденцию иметь, может, и настало время. Может…