Святослав

— Я хотел видеть тебя и говорить с тобой, — начал князь Святослав, когда Владимир остановился на пороге его светлицы. — Иди ближе сюда, сын мой.

Владимир нерешительно пошел вперед, к отцу, который сидел на широкой скамье недалеко от окна, и остановился, глядя на его чисто выбритую голову с подернутым сединой чубом, на длинные усы, рот, серые глаза, смотревшие далеко-далеко, за Днепр.

— Чего же ты стал? — обернулся Святослав к Владимиру. -Сядь тут, напротив меня, Владимир.

И Владимир сел напротив отца, готовясь внимательно слушать, что тот скажет.

— Радуется мое сердце, — начал князь Святослав, — что зовет тебя Новгород — верх нашей земли. Ты, должно быть, сам еще не знаешь, что это за земЛя и куда ты едешь. Тогда слушай, сын…

Он на минуту задумался и сказал:

— Когда-то и я, как сейчас ты, сын мой, не знал, какая наша земля, да и думал, что она совсем невелика. Но позднее, когда прошел ее из конца в конец и стал на ее украине, над Джурджанским морем, сердце забилось у меня в груди, дух захватило, как набрани… Велика наша земля, необъятна: на одном ее конце солнце всходит, а на другом заходит, на одном конце ледяные горы, на другом — Русское море… Такова наша земля, такова Русь…

И еще увидел, когда проходил из конца в конец нашу землю, — продолжал князь Святослав, — что были между нашими племенами и землями усобицы. Однако, сын, слушай и запомни: не оттого это, что враги они суть, нет! Давным-давно, от дедов и прадедов, живут тут наши люди, многих и многих врагов они одолели, чтобы спасти свою жизнь. А враждовали они между собою, утверждая Русь, устрояя родную землю… Потому и дед твой Игорь ходил в землю Древлянскую: не зла хотел древлянам, а единства со столом Киевским. Потому и я ходил в верхние земли к вятичам: не зла хотел им, а освобождал и освободил от хозаров. И сейчас, — голос князя Святослава окреп, — воедино стоят племена и земли наши там, на Дунае, против ромеев стоят под моим знаменем и поляне, и древляне, и вятичи — вся Русь!

— Вся Русь! — тихо повторил Владимир.

— Потому я и радуюсь, — сказал князь Святослав, — что зовут тебя в верхние земли. Не ведаю, Владимир, что ждет в будущем Русь. Снова иду на брань, а вернусь ли оттуда — не знаю. Там, в Новгороде, ты, сын, должен помнить, что здесь, на юге, нашим вечным врагом остается империя и с нею я сейчас веду великую брань. Но и на полуночи у нас есть опасный враг; тысяцкий Михало говорил, что конунги Свионии точат мечи за морем, что шнеки викингов ходят неподалеку от Новгорода. А уж я знаю варягов, не раз имели с ними депо и отцы наши. Есть среди них добрые. Здесь, в Киеве, много их служит у нас. Воевода Свенельд — один из таких честных варягов.

— Слушаю, отец!

— Ты, Владимир, — продолжал Святослав, — блюди и держись старой веры. Говори за мною: «Аз верю в Перуна и во всем буду поступать по закону и покону отцов моих…»

— «Аз верю в Перуна и во всем буду поступать по закону и покону отцов моих», — слово в слово повторил княжич Владимир.

— «И с братьями своими — князьями земель — должен быть в одну душу и тело. Аще братья твои будут поступать по покону отцов своих — будь с ними воедино… Аще же забудут покон — быть им в татя место…»

— «Буду воедино с ними, аще же забудут покон — быть им в татя место», — повторил княжич Владимир.

— И еще одно. — Князь Святослав встал, подошел ближе к сыну, положил правую руку на его голову, немного отклонил ее назад и, заглянув прямо в глаза, сказал: — А если, сын, придет время, когда сгинет покон отцов наших и наступит новый покон, когда люди отрекутся от Перуна и захотят Христа, ты не перечь им… Только принимай христианство не так, как того хотят императоры ромеев, а как равный у равного… Сделаешь ли так?

— Сделаю, отец! — поклонился княжич Владимир, хотя в то время он еще не мог понять всего того, что сказал ему отец. Вспомнить слова князя Святослава, осознать их и поступить так, как завещал отец, князь Владимир смог гораздо позже.

— Тогда ступай, сын, — закончил князь Святослав. — Ждет тебя далекий путь. Собирайся, Владимир. Погуляют мужи новгородские — и в дорогу!

— Добро, отец!

Князь Святослав наклонился к Владимиру, поцеловал его в голову, сын крепко прижался к отцовской руке.

— Иди!

И Владимир медленно направился из светлицы, но на пороге остановился, обернулся, и Святослав почувствовал, что сын хочет то ли спросить что-то, то ли сказать.

— Что ты? — обратился он к сыну.

Владимир нерешительно вернулся, но ответил не сразу.

— А ты не разгневаешься на меня, отец?

— Нет, — ласково ответил Святослав, — говори!

— Я давно хотел спросить тебя, отец, — начал Владимир, -но не смел, боялся тебя и бабки Ольги…

— Чего же ты боялся?

Что— то детское появилось в этот миг в глазах княжича Владимира, но были они и не по-детски печальны.

— Не знаю, добро ли я делаю или нет, спрашивая тебя об этом, — искренне признался Владимир, — но когда я был маленьким, да и сейчас, мои братья насмехались надо мной, называли рабичичем. Почему это так, почему они княжичи, а я рабичич,отец?

Князь Святослав задумался, лицо его стало суровым. О горькой правде спросил у него сын. И мог ли не спросить об этом? Ведь правда эта жила с ним здесь, в Киеве, эта правда уедет с ним в далекий Новгород; и сейчас, и позднее, до конца дней своих, они, Ярополк и Олег, будут князьями, а он, Владимир, хоть и будет князем, но клеймо рабичича останется на нем до самой смерти. Да исчезнет ли оно и после смерти, забудут ли об этом люди?

— Ты хорошо поступил, что спросил меня об этом, — сказал он сыну. — И я скажу тебе правду, Владимир…

Святослав умолк — у него, сильного, смелого князя, в жизни не знавшего, что такое отчаяние, а тем более слезы, вдруг подступило что-то к горлу, сжало и не давало говорить.

— Погоди! — промолвил он только. — Погоди… Пойдем сюда и сядем, сынок.

Он направился к окну, где стояла скамья, опустился на нее, рядом с собой посадил Владимира и, глядя на Днепр, кативший к понизовью свои воды, на лодии с белыми ветрилами, что застыли на его голубом лоне, на облака, которые, точно розовые раковины, повисли над далеким небосводом, заговорил: