Призвание варяга (von Benckendorff) (СИ)

За пять лет всем понравилось вкусно кушать, вашу знать с охотой принимают в наших домах и при первой возможности пытаются породниться… Это при том, что в Лифляндии не забыли, как мы при Бироне десять лет жгли, да насиловали вашу страну. Малейший мой неправильный шаг и лютеране опять перекроют Даугаву. Им, конечно, не поздоровится, но…

Шведы за двадцать лет не выкурили сих „мохоедов“ с болот. Анна сломала шею за десять лет непрерывной войны. Лучше учиться на ошибках других, чем самой лезть с войсками на ваши болота. А в Лифляндии хотят над собой Бенкендорфа.

Карл Бенкендорф, казненный в Стокгольме, для вас теперь что Эгмонт и Горн для Голландии. С казни Эгмонта началась голландская Революция, с казни Бенкендорфа — восстание латышей. Я не могу и не буду разводить тебя с твоим мужем.

Матушка моя убито кивает и, делая будто книксен, шепчет:

— Я понимаю вас, Ваше Величество…

Государыня усмехается и ведет племянницу с своему ложу, Там она сдвигает одну из занавесей. Одна из матерчатых стен постели, созданной будто нарочно — лишь для любви, скрывает за собой книжный шкаф. Потрясенная матушка видит перед собой тома Энциклопедии, полное собрание сочинений Вольтера, журналы химических обществ… Бабушка же обводя сии бумаги рукой, признается:

— Бессонница у меня. Пыталась как-то с Потемкиным это читать, так он приставать стал… Хороший человек — второй Гришенька, да только… не видит он дальше своего курносого носа…

Смотри же сама. Вот сочинение господина Дидро. „Посвящается Его Величеству Разуму“. В какой стране, кроме нынешней Франции, власть короны настолько мала, чтоб паршивенький штатский смел звать королем не Правителя?! Вроде — пустяк.

Сочиненье Вольтера. Выпущено двадцатитысячным тиражом. Фактически — проповедь Революции. „Издано на средства почитателей“. Я справлялась — сколько стоит тираж, да еще на такой хорошей бумаге. Около пятидесяти тысяч золотых луидоров. Цена на корешке — один луидор. Стало быть кто-то мог купить конный завод, виноградник в Шампани, или пару совсем модных шлюх, но вместо этого — зовет народ к топору! И отметь для себя — сей человек должен входить в сотню богатейших людей „милой Франции“! Но не это самое удивительное — „Одобрено королевской цензурой“. Стало быть, либо в этой цензуре — все покупается, либо цензор с издателем заодно. А это — тревожный звонок!

Издание басен старика Лафонтена. Детский выпуск. В издательских комментариях: „Под волком ввиду имеется Пруссия“. Страница следующая — „Свиньи — конечно же, англичане“. Еще один перл: „Вот так любые собаки гадят на французского льва!“ Книжица для детей. Тираж — шестьдесят тысяч. Стоимость выпуска пятьдесят тысяч луидоров. Отпускная цена — один луидор за десять книжиц. Вот таким басням учат будущих галльских солдат! Одобрено Министерством образования.

Учебник истории для общих школ. Стоимость изданья — тридцать тысяч золотых луидоров. Раздается бесплатно. „Маркиз де Монкальм разбил английские банды, но был предан по приказу госпожи Помпадур… Хоть наши герои дрались до последнего, при дворе получили немалую взятку за сдачу Страсбура пруссакам… Русские дикари бежали от немцев и если б не мудрое руководство полковника де Фрежюса, который спас положение, к вечеру Россия б капитулировала. И кто б тогда вернул нам наши денежки?“ Раздается бесплатно. Еще хочешь?

Сочинение Антуана Лорана Лавуазье. „Посвящаю сие моей милой Франции. С надеждой на перемены“. Любопытное посвящение. Теперь текст. „Опыт получения нитратных солей искусственным способом“…

Государыня на миг замирает, закрывает лицо свободной рукой и бормочет:

— Скажи-ка мне, милая… Ведь это — не теория получения искусственных порохов?! Ведь это не значит, что не сегодня — завтра, огневая мощь Франции в десятки и сотни раз превзойдет нашу?! Не значит ли сие, что страна, уже готовая плевать на любую монархию (нашу с тобой династию, в частности!) может стрелять в десятки, сотни раз чаще наших солдат?!

Матушка невольно краснеет:

— Придется мне нарушить Присягу… Я сама состояла при комитете, созданном нарочно по нитратной проблеме. Я поражена, что вы читали именно эту статью. В Берлине она произвела гром среди ясного неба… Фридрих Великий выделил на наши работы сто тысяч марок, едва перевел сие сочинение… В России же, похоже, о нем и не слышали.

Государыня отрывает руку, прикрывающую лицо и понятно, что она все это время сквозь пальцы следила за племянницею. Чуть кивнув, тетушка отвечает:

— Мы — слышали. Мы все слышали. Особенно нас интересовал список людей, допущенных Фрицем к этому делу. И то, что потом одну из лучших ученых отставили прочь…

Дед ее умер, а отец этой девушки бежал в Северную Америку. Вообрази себе, — у короля были большие долги перед этой семьей, а тут так удачно сложилось… Оставалось лишь объявить девчушку еврейкой и отказаться платить по счетам…

Официально же было сказано, что еврейка может предать германские интересы. Мы и — сие слышали. И очень хотели накоротке поговорить с этой еврейкой. Возможно, она легче прочих пруссаков готова нам рассказать много нового.

Но прежде чем говорить… Ты не поверишь, — как тяжело говорить с бедняком. А вот если у человека можно что-то отнять, с ним беседовать проще.

Что я могла отнять у почти что монашки? Зато теперь я отниму у нее целую Ригу!

Видишь, какая я у тебя хитрая! Теперь проси все, чего хочешь. Для новой своей лаборатории. К твоим услугам все стекольные производства, заводы и запасы реактивов Империи. Надеюсь, я понятно все объясняю?

Матушка невольно смеется в ответ:

— Это — пустое. Будь я семи пядей во лбу — в одиночку мне с этим не справиться. А в России не так уж много ученых, готовых возиться в ретортами, да пробирками. Была я на днях в Академии — решила, что попала на поэтический вечер… При том, что почти никто из них не знал, что называется кислород и зачем он такой нужен…

Если же собрать всех дельных людей, да заняться с ними чем-нибудь важным, всегда найдется куча шпионов, готовых любою ценой все развалить.

Государыня цепко следит за лицом юной племяшки, а потом улыбаясь, целует ее:

— Если б ты согласилась, не вышла бы из этой комнаты! Я не хуже тебя понимаю, что половина моих ученых — шпионы. Пока я не смогу учить своих собственных — не знаю, кому и поверить.

Бабушка будто задумывается, опять прикрывает глаза рукою и с горечью шепчет:

— Вывозила я из Саксонии дельных ребят. Дала им лабораторию, деньги и кафедру. Набрала им дельных учеников…

Через неделю один попал под телегу, а другой свалился в канал. Шешковский доказал, что оба — убиты, но убийц не сыскал… С той поры мои академики больше по виршам… Жить-то всем хочется.

Бабушка вдруг озлобляется и сквозь зубы цедит:

— Когда мы в России начнем делать паровики, искусственный порох, станки — токарные, сверлильные, фрезерные, — друзья в Европе сон потеряют. А враги — и подавно. А пока бессонница у меня…

Бабушка закусывает губу и все ее годы вдруг сразу же проявляются на ее старом лице. Она морщится, будто от нестерпимой боли и как будто выплевывает:

— Англия не продала мне патент на паровую машину. Пруссия отказалась продать токарный станок, да полученье резцов, фрез и сверел. А ведь это — кузены мои!

Хотят оставить меня в лаптях, да с дубиной… Вот такие у нас с тобой родственнички…

Государыня в сердцах машет рукой, а потом манит к себе мою матушку и почти шепотом произносит:

— А если все это у них попросит не Русская Императрица, но владетельница крохотной Латвии? С тем, чтоб восстать против грозной России? Я ведь неспроста тебе распиналась про значение Даугавы. Если в Риге вспыхнет мятеж, мы в Петербурге кладем зубы на полку.

Вообрази же, что в Риге действительно антирусский мятеж. Объявляется Герцогство, скажем, Латвийское со своим флагом, гербом и всем прочим. Но, Герцогство сие продолжает платить налоги в казну. Пусть в меньшем размере. России не выгодно на него нападать — любая война ударит русский карман.