Поздний бунт. Андрей Старицкий

«Удельный князь» - разве плохо? Но совсем скоро князь Андрей поймет, как хитро завещано это самое удельное княжество. Поймет, но не возмутится, как его братья Юрий и Дмитрий, которым завещаны были в удельное княжество города точно так же - вразброс. Братья посчитали, что это каверза Василия, и хотя Андрей пытался напомнить им о вечерних беседах отца, они отмахнулись. И то рассудить, что разумного может сказать росший у подола материнского последыш. Пусть, ели ему хочется, служит Василию, не добиваясь торжества справедливости.

Не нашли братья общего языка, надолго расстались. После поминок на сороковой день князь Андрей Иванович выехал в Нижний Новгород, где воевода Хабар-Симский уже выбрал места для Воротынца и Васильсурска.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В то самое время, когда в Москве поминали Ивана Васильевича и думали о создании оборонительного рубежа от свирепой и коварной Казани, в Лиде происходили события, которые, казалось бы, мало касались судьбы России и судьбы князя Андрея Ивановича Старицкого - так его официально стали именовать, ибо главным городом полученной в наследство вотчины значилась Старица.

Польский король и великий князь Литовский Александр Каземирович Ягеллон слушал доклад главы посольства, вернувшегося из Москвы.

- Великий князь Московский, твой, король, тесть, - докладывал посол, - даже не принял меня. Бояре, кто вел переговоры с посольством от его имени, напрочь отвергли предложения о мире. Нас выпроводили из Москвы с позором.

Паны-патентанты [69], которые находились в зале по приглашению короля, вздыбились оскорбленно, сначала заворчали глухо, а затем в рокоте стали различимы требования:

- Собирай, Александр, сейм!

- Требуй сбора Посполитого рушения [70].

Эти настойчивые реплики не легли на душу короля, и он делал вид, будто до его ушей не доходят требования ясновельможных панов. Спросил посла:

- Какова причина отказа?

Сам-то он еще заранее знал, что Иван Васильевич отмахнется от необоснованных притязаний, и посольство послал в Москву под нажимом сейма. Узнав о болезни великого Московского князя, папы чуть не за горло ухватили короля, требуя немедленно посылать посольство в Москву. Их напор вроде бы имел смысл: хворый царь, наверняка теряющий свою безграничную власть, побоится войны с объединенными польско-литовскими силами, имеющими к тому же поддержку ордена крестоносцев, и пойдет на уступки. Не все, конечно, требования он удовлетворит, но кое-чем пожертвует ради вечного мира. Вернет десяток-другой прежних русских городов, когда-то отбитых Польшей и Литвой у Золотой Орды и по праву победителей с тех самых пор принадлежавших им. Это право принято признавать во всем мире, но - увы, московские князья плюют на него, твердя беспрестанно, что и Киев, и Смоленск, и все Верхнеокские города, вся Северская земля - исконно русские и должны быть возвращены под руку Москвы.

Мало надеялся на успех посольства король Александр и, выходит, был прав. Он вынудил себя еще раз повторить вопрос послу:

- Так какова же причина отказа?

- Требуемого тобой, король, нет в брачном контракте. Царь, как московиты утверждают, выполнил все обещания, а ты, его зять, принуждаешь, хотя обещал этого не делать, свою жену, его родную дочь, к католичеству. Изгнал-де всех православных слуг от ее руки и не построил храма Божьего на греческий манер.

- Мы тебя предупреждали: не женись на схизматке [71]. И вообще, русские князья коварны! - пробасил Виленский наместник.

Сразу же встрепенулся князь Михаил Глинский [72], дворный маршалка [73], командующий королевской гвардией, любимец короля:

- Панове, вы говорите о коварстве русских великих князей, не оглядываясь на себя. Вы хотите вернуть себе вам не принадлежащее, к тому же и меча не обнажив, Пользуясь тем, что великий князь стар и болен (никто в больше еще не знал, что Иван Великий скончался), разве это не коварство?

- Схизматик! - прошипел Пронский воевода, богатейший можновладетельный пан-патентант Ян Заберезинский [74], хитрый и ловкий интриган, ловчее, пожалуй, самого Михаила Глинского.

Князь Глинский вспыхнул гневом. Ожгутились желваки, но ответил он почти спокойно:

- Сам Папа Римский рукоположил меня в католичество. Тебе это, пан, хорошо известно.

- Отчего тогда кохаешь схизматичку?!

Это уже - слишком! Глинский уважал королеву как дочь царя великой державы, поэтому и убеждал Александра исполнять брачный контракт без лукавства ради пользы Речи Посполитой [75]. Именно это и не нравилось ясновельможным панам, ставящим свои богатства, свои интересы выше державных. Многие из тех, кто горланил на сеймах, ратуя за войну с Россией, сами ни разу не надевали доспехов. Не в пример им князь Михаил Глинский, ратуя за мир в сечах с врагами отечества, прославлял себя и польско-литовскую рать, победоносно встречал крымцев и ордынцев, в боях с которыми всякий раз стяжал победу. Он рассчитывал на уважение к себе со стороны ясновельможных панов, ведь защищал их богатства от разграбления степняками. Однако мужество и воеводское мастерство князя ценил только король, не скрывавший ни от кого любовь к герою-воеводе. Однако именно любовь короля к Михаилу Глинскому, частые награды ему были главной причиной неприязни, а то и ненависти ясновельможных. Злословили о Глинском паны только меж собой, обвиняли его даже в желании захватить польский трон (королева никак не одаривала Александра Казимировича наследником), но открыто враждовать с князем побаивались, зная его мстительный характер и то, как ловко он выбирал для мести момент.

И вот - открытый выпад.

Еще заметней ожгутились скулы Михаила Львовича, и все поняли: Заберезинскому не сдобровать. Сколько бы времени не прошло, месть его настигнет, изыщет момент князь, ударит наотмашь, свалив с ног.

Усилием воли Михаил Глинский смирил себя и ответил довольно миролюбиво:

- Поданный короля, он же - подданный королевы, д любовь к ним разве осудительна? Она достойна лишь подражания. Кто с этим поспорит, панове?

Почти всем понравился ловкий ответ князя, по залу прошелестел сдержанный смешок, улыбнулся даже король, и атмосфера в королевских покоях сразу же изменилась, став доброжелательней и благодушней. Будто и не витал миг назад здесь дух враждебности. Больше никто не требовал от короля объявления сбора Посполитого рушения. Все ждали, когда король, отблагодарив посла за весьма трудную поездку в Москву, хотя и закончившуюся неудачно, пригласит всех в трапезную. Король, однако, медлил, не спешил сказать окончательное слово.

В прежние годы - и совсем еще недавно - никто из ясновельможных так открыто не навязывал ему свои желания. На сейме - там иное право. Там принято так испокон веку. Считается, если на сейме горячо доказываешь свою правоту, стало быть, ты независимей, уважаешь себя и свою свободу. На сейме королю привычно слушать упреки, их можно в дальнейшем либо вовсе не принимать в расчет, либо учесть в своей деятельности. Но когда не на сейме разговор идет, в узком кругу приближенных, разве дозволительно дерзить?

«Прознали о моем нездоровье и начали распускать хвосты!»

Действительно, король Александр последние несколько месяцев основательно недомогал, особенно докучали ему сильные головные боли. Вот и сейчас голова готова лопнуть. А эти самодовольные можновладцы, похоже, специально устроили скандал, чтобы поскорей сжить короля со света. Каждый надеется захватить трон.