Тайна Магдалины

— Ты в порядке?

— Да, просто вдруг голова слегка закружилась. Может быть, смена часовых поясов.

— Ты не так уж много спала за последние несколько дней.

— Уверена, что это не помогло бы. — Морин показала на одну из церковных скамеек, которые стояли вдоль окна-розы. — Я просто посижу здесь минутку и полюбуюсь витражами. А ты походи вокруг.

Питер выглядел озабоченным, но Морин отмахнулась от него.

— Все хорошо. Иди. Я буду здесь.

Питер кивнул и отправился дальше изучать собор. Морин села на скамью, пытаясь успокоиться. Она не хотела признаться Питеру, насколько тревожно чувствовала себя на самом деле. Это произошло слишком быстро, и Морин знала, что если не сядет, то упадет. Но она не хотела говорить Питеру. Вероятно, причина была просто в смене часовых поясов в сочетании с усталостью.

Морин потерла руками лицо, пытаясь стряхнуть с себя головокружение. Разноцветные лучи, сменяя друг друга, как в калейдоскопе, падали из окна-розы на алтарь, освещая большое распятие. Морин крепко зажмурила глаза. Распятие начало расти, становясь в ее глазах все больше и больше.

Она сжала руками голову, как вдруг все вокруг закружилось, и видение захватило ее.

Молния прорезала небо, неестественно темное в тот промозглый вечер пятницы. Женщина в красном, спотыкаясь, карабкалась вверх по холму, стремясь добраться до вершины. Она не обращала внимание на царапины и порезы, покрывавшие тело, и колючки, рвавшие одежду. Одна цель стояла перед ней, и этой целью было добраться до Него.

Звук молотка, забивающего гвозди — звонкий удар металла по металлу — с отвратительной определенностью прозвучал в воздухе. Женщина окончательно потеряла самообладание и завыла, издав отчаянный вопль, полный неизбывного человеческого горя.

Как только женщина добралась до подножья креста, начался дождь. Она смотрела на Него, и капли Его крови падали на ее обезумевшее лицо, смешиваясь с каплями беспрестанно лившегося дождя.

Погрузившись в видение, Морин не сознавала, где находится. Ее стон, точное эхо отчаянного вопля Марии Магдалины, прозвучал в Соборе Парижской Богоматери, напугав туристов и заставив Питера броситься к ней со всех ног.

— Где мы?

Морин очнулась на кушетке в комнате, отделанной деревянными панелями. Мрачное лицо Питера склонилось над ней, когда он ответил:

— В одном из помещений собора. — Он кивнул французскому священнику, которого они встречали раньше. Священник вошел в дверь, скрывавшуюся в глубине комнаты, и выглядел озабоченным.

— Отец Марсель помог мне перенести тебя сюда. Своими силами ты бы никуда не дошла.

Отец Марсель вышел вперед и протянул ей стакан воды. Она с благодарностью выпила.

— Спасибо, — поблагодарила она священника, который молча кивнул и отошел в глубь комнаты, чтобы скромно подождать на случай, если понадобится его помощь. — Извини, — запинаясь, сказала она Питеру.

— Не стоит. Это явно от тебя не зависит. Хочешь рассказать мне о том, что ты видела?

Морин пересказала. С каждым словом лицо Питера становилось все бледнее и бледнее. Когда она закончила, он очень серьезно посмотрел на нее.

— Морин, ты не хочешь этого слышать, но я думаю, что у тебя божественные видения.

— Спасибо, может быть, мне стоит поговорить со священником? — саркастически заметила она.

— Я серьезно. Это вне моей компетенции, но я могу найти для тебя того, кто разбирается в таких вещах. Просто поговорить, только и всего. Это могло бы помочь.

— Ни за что, — твердо заявила Морин и села на кушетке. — Просто отвези меня обратно в отель. Нужно отдохнуть. Я уверена: стоит мне немного поспать, и все будет хорошо.

Морин удалось стряхнуть с себя видение и самостоятельно выйти из собора. К ее облегчению, она смогла воспользоваться боковым выходом, и ей не потребовалось снова проходить внутри этого великого символа христианства.

Как только Питер увидел, что она благополучно устроилась в своей комнате, он вернулся к себе. Посидел минуту, глядя на телефон. Было слишком рано, чтобы звонить в Штаты. Он выйдет ненадолго и вернется, когда подойдет время.

А ниже по течению Сены отец Марсель снова шагал по освещенному свечами самому знаменитому в мире готическому собору. За ним следовал ирландский священник, епископ О’Коннор, который пытался задавать вопросы на очень плохом французском.

Отец Марсель привел его к скамейке, где у Морин случилось видение, и стал медленно объяснять, пытаясь преодолеть языковой барьер. Хотя французский священник искренне стремился найти с ирландцем общий язык, с его стороны это звучало так, как будто он разговаривает с идиотом. О’Коннор нетерпеливо отмахнулся от него, уселся на скамью и стал сосредоточенно смотреть на распятие над алтарем.

Париж

19 июня 2005 года

Сегодня, при беспощадном свете люминесцентных ламп, «Погребок мушкетеров» выглядел менее зловеще. Его посетители были одеты в обычную уличную одежду, без своих странных красных шнуров, завязанных вокруг шеи, которые служили отличительным признаком их Гильдии Праведных.

На дальней стене висела копия «Иоанна Крестителя» Леонардо да Винчи, всего в одном квартале от Лувра, где хранится бесценный оригинал. На этой знаменитой картине Иоанн смотрит с полотна с понимающей улыбкой на лице. Он поднял правую руку, указательный и большой пальцы указывают на небеса. Леонардо не раз писал Иоанна в этой позе, которую часто называют жестом «Помни Иоанна». Над значением этой поднятой руки спорили на протяжении столетий.

Англичанин, как обычно, сидел во главе стола, спиной к картине. По сторонам от него сидели американец и француз.

— Я так и не понимаю, что у него на уме, — резко сказал англичанин. Он взял со стола книгу в твердой обложке и потряс ею перед ними. — Я дважды прочел ее. Здесь нет ничего нового, совсем ничего, что могло бы представлять интерес для нас. Или для него. Что вы думаете обо всем этом? Или я разговариваю сам с собой?

Англичанин швырнул книгу на стол с очевидным презрением. Американец поднял книгу и стал рассеянно листать ее.

Он остановился на внутренней стороне задней обложки и посмотрел на фотографию автора.

— Она — хорошенькая. Может, в этом все дело.

Англичанин презрительно усмехнулся. Типичный глупый янки — тычет пальцем в небо. Он всегда плохо относился к американским членам Гильдии, но этот идиот происходил из богатой семьи, связанной с их наследием, и они были вынуждены терпеть его.

— У Синклера, с его деньгами и властью, таких «хорошеньких» — пруд пруди, стоит только свистнуть, двадцать четыре часа в сутки. Его повадки плейбоя вошли в легенду и в Британии, и на континенте. Нет, здесь что-то другое с этой девушкой, не любовная интрижка, и я жду, что вы разгадаете, что это. Быстро.

— Я почти не сомневаюсь: он верит, что она и есть Пастушка, но довольно скоро узнаю наверняка, — заявил француз. — Я еду в Лангедок в эти выходные.

— Это слишком поздно, — резко сказал англичанин. — Отправляйся завтра. А лучше сегодня. Здесь важен фактор времени, как вы хорошо знаете.

— У нее рыжие волосы, — заметил американец.

Англичанин проворчал:

— Любая проститутка, при наличии желания и двадцати евро в кармане, может иметь рыжие волосы. Отправляйтесь туда и выясните, почему она так важна для него. Быстро. Так как если Синклер найдет то, что ищет, раньше нас…

Он не закончил свою фразу; в этом не было необходимости. Остальные точно знали, что тогда произойдет, знали, что случилось в последний раз, когда представитель противной стороны подошел слишком близко. Американец был особенно брезглив, и от мысленно возникшего перед ним зрелища обезглавленного тела рыжеволосой писательницы ему стало очень не по себе.

Американец взял со стола книгу Морин, сунул ее под мышку и вслед за своим французским товарищем вышел на ослепительный свет парижского солнца.