Поздний бунт. Андрей Старицкий

- Вперед, панове!

Нукеры, сразу поняв, что оказались в безвыходном положении, начали сбиваться в плотный круг, чтобы отражать атаки со всех сторон, но ляхов было слишком много, и ощетинившийся круг продержался недолго, рассыпался. Крымцы, спасаясь, понеслись кто куда, и началась настоящая бойня. Секли поначалу даже бросивших оружие и поднявших руки, не трогали только тех, кто падал ниц, отшвырнув от себя подальше саблю. Вскоре все было закончено. К Михаилу Глинскому подвели обезоруженного царевича и подали снятую с него саблю, рукоять ее была инкрустирована золотом, ножны-в изумрудах и сапфирах.

- Знатный подарок от меня королю: царевич и сабля!

Князь действительно отправил в Краков царевича под усиленной охраной, а кроме того, и донесение о первой победе с обещанием, разгромив остальные тумены, очистить польскую землю от татар-разбойников, освободить пленников и обогатить королевскую казну великими трофеями.

Саблю царевича Глинский оставил при себе, намереваясь вручить ее Александру лично, после разгрома царевича Бармаша.

Самодовольное бахвальство? Отчасти да. Покрасоваться Михаил Глинский любил и делал это при всякой возможности. Но сейчас поступал не просто из-за желания покрасоваться, а вполне обдуманно: пусть Заберезенский и остальные паны-патентанты грызут от зависти ногти, все равно вынуждены будут встречать победи-ел я с почтением. «Потешусь над ними!»

Он был уверен, что непременно разгромит и южное рыло крымского войска, ибо благодаря умному совету воеводы Домбровского уже подготовил эту победу.

В самом деле, воевода Домбровский ловко устроил и вой засады, и позаботился о месте для главной засады, Замысел прост донельзя: тумены легко собьют малые заслоны шляхтичей, те побегут, якобы в панике, от погони, втягивая тем самым крымцев в мешок, а когда в нем кажутся основные силы, по ним ударят пушки и рушницы со всех сторон, неся смерть и сея панику. Разгром завершит конница.

Сколько раз воеводы разных народов попадались на подобные простые уловки, но и на опыте прежних сражений так и не научились избегать коварных ловушек. Забывают воины обо всем, видя спины отступающего противника, а воеводы поддаются общему бездумному настроению.

Князь Глинский торжествовал, празднуя на сей раз легкую победу. Величайшие трофеи он разделил по приятому порядку. Отделил положенное королю, не забыл о себе, остальное распределил между гвардейцами, шляхтой и жолнерами. Всем хватило. Исполнив честно эту приятную обязанность, князь взял на себя смелость отпустить по домам и жолнеров, и шляхту, сам же повел королевскую гвардию в Краков, во дворец. Он предвкушал славную встречу благодарного люда и вынужденное уважение самодовольных ясновельможных панов. Увы, сладостным мечтам не суждено было сбыться, влекшись борьбой с врагами, князь вовсе упустил из вида придворные дела. Он не поручил своим преданным сторонникам наблюдать за панами-можновладцами, особенно за Яном Заберезинским, давать знать ему о всей подозрительной возне придворных. В этом была его если не роковая, то, во всяком случае, очень крупная ошибка.

Ясновельможные паны, узнав о блестящей победе князя Михаила Глинского, спешно собрались в доме Яна Заберезинского.

- Схизматик снова на коне! Он станет мстить! Особенно тебе, пан Заберезинский!

- Неужели вы считаете меня трусом? Разговор не обо мне, думать нужно о Речи Цосполитой. Князя, вернувшегося со славой, сейм может избрать королем, если на это еще будет и воля Александра. Вот в этом - главная опасность.

- Принять меры! Срочно! - глубокомысленно молвил Станислав Кишка. - Иначе будет поздно!

- Верно, - согласился Николай Радзивилл-старший. - День и ночь на раздумья, панове. Завтра в это же самое время прошу пожаловать ко мне, пусть каждый приносит свое предложение.

На следующий день собрались все, никто не увильнул. Предложений хватило с лихвой, каждое обсуждали горячо, даже переходя на споры. Перепалки все более набирали силу, начались оскорбительные реплики, и только Ян Зеберезинский глубокомысленно помалкивал, слушая ясновельможных.

- Скажи, ясновельможный, имеешь ли ты какую мысль о том, что следует делать, или пришел без своего предложения? - обратился к нему хозяин дома.

- Имею, пан Николай. Считаю ее важной. Думаю, ляжет она на душу всем.

- Отчего не обнародуешь?

- Пусть паны-патентанты выговорятся. Может, у кого есть более интересное предложение? - произнес важно Заберезинский и глубокомысленно умолк, снисходительно поглядывая на спорящих панов.

Наконец он разверз уста:

- У короля нет сына-наследника, но у него есть брат Сигизмунд, который может без решения сейма наследовать трон. По завещанию самого Александра Казимиро-вича…

- Хорошо бы. Но кто знает завещание короля? И не станет ли поздно, когда вернется схизматик Глинский, который сможет собрать сейм, сославшись на королевскую волю? - высказал сомнение Радзивилл-младший.

- Ты прав. Я тоже опасаюсь этого, поэтому предлагаю обнародовать завещание короля еще до возвращения Глинского.

- При живом Александре Казимировиче?!

- Без его на то согласия?

- Да. При живом. И даже без его ведома. Что он сделает, если во всех воеводствах начнут читать его завещание? Не вскочит же он с постели. Одна может случиться неприятность: повторится удар, от которого ему не оправиться.

- Бесчеловечно…

- Распустите, панове, слюни, жалея одного, не жалея всех нас!

Больше возражений не последовало. Все согласились с тем, что король ничего не сможет противопоставить мудрому ходу ясновельможных, князь же Глинский не решится силой захватить трон, хотя и мог бы это сделать, нарушив священность завещания, но вряд ли пойдет на это, зная, как трудно ему тогда придется править и жить. Разве кто поверит в то, что завещание подложное?

Принялись обсуждать главное в завещании: право наследования. Заберезинский вновь замолчал. Ждал, пока все наговорятся, заговорил, когда понял, что его выслушают с вниманием:

- Предлагаю не ломать голову над составлением всего королевского завещания. Если оно есть, пусть будет.

Если его нет, Сигизмунд Казимирович сам определит, что самому наследовать, что пожаловать нам с вами, панове, за наши услуги. Подготовить и читать всенародно только текст о наследовании королевского трона, его я могу сейчас же продиктовать.

Все согласились сразу, и не только потому, что знали ловкость Заберезинского в таких щепетильных делах, но еще и оттого, что всегда потом можно будет отвертеться, указав на главного составителя подложного текста. Князь Глинский повел гвардию в Краков, предвкушая и торжественную встречу в городе и решение сейма в его, Глинского, пользу. Грело его душу заманчивое будущее: он - король Польский и великий князь Литовский.

Не ведал князь, что при живом короле в этот самый день в Кракове на Ратушной площади глашатаи, сменяя друг друга, читали беспрерывно:

«Я, король Польский и великий князь Литовский Александр Казимирович Ягеллон, оставляю трон брату моему Сигизмунду Казимировичу Ягеллону. Поручаю ему вместе с троном заботу о моем доме и моей жене королеве и великой княгине Елене Ивановне…»

По дорогам уже неслись курьеры во все воеводства, меняя коней, дабы как можно скорей доставить королевское завещание, заговорщики спешили уведомить всю Польшу о воле короля.

Да, он еще жив. Иные засомневаются, можно ли читать завещание при живом короле, но большинство наверняка не обратит внимания на такую «мелочь». Тем более что текст написан с хитрецой: его можно воспринять как отречение от престола из-за неизлечимой болезни, а что король не поднимается с ложа, знала уже вся Польша и вся Литва.

Как правило, дерзость приносит успех.

Сделав первый шаг, ясновельможные начали готовить письма не только королям и правителям всех европейских государств и отдельных княжеств, но и самому императору Великой Римской империи, однако решили отослать его через несколько дней, а сначала надо было послать «завещание» Сигизмунду Казимировичу, известить об этом и больного короля. Оттого, как он воспримет свершенное ясновельможными панами, будут зависеть и дальнейшие их действия: отсылать или нет подготовленные письма в столицы Европейских государств и даже в Московию.